— Вот у нас сейчас начнутся профильные занятия, и в конце года попробуем.
— … только чудом не уничтожили большую часть Ведьминой пристани, — прервал мои мысли голос ректора. — Просто поразительно, что в этот раз обошлось без демонстрации боевых навыков, а то некоторым из вас, как я погляжу, прямо не терпится блеснуть талантами, я сейчас смотрю на вас, Дафна Флорианская, не думайте, что я уже забыл ту историю с флигелем…
— Почему все постоянно припоминают мне какой-то флигель? — возмутилась я. — Я ничего такого не помню!
— Хотя о чем это я? Вот, — он потряс в воздухе какими-то бумагами. — Знаете что это?
— Нет, — опередил Платона, заготовившего очередную остроту Лукьян.
— Это счет за ремонтные работы от казино, четырех складов и… гостиницы в Паучьем тупике! Дафна Флорианская, я направлю последний счет вашим родителям!
— Дафна, куда ты? Академия в другой стороне!
— Эй, Змеев, у тебя есть совершенно уникальная возможность кое-что поджечь.
— Да вы хоть знаете, что там было-то, в той гостинице? — возмутилась я. — Какой еще счет? Мне медаль должны выдать!
Я не уничтожала потенциальное место свидания главных героев, я спасала людей, которым суждено было стать жертвами злобной паучихи, и я прошу это где-нибудь зафиксировать.
— Но знаете что во всем этом самое ужасное? — хмуро продолжил ректор, проигнорировав мой выпад.
— То, что нам все-таки вернули Змеева, — не растерялся с ответом Платон, — и мы опять вчетвером в комнате. А я только собрался переставить шкаф! Я хотел поменять планировку! Почему при перестройке академии нельзя было учесть пожелания студентов? Мы для чего заполняли опросники в конце года?
— Ты эти опросники сам составил, сам распространил и сам же заполнил, — напомнила я.
И гербовую печать “Утверждено” из кабинета ректора свистнул и шмякнул на них — тоже ты.
— Чтобы что? — не признавал за собой ничего такого Платон. — Чтобы ничего не изменилось? Можно мне жить вдвоем с Лукьяном, а? Он единственный не храпит!
— Он, наверное, и не спит, — процедил Гордей. — Потому что что-то замышляет.
Гордей отличался мстительностью, мнительностью и — удивительной неблагодарностью.
То есть мы его спасали чтобы что?
Чтобы он сейчас тут пальцы гнул и нас же выставлял идиотами.
— В следующий раз мы бросим тебя на призрачном корабле, — пообещала я.
— Ох! — испуганно прикрыла лицо руками Надя.
— А тебе завидно, потому что замышлять нечем? — разозлился Платон. — Ярослав Серафимович, отселите его от нас, если он вам дорог. Я лунатик! Я вот буквально прошлой ночью очнулся, и что вы думаете? Стою над Змеевым с подушкой, собираюсь душить! Страшное может случиться, Ярослав Серафимович!
Ректор попытался вставил хоть слово в этот бесконечный поток бреда, но куда там.
— Прошлой ночью ты должен был быть у себя дома, — зевнул Лукьян. — Откуда там взяться Змееву?
Я очень надеялась на то, что Оленька Ольхова сейчас не стояла по ту сторону двери, прижав к ней свое огромное чуткое ухо.
Страшные слухи могли поползти по академии, воистину страшные.
— А я говорил, — вздохнул Иларион, — давайте просто подождем, они сами устанут от Змеева и вернут, даже идти никуда не придется.
— И это уже не говоря о том, что студенты нашей престижной академии женятся по непонятно каким обычаям в тайне от своих семей, да что у вас в головах-то? Вы, Дафна Михайловна, у нас все еще Флорианская или мне вас теперь как Хилкову записывать? Все ведомости уже утверждены, это совершенно не к месту!
— Я пока все еще Флорианская, — успокоила я.
— Но это же настоящая любовь, Ярослав Серафимович! — вскинулась Надя. — Нельзя за такое осуждать!
Мы с Лукьяном серьезно покивали в подтверждение ее словам. Что еще нам оставалось делать.
— Насколько я помню, вы двое первые за ним и побежали, — отметил Лукьян, повернувшись к Платону в продолжение обсуждения тщетности попыток сделать из змеи человека.
— Я просто хотел убедиться, что там он и останется, — выкрутился Платон. — Это вообще ты торговаться начал за этого карпа пересоленного.
Гордей ожидаемо вспыхнул.
— Хотите подраться?! Вас вообще никто не просил туда являться, я бы сам со всеми справился!
— Ага, это была бы заслуга, достойная памятника. Надгробного.
— Прекрати их подначивать, — едва ли не по слогам прошипела я, пользуясь тем, что при нашей произвольной рассадке Лукьян расположился ко мне ближе всех, несмотря на то, что заходил в кабинет последним.
Поначалу Лукьян перевел на меня такой удивленный взгляд, словно это не он тут сейчас сидел и провоцировал драку, но на этот раз надолго его не хватило, так что в итоге он послушно махнул руками, как человек демонстрирующий, что в них нет оружия, а его губы растянулись в крошечной усмешке.
Не знаю, какой именно реакции он ждал, но получив в ответ только мой крайне не впечатленный взгляд, Лукьян демонстративно надулся, подперев щеку кулаком и продолжил кидать на меня короткие обиженные взгляды уже из-под опущенных ресниц.
Да-да, ведь все это было так забавно, а я не оценила бесплатный цирк.
Сейчас глядя на Лукьяна я никак не могла отделаться от воспоминаний о том, что он сказал мне в прошлом.
Почему Ведания должна была искать его?
Почему госпожа Хилкова не пускала его в храм?
Почему его силы не угасали без молитв раньше?
И точно ли он говорил о себе?
Он ведь ни разу не сказал “мне нужно молиться”, лишь “предсказателям”, “пользователям способности”.
Что я упускала?
— Меня тошнит, — пожаловалась уронившая голову на сложенные руки Евжена.
— Слышал? — моментально среагировал Платон, бросив на Змеева уничижительный взгляд. — Дам от тебя тошнит. Будь мужчиной, смирись с собственным несовершенством и скройся с глаз долой.
— Ну, спасибо, Рейн!
— Да меня буквально тошнит! Меня укачало на том дурацком корабле!
Нет, дело было не в корабле.
— Самое ужасное то, что вы творили все эти безобразия, не потрудившись снять форменные галстуки! И полюбуйтесь теперь на первые полосы! — прогромыхал ректор, потрясая в воздухе свежей газетой. — Ваши лица в кадр не попали, все размыто, за это, надо думать, стоить похвалить опять же господина Флорианского, теперь академия должна пяти редакциям новое оборудование, спасибо, хоть не новых репортеров, зато галстуки! Вам сколько раз говорили, собрались драться, стреляться…
Дорогу в неположенном месте переходить — добавила я про себя.
— Снимите вы галстуки, чтобы не позорить академию! И что? Что, я вас спрашиваю? А вот, полюбуйтесь! Форменные галстуки крупным планом! Как я должен объяснять это императору?
Ой, я вас умоляю, это ведь даже не в первой десятке того, что вам придется ему объяснять.
И для начала — я бы хотела, чтобы кто-то кое-что объяснил нам.
Все это время я смотрела в окно, я смотрела по сторонам, я разглядывала цветочные горшки на подоконниках. Ивар Белобровый не сказал, зачем призыватель отправил их в академию, почему за ними следила тень, но сейчас мне казалось, что я как никогда близка к разгадке.
Тут и там среди цветов, которые всегда украшали клумбы и окна — проглядывались кроваво-алые листья мрачного молочая.
Источая слабый, едва уловимый аромат, на который так жаловалась Евжена, и которого совершенно не ощущала я — в чем они хотели всех убедить?
— Надя, — позвала я. — Помнишь, ты сказала, что видела тех, кто похитил Гордея?
— Да, — она недоуменно подняла на меня большие глаза. — Они еще спросили меня, спросили… они спросили, который час. Я очень удивилась.
— И ты ответила?
— Нет, у меня не было часов с собой, а мы были не в холле, на лестнице…
— В чем дело? — спросил Гордей.
Может, он и не блистал по части человеческих качеств, но в наблюдательности ему было не отказать.
— Парсийцы сказали, что смогли проникнуть в академию, потому что их присутствие скрывали чары призывателя. Ты не смог разглядеть их, даже когда они напали на тебя. На пристани мы увидели их только потому, что они сами этого хотели. Но в академии… Зачем им это? Для чего показываться перед Надей? Она ведь могла испугаться и позвать кого-то.
