Затем случился маленький пожар. Но я в нем не виновата. Охранник, который, видимо, принял меня за маньяка, так возбудился от возможности обезвредить опасную преступницу, что в смертельном броске выплюнул окурок изо рта. И тот удачно приземлился на барную стойку, на которой я предварительно все той же самой ногой разлила виски из бутылки.
После чего, я мило пнула охранника, а пожар затушила собственным топом. И наконец, добралась до мокрой и задыхающейся Труди:
- Ну, пожалуйста, пригласите папу на свидание, я вас очень прошу – завела я ту же пластинку.
Труди отмахивалась от меня, как от кошмарного чудовища
- Скажи мне ходячая катастрофа, если я тебе пообещаю, ты уйдешь отсюда, и больше не зайдешь в мое кафе – прохрипела она
- Конечно – я довольно улыбалась, победа за мной, пусть и с небольшими разрушениями, прости меня папа, но я хотела как лучше
- Тогда клянусь здоровьем своих родителей, только убирайся.
- Нет, извините меня бога ради. Давайте я здесь все приберу. И выстираю вашу кофточку. – мне хотелось оставить после себя хоть мало-мальски хорошее впечатление. Ну, я неисправимая оптимисткаJ
Труди испуганно, вскинулась.
- Нет, нет, не надо, теперь я тебя умоляю, иди домой – она снова замахала руками.
Я не стала ее огорчать и так уже перестаралась.
- Извините меня еще раз мисс Геллар. Я не хотела правда. Я хотела как лучше – неловко мямлила я, выбираясь из под барной стойки. До входа меня провожал бдительный охранник.
Вот так я и вышла на улицу, довольная и в одном лифчике, паленый топ я оставила Труди на память. Прямо перед вывеской кафе меня поджидал Винс.
- Ба, какой прогресс, лифчик ты надела, а кофту видимо забыла. Классный лифик, тебе идет красный.
Мое лицо сравнялось цветом с бельем.
- Винс, дай мне рубашку, и пойдем, мне надо поесть
- А мне выпить – Винс присвистнул – Ты горячая штучка Эш, ни за что не дам тебе рубашку, тебя надо показать массам.
Я зарычала и подняла одну бровь
- Ты хочешь, чтоб я сама тебя раздела, Вини? – протянула я
Видимо зяблику что-то не понравилось в моем взгляде, и он, молча, отдал свою рубашку. Впрочем, хватило этого юмориста ненадолго, уже через две секунды он начал надо мной прикалываться и не мог успокоиться до самого кафе.
А на следующий вечер Бен засуетился, как молодой петушок в майскую пору. К моему полному удовольствию, прямо скажем.
- Папа, ты куда-то собираешься? – коварно улыбаясь, спросила я.
Бен покраснел до ушей.
- Да, на встречу со старым другом, копейка – буркнул отец.
- На встречу с женщиной нельзя идти в таком виде – безапелляционно отрезала я.
- Да с чего ты взяла – покраснел еще больше Бен. Это так забавно – смущающийся папаша.
- Ты побрился и начистил ботинки, и от тебя разит духами. Нетрудно догадаться, папа – веселилась я.
- Эш…. – прошипел, в конец смущенный, Бен
- Пап, давай наденем костюм. Джинсы и рубашка хороши для ранчо. Для женщины внешний вид много значит, поверь мне. Твой солидный прикид скажет ей о солидности твоих намерений – уже серьезно прокомментировала я.
Бен морщился, а я с большим удовольствием его наряжала.
- Подари ей цветы, и скажи что у нее красивые туфли. Не груби, не дави на нее и потанцуй с ней обязательно. Это так романтично! – напутствовала я.
- Дожились, моя малолетняя дочь дает мне советы как увлечь женщину. Эш, а ты как не против? – проворчал Бен.
- Нет пап, я за тебя рада. – искренне ответила я.
Провожая отца, я подумала, что сегодня хороший день. Мой последний хороший день, как оказалось в последствие.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Может быть, я больше никогда не вернусь. Вернее, я никогда не вернусь. Но все же я верила, нет, я знала. Моя душа осталась с тобой, она там, застыла памятью моего лица в твоих глазах, теплом моих рук на твоих руках, вкусом моих губ на твоих губах. И пусть мой вкус стал для тебя горше пепла, пусть призрак моих прикосновений оставляет ледяной ожог, пусть ветер моего имени навевает лишь горечь. Пусть! Ведь это значило, что ты меня не забыл. Твои звонки говорили, что не забыл и держишь мою душу в плену по-прежнему, не отпускаешь ни на миг, любуешься каждым движением, каждым проблеском меня в тебе. Но, что память людская, как быстро она меркнет, как быстро все теряет свою остроту! Как быстро! Ты перестал звонить, и значит только одно, ты забыл. И теперь моя душа на свободе. Зачем ей свобода?
«Боже, мамочка, мама, родная, мама, я не могу, спаси меня. Мамочка, я умираю. Мамочка!!!!» Мама» - я кричала, беспомощно, как малое дитя. Больно, слишком, больно, невыносимо больно!!!!
- Ой, Кел, это так романтично! – восторженно прошептала Дейзи – Ты так про нее рассказываешь! Ах, вы с ней прям волк и ягненок!
- Да, только в моем случае, это не овечка, а коза, бодливая с двумя левыми копытами, абсолютна полоумная – зло выплюнул я.
«Дрянная коза. Не девушка, а танк без руля управления. Проехала по тебе влево, вправо, а потом еще гусеницами вдавила, для пущего эффекта!!! А еще у нее дикие глаза, как черные дыры, ядовитый рот, и волосы пахнут, так, что у меня крышу срывает, и тело такое, что при одной только мысли в дрожь бросает. И кожа у нее белая, как шелк мягкая. И веснушки и улыбка, и словечки. Самый милый танк в мире» - Кел, куда тебя несет, больной ты человек, чокнутый.
Я поступил в университет Аляски в Анкоридже, и отказался от Калифорнии, в надежде ее снова увидеть. Я как безумный маньяк каждый вечер звоню в пустоту, я даже подружился с Вачеком лишь бы быть ближе к ней. Я ловлю любое слово, любое упоминание о ней. Но все как сговорились, все молчат, словно она умерла. Я бьюсь головой об глухую стену. Осталась только слетать в Техас. Только адрес Вачек не дает, я даже города не знаю. По его словам я не такой уж и пропащий, но решать ей. Что тут скажешь. Ничего. Все напрасно. Она не хочет меня знать и баста.
Я сжал в руке мобильник и резким движением бросил его на дно пруда у моего дома. Только легче не стало. Ощущение было такое, будто я совершил что-то скверное, будто ударил ее наотмашь по лицу, в голове стояло эхо дикого крика: «Мама, мамочка как больно». Я по собачьи встряхнулся. Это уже форменная паранойя. Все кончено, забыто. Хватит.
Да, Кел не позвонил. Но все мои душевные терзания просто лирика по сравнению с тем, что случилось со мной потом.
Боль оглушила меня как удар огромной биты. Вы видели, как рушат дом огромной гирей. Гиря била у меня внутри. Раз удар, два три!!! Изо рта, ушей и глаз полилась кровь. Кости внутри ломались, протыкая мне легкие. Я не могла дышать, слышать, видеть. Я захлебнулась в собственном крике, мне хотелось одного – умереть, сгинуть, лишь бы только прекратилась эта пытка. Мне удалось сделать вздох, воздух влетел в меня тысячью мелких осколков, кровь залила рубашку. И я заорала, громко, громко, и от того, что я не смогла себя услышать, мне стало по-настоящему страшно.
- Мамочка, мама, как больно. Мама!!!!
Мари, всегда говорила, что Бог не дает непереносимых страданий, она оказалась права. Я не умерла. Через несколько секунд, а может часов, не знаю, боль оставила меня. Нет, не совсем оставила, она где-то билась у меня внутри, как маятник с иглой на конце, который больно колол мне сердце. Но я смогла дышать. Утирая кровь, и рвотные массы, я практически ползла на кухню. Мне надо было попить и подумать. Слава Богу, Бен на свидании и не видел этой агонии, иначе с ним бы инсульт случился, несомненно.
На подоконнике кто-то оставил стакан воды. Дрожащей рукой я вливала в себя воду. Руку, держащую стакан, приходилось придерживать другой рукой, меня бил озноб. Вода не утоляла жажду. А потом наступила тьма.
Я очнулась в незнакомом месте. Пустой амбар. Грубо отесанные бревна, темно как в погребе. Мои руки и ноги связаны цепями. Я сижу в железной клетке. Прутья толще моего запястья. А на двери огромный замок. Я сплю. Это просто мой кошмар. Мне нужно просто закричать и я проснусь.
