— Набрались впечатлений? — спросили справа. Я обернулся. Сверкая ярко-рыжей шевелюрой, Андро намазывал на толстенный кусок хлеба не менее толстый слой масла. — Добрый вечер.
— Да, добрый вечер. Впечатлений действительно много, и не все из них, я бы сказал, мне по душе. Однако из увиденного в конце концов должна сложиться четкая картина, не так ли?
— Не так, — Андро распахнул пасть и махом отправил в нее бутерброд; тот исчез со странным гулким звуком, словно водоворот схлопнулся. Я зачарованно проследил за исчезающим кончиком и поежился. Вот бы тоже научиться! — Увы, не так. Многие из нас полагают подобным образом, но вот на смертном одре… простите, смертном конвейере они понимают, что четкой картины просто не существует.
— Но это касается глобальных вещей, — возразил я. — Определенного мировоззрения, претендующего на всю полноту видения, действительно невозможно достичь. Однако относительно каких-то сиюминутных положений, действий, событий есть вероятность познать всю подноготную происходящего до мельчайших подробностей. Скажите мне, что это не будет четкой картиной.
— Не скажу, — покачал головой Андро. — По одной простой причине. Вы видите подноготную со своей точки зрения. Для вас картина и в самом деле будет четкой. Но другой узрит нечто совершенно иное, и для него это иное, возможно, явится не менее отчетливо. Таким образом, имеем два истинных мнения. Какое из них имеет право существовать, а какое — нет?
— Оба? — предположил я.
— Полагаю, так. Но в то же время, разве не будет отрицать одно из них другое?
— Необязательно.
— Да, необязательно. Но, увы, не всегда. И когда два истинных мнения вступают в противоречие, наступают времена разрушительных процессов. Приведу не самый правильный, зато очень актуальный пример. Горы Махна-Шуй имеют, скажем, мнение, что они якобы должны находиться на своем месте еще долгое время. С другой стороны, магма Земли не согласна. Обе точки зрения одинаково правомочны — горы правы, потому что они здесь стояли долго и способны делать так еще дольше; магма же справедливо считает, будто долгие застойные процессы приводят к деградации. И вот обе точки зрения вступают в противоборство, в результате чего имеем извержение вулкана и землетрясение, один из великолепнейших древних городов на грани гибели, населения целых городов сдвигаются с обжитых мест. Скажите мне, что это процессы не разрушительные.
— Не скажу. Согласен.
— Увы, кроме двух упомянутых точек зрения есть еще бесчисленное множество иных — принадлежащих жителям покинутых городов, загубленным духам, элементалям, растениям и животным. И все противоречат друг другу, хотя каждое имеет право на существование и каждое верно! В результате имеем некую катастрофу локального — заметьте, всего лишь локального! — масштаба.
— Что же может привести к глобальному? — спросил я, так как Андро явно вел разговор к этому.
— А вот вопрос, над которым уже многие века бьются философы. — Гомункулюс соорудил еще один колоссальный бутерброд, моментально исчезнувший в утробе. — И за все время споров так и не пришли к единому выводу. Здесь мы также видим пересечение различных взглядов. Бывало, что несхожая позиция приводила к войнам. Например, Кагурская война позапрошлого века, которой, кстати, посвящены «Скорбные записи» знаменитого Эа, родилась из спора двух философов, приверженцев разных верований, по поводу первородства божества.
— В чем же тут глобальность? — не уловил я.
— Весь фокус в том заключается, что проблема, в принципе, ничтожна. А вот результат оказался настолько ошеломляющим, что в течение тридцати лет весь мир приходил в себя. Все расы участвовали в военных действиях, ведшихся на территориях двенадцати государств. Здесь мы также видим относительность причин. Если бы реакция мира на спор гор и магмы оказалась эквивалентной несогласию двух философов, Вселенная уже развалилась бы на кусочки.
Андро разлил по бокалам вино.
— Впрочем, что мы о столь сложных материях разговариваем в эти веселые часы? Философические беседы пристало вести в тесной комнате, утопающей в смрадном дыму. Когда собираются несколько человек и начинают обсуждать вселенские проблемы, вот тогда-то и рождаются порою столь замечательные мысли, кои никогда не смогут появиться на свет в окружении уюта, роскоши и довольства. Посему давайте примем участие в развлечениях.
С этими словами мы выпили, после чего мой рыжий собеседник поклонился и отошел. Я же, держа в руке бокал с ароматным вином, побрел к кучке зрителей, которым еще не надоел голос Лема.
Жуля действительно оказалась среди них. Я осторожно протолкался к ней и присел рядом; толпа с недовольным шепотом пропустила. Жуля, увидев меня, улыбнулась и взяла за руку; я же понял, что успел по ней соскучиться. Это оказалось здорово — сидеть рядом с любимой, держась за руки, и слушать мерный глас поэта.
Вслушавшись в рассказ, я, однако, похолодел…
— Приходул в однажде веливый Антор в едино корулиавство глюкагенное, — баял Лем. — Вповседе огони взгарывают, человечесы радостливо крикают, по всемам виднать, пороздарник у самам што ни на есмь активстве. Завзвидели Антора веливого пороздарнствующие, призналстили, окружствили восторжественно, сподхватили да под псевдоподии бялые, и ко корулу местнствующему глюкагенному привзвели. Корул, знамо, тожно Антора призналстил.
«Здравен будьствуй, Анторище, — гласнул корул. — Множкая осеня тоби да восприветствует радостливо.»
«И тоби поздоровству, — молванул Антор. — Звини як не заходул враньше. Не можствовал.»
Я потряс головой и замычал. Ничего не мог понять, но ясно вспомнил Бодуна, который таким же тоном повествовал ту же самую историю. Почему-то стало очень тревожно, едва ли не страшно… Бокал выпал из руки и разбился, я не успел его подхватить.
— Чтой случалснось? — тревожно спросила Жуля, приметив мое странное состояние.
Взвыв от ужаса, я вскочил и бросился на улицу. Снова продираться сквозь толпу оказалось не в пример труднее, к тому же меня окружал странный вязкий туман, в котором гулко отдавались негодующие голоса окружающих.
Выбежав наружу, я прислонился к стене и постарался глубже дышать. Полегчало. Держась за стену и ковыляя, я зашел за угол; там меня скрутило как следует, только и успел увидеть, как земля несется навстречу.
Прорвавшись сквозь толпу, из «Корчмы» выскочила Жуля. Она бросилась ко мне, подставила плечо, помогая встать. К нам уже спешили Серот и Андро, приметившие мое незавидное состояние.
Издалека донесся утробный бас: «Уй-юй-юй, Анторище, — взвавил корул. — Убюри своя ногарик! Твоя отдавнул моя стопарик. Смилостивлуйся!»
Похоже, кроме меня, никто его не слышал. Я застонал и сжал уши ладонями. Жуля требовательно что-то спрашивала, но я не слышал, что.
Андро встревоженно убежал, Жуля повела меня к скамье, на которую я плюхнулся подобно мешку с неведомым содержимым. Стоило больших усилий не сползти на землю, но как-то удавалось удержаться.
Вместе с Лиллианн вернулся гомункулюс. Видимо, обсуждая мое состояние, они возбужденно спорили, потом хозяйка послала мальчишку в «Корчму», тот вернулся с графином, из которого мы с Андро пили вино. Лиллианн смочила палец в вине, лизнула, сморщилась… Ее лицо стало вдруг чрезмерно строгим, непроницаемым, но я почему-то понял, что она в ярости.
«Вота в таке и ушелствовал Антор веливый изо корулиавства глюкагенного, уносимши со собственногой усю казначейственную содержимость», — донеслось отрывисто… И вдруг все оборвалось. Словно включили свет — окружающее проявилось с обычной четкостью, гул исчез, тягучая боль внутри прекратилась… Я смог нормально усесться на скамью и наконец услышал всполошенные разговоры.
— Да и наши не могли! — убеждал Андро. — Зачем нам это нужно? Мы же невосприимчивы к органическим ядам.
— В своих людях я уверена, — задумчиво проговорила Лиллианн. — Значит, кто-то со стороны. Но кто?
— Ага, а вот и ты! Приветик, Хорсец! — заорал Серот, увидев, что я пришел в себя. Я поморщился под всеобщим вниманием.
— Как вы себя чувствуете? — спросила Лиллианн, кладя ладонь мне на лоб. Жуля прижалась сбоку и обняла.
— Спасибо, вполне сносно… Но что это было?
— Кто-то отравил все вино в «Корчме», — сказал Лем. — И довольно сильным ядом. К счастью, никто не успел выпить, кроме вас с Андро. У Андро естественный иммунитет к отраве, а ты оказался невероятно устойчив. Другой бы уже откинул копыта.
Меня затрясло в нервном смехе:
— Вот что значит много пить! Глядишь, так и мир когда-нибудь спасу… Хе-хе-хе…
— Сейчас важно другое, — Лем наморщил лоб. — Кому потребовалось подвергнуть смертельной опасности несколько десятков гостей Гильдии? Ведь кроме гомункулюсов, яд подействовал бы одинаково на всех остальных — со смертельным исходом. Был бы знатный морг…
