И раз из всех она выбрала Грисби — не особо-то умную.
— А! Так нынче к завтраку вы один, м’лорд⁈ Как гора с плеч… — ее неискреннее удивление соседствовало с вполне правдоподобной радостью. — Ох, милуйте, и мыслей не было о дерзости! Просто… Ну, сир же ведает, как порою требовательна ее милость…
— Во-первых, сиятельство, а во-вторых, ты прекрасно знала, что я дома один, ибо только тупой не заметит отсутствия шуб в гардеробе… Это чего, каша что ли?
— Овсянка, сир!
Усадив за стол и навалив мне целую кучу сочащейся маслом каши, она вдруг смущенно уставилась на тарелку напротив:
— Раз ее милость отбыла ранее и не станет трапезничать, то, пожалуй, мне стоило бы прибрать…
— Светлость же! То есть, сиятельство… Господи, да садись уже! И хватит этих голодный взглядов — ты прекрасно знала — ее дома нет!
Пропустив мимо ушей все кроме главного, девица приземлилась на хозяйский стул, принимаясь накладывать с пышущей жаром кастрюли ложку за ложкой и не переставая щебетать.
Начав с тоскливой погоды и дорожающих дров, горничная перескакивала с темы на тему, то бахвалясь медной брошью, купленной у прибывшего каравана, то на мужланов-караванщиков, настырно зазывающих ее присоединиться к ним вечером на постоялом дворе:
— Но видали бы вы их репы, когда я заявила чьему двору прислуживаю — стоило только указать на «Журчащего сира», как они едва портки не осрамили прямиком на… Ой, прощения просим, м’лорд, заговорилась…
— Я бы сказал, запизд… То есть, неважно.
Ее нога уже раз пять успела игриво и, ясен пень, «случайно» задеть меня под столом. Это, а так же озорные взгляды подсказывали — никак она, блин, не научится! Вся эта напускная наивность, подстроенные «завтраки вдвоем», намеки на защиту от «страшных» караванщиков… Сейчас, полюбому, будет просить чтобы я ее вечером с пустого квартала проводил — к гадалке не ходи!
Девчонка заявляет, будто мы уже встречались и словно я каким-то хреном спас ее от бесчестья в лапах караванщиков, но я в упор этого не помню. Равно как и ее имени.
Та и все равно гонит — к гадалке не ходи. Просто деревенская пастушка, которой хорошо, если восемнадцать стукнуло. Тупая как пробка, но хитрая как черт, — из тех, кто не прочь родить бастарда от какого-нибудь добренького и благородного старпера, дабы потом посасывать с него шекели на содержание спиногрыза.
Как и с овсянкой, аппетит приходит во время еды. Когда девчонка, ни разу в жизни не державшая в руках настоящей монеты, впервые постучалась в дверь, то хотела лишь кусок хлеба. А не прошло и пары месяцев, как начала не только жалование внаглую пересчитывать, так еще и глазки строить!
— Ох, м’лорд, и натерпелась вчера на Длинной улице — хвала Благому, хоть фонарщик по пути встретился, иначе бы сердце не сдюжило, в темноте да посреди домов брошенных! И как только пятипалой госпоже не страшно? Одной-одинешенкой на всю улицу, в лавке полной добра старинного да побрякушек золоченных…
— Хорошо ей. Тихо и еда с доставкой на дом.
Киара хоть и подкармливает аутистку, но порою той хочется и «свежака». Благо, в город то и дело залетают всякие уголовные рожи, наивно считающие девчонку антикварного салона легкой добычей… Сказочные долбозвоны. Хорошо хоть досуха не выжимает. Как правило.
Девчонка начала притворно канючить о том, как ей не хочется чесать под дождем к «той злюке-аптекарше» и что вообще-то она хотела служить лишь сиру, а не доброй половине города, но раз уж нам по пути, то мне не составило бы труда сопроводить ее до…
Богатый опыт «космических» завтраков в училище позволил добить тарелку в считанные секунды и хватиться за плащ, прежде чем девица среагировала:
— Но… Но… М’лорд, но обождите же, я ведь не успела даже с-собрать посуду и прикарманить чутка соли… То есть, нет! Я…Я никогда…
Будто кому-то не пофиг, что она подворовывает… Онаж горничная, блин, она рождена для этого! Ей в хате сразу воровские звезды набьют.
— Без меня справишься. Соль в кладовой, фиолетовой — привет фарту масти и все такое.
Оставив медяк на подоконнике, я быстро выскочил за порог — не хватало еще и на улице ее заигрывания терпеть! Не понимаю, как Эллис ее до сих пор не зарубила… Она же ревнивая как носорог! Чего-то тут нечисто.
— А, блин, накаркал!
Снаружи перестроенного домика, некогда принадлежавшего гильдии и заимевшего честь недолго привечать аж саму герцогиню, разливались грязные лужи, напрочь отрезая возможность пройти короткой дорогой через переулки.
Прикинув что пять минут позора лучше, нежели полчаса драить берцы от дерьма, я нехотя поплелся по главной улице. Ох сейчас начнется…
— Доброго денечка, сир! — походя поклонилась прачка со старого района.
— Ага, вам тоже.
— Сир… — кивнул мальчишка с бочкой на колесах.
— Водонос…
— Сир…
— Гражданин.
— Сир…
— Человек…
— Сир…
— Да пошел ты в ж… Доброе утро.
Оторвавшись от опешившего медовара я, наконец, добрался до площади. Крытые лотки и телеги привечали горожан, спешащих обменять у прибывших вчера торгашей все самое дефицитное на самое ненужное.
Вспомнив о записке на грелке, я двинул прямиком к журчащему фонтану, который скрывал за собой не шибко высокую, примерно в человеческий рост, статую покрытого шрамами мужика с чересчур важной рожей.
Если бы деньги на это пафосное говно не собиралось половиной города, с ощутимыми долями гильдии и Перекрестного замка, я бы уже давно снес его к чертовой матери! Но пришлось ограничиться только разбитой табличкой с фальшивым именем и взятым с потолка идиотским девизом.
Местные неверно поняли жест и углядели некий символизм. Мол, не именем и титулами привечают рыцаря и прочее бла-бла. Караванщики и иные приезжие были проще — окрестили статую «Журчащим рыцарем», ибо если идти на площадь с ворот, то кажется, будто статуя мочится прямо в фонтан.
— С-с-сир? Уверяю, с-сир, это все она выдумала! Клянусь жизнью, я бы ни в жисть не посмел! Сир, милуйте! Сир!
Похлопав глазами, я сообразил, что уже несколько минут тупо таращусь на какого-то левого караванщика возле телеги с углем. Хоть под нос и не бормотал, но бедный мужик уже обосрался, прячась за спиной флегматичного рудокопа.
За столько времени шахтер уже привык к моим выходкам, а потому тихо дожидался пока я «прогружусь».
— Заверни с десяток кило… То есть, мез. А нет, этих, как их там? Пофиг, мешок давай!
Не жизнь, а долбанный сканворд…
Отгруженный мешок весил как чугунный мост — ладно хоть рудокоп очень любит, когда с ним расплачиваются монетами, а не всякой бартерной фигней, и потому укутал грязную плетеную сумку в сравнительно чистую мешковину.
Тащить под дождем несколько десятков килограмм — то еще удовольствие. Прикинув расстояние до гильдии, я с тоской посмотрел на ограждение резиденции. Висельный сад золотился осенними листьями, напоминая о временах, когда мне не приходилось таскать на горбу…
А хотя — ну их в жопу, эти времена. Уж лучше мешки таскать, чем ловить лицом коней пополам с инспекторами. Мешки не трупы, ночами не возвращаются.
Тем более, чисто номинально-то весь этот кусок «имперской архитектуры» продолжает принадлежать мне, пусть и числится он во владении угольного дедка, знаменосца Грисби и хозяина карьера. Хотя, чисто по бумажкам, дед уже три года как является моим знаменосцем.
Если честно, будучи даже трижды бюрократом и четырежды контуженным, без поллитры не разобрать кому принадлежит вся помесь осла с ужом в виде гостиницы, склада, театра и бани, приправленная приватными услугами под патронажем евнуха.
С остальным городом того краше — по бумажкам он принадлежит вообще всем подряд. Самое смешное, что вся неразбериха возникла из-за указа инспектора, а, как известно, Простор не признает власть Пустого трона, в то время как Предел подчиняется. Но это официально, а в реальности все строго наоборот, ибо князь лизал жопу инспектору, а Грисби мечтал вернуть город назад.
Господи, какие танцы с бубнами приходилось устраивать, чтобы хоть как-то разрулить заваренную кашу… В итоге кое-как вылилось в схему, где князь вторит решению дохлого инспектора о назначении моей задницы на пост местного дурачка-падишаха, а Грисби продолжает числиться моим прямым сюзереном. Местный феодальный дурдом такое вполне дозволяет.
