Лем прихватил с собой кувшин с пивом и аккуратно разлил в три кружки. На мой настороженный взгляд он успокаивающе ответил:
— Все нормально, яда нет. Отравлено было только вино, и скоро, надеюсь, выяснят, кому это понадобилось.
— А кто проверял?
— Что?
— Что пиво не отравлено.
— Да вон, — поэт мотнул головой, — соседской собаке споили целую миску, даже не поперхнулась.
Я поискал глазами псину…
— Нет ее здесь, дрыхнет под крыльцом. Давай лучше вздымем бокалы.
— За что?
— А просто так. Повод выпить ищут только алкоголики, а нормальные люди могут и без причины.
— Логично, — согласился я. — Ну что ж, давайте тогда за нормальных людей.
Лем закатил глаза, но поддержал. Выпили. Жуля только слегка пригубила и недовольно посмотрела на нас, утирающих рты аки сытые медведи…
— Опять пьянка начинается… Ну вот, когда мужчины ни соберутся, обязательно должно закончиться непотребствами.
— Вы, Жюли, — благодушно заметил Лем, — возможно, еще не в курсе, что два конкретных мужа, имеющих честь в данный момент находиться рядом с вами, обладают редкой способностью почти не пьянеть при любых количествах поглощенного алкоголя. И это действительно так, могу вас в этом уверить и убедить.
— Нет уж, лучше не надо. Ни уверять, ни, тем более, убеждать.
— И тем не менее. Несмотря на то, что мы сейчас уговорим по несколько кружек этого превосходного пива, а после еще и присоединимся к компании, собирающейся злостно употреблять самогон, после всех перечисленных возлияний все же окажемся почти трезвыми. Или даже совсем.
— Мужчины… — угрюмо пробормотала Жуля и отхлебнула пиво.
А меня разобрал следующего рода интерес. Если уж, как Лем говорит, я вполне могу приказать своему организму не пьянеть, и это действительно так — испытано, — то почему бы не испробовать несколько иной вариант: приказать опьянеть чужому организму. Причем не просто чужому, а тоже защищенному такой своего рода стеной. То есть — организму Лема.
Что я и сделал. Пока Лем разглагольствовал перед Жулей, я мутно уставился на его кадык и послал мысленный сигнал — то есть это мне так показалось, что послал… На самом деле просто молча сообщил этому кадыку, что его хозяин должен сегодня так опьянеть, как никогда не пьянел — даже до посещения благодатного края.
И кадык молча со мной согласился…
Сперва я даже решил, что окончательно свихнулся, никогда еще со мной не разговаривали неодушевленные предметы. Потом пришло убеждение, что просто не подействовала защита от алкоголя, и это глюки… Однако к концу лемового пространного рассуждения на предмет дальнейших действий относительно празднества я понял, что моя затея в самом деле удалась.
Лем азартно доказывал Жуле, что он просто физически не может напиться в стельку, потому что побывал в далекой загадочной стране, называемой Похмельем, и там принял участие в религиозно-магическом ритуале, навсегда изменившем его организм в лучшую сторону… Глаза блестели, поэт говорил все громче, а по мере поглощения кружек пива и речь становилась невнятней. Я с великим интересом наблюдал за ним. Жуля тоже примолкла и озадаченно уставилась на Лема.
Когда же он вдруг резко оборвал свою речь и мутным взглядом обвел пространство, девушка несчастно посмотрела на меня.
— Лем пьян, — сказала Жуля. — Я никогда не видела его пьяным.
Я решил пропустить мимо ушей эту маленькую оговорку. Пусть и дальше пытаются держать меня в неведении относительно своего старого знакомства. Надо будет — просветят.
— Разумеется. Когда столько выпьешь, трудно не захмелеть.
— Я… Я не пьжан! — выговорил Лем, что-то усиленно обдумывая. — Ето… Это… Эт, как его… П-п-просто я немного уштал…
Внезапно в его глазах отобразилось удивление. Я понял, чему — это до Лема дошло, что он никак не может заставить себя протрезветь. И то дело.
— Иногда, — заметил я, — даже самый яростный трезвенник способен посрамить заядлого алкоголика.
— Ты думаешь? — с сомнением пробормотала Жуля.
— Да, Жюли. Это называется исключением из правила, которое только подтверждает правило.
— Какой ты умный!
— Нет, дело не в этом. — Ну, уж в скромности мне не откажешь. — То, что я сказал насчет исключения, является досужим вымыслом древних философов, подхваченным всяким быдлом в оправдание своих неудач.
— Но как же…
— А Лем просто напился. Нет, вправду, может же поэт хоть иногда напиться до зеленых чертиков? Не все же время трезвым ходить!
— Но ведь он очень стойкий…
— Значит, не судьба, — развел я руками. — Не его день.
Лем мутно глазел на нас, переводя взор с одного на другого, потом вдруг резко сел на лавку, уронил голову на руки и захрапел.
— Ага, а че енто вы тута делаете, ась? — загрохотало у меня над ухом. Пахнуло гарью, перегаром и озоном.
— Лема спаиваем, — ответил я. — Здравствуй, Серот.
— Ну и как, получается?
— Видишь ведь, — кивнул я на храпящего поэта.
— Ага… — Серот осекся.
Через несколько секунд молчания я забеспокоился, обернулся и увидел, что дракоша обалдело пялится на друга.
— Лем, — тихонько позвал он наконец. — Лееем.
— Дрыхнет же, не видишь, что ли? — грубовато сказал я. — Напился и спит.
Серот вытаращил на меня глаза.
— Как такое могло случиться?
— Не знаю… Но случилось вот.
— Ага…
Он потоптался на месте.
— Ага…
Подошел, слегка боднул Лема. Тот замычал, но не пошевелился. Серот озадаченно плюнул пламенем в сторону. Взвизгнула какая-то девица, Серот рассыпался в извинениях.
— Ага, — снова повторил он, повернувшись к нам. — Уникальный случай, знаете ли. За все пятьдесят лет я ни разу не видел Лема пьяным. Ни разу…
— Просто устал? — фальшиво предположил я.
— Может быть, — согласился дракоша. — А может, и нет. Может, что-то другое подействовало.
— Что бы это могло быть? — остро заинтересовался я, чувствуя, что захожу уже слишком далеко.
— Не знаю, — потрепетал кожистыми крылышками Серот. Похоже, этот жест у него был сродни нашему пожатию плечами. — На Лема мало что вообще способно подействовать.
Серот остро взглянул на меня, тут же его взгляд потускнел, помутнел, стал обычным полутрезвым… Но у меня мурашки по коже пробежали, — дракон далеко не так прост, как кажется. И есть вероятность, что он догадывается о причине опьянения Лема.
— Ага! — воскликнул Серот, узрев служанку, появившуюся из кухни с большим кувшином. — Прошу сюда, сударыня, отдайте мне сей драгоценный предмет, не то уроните его, не удержав хрупкими ручками!
Он почти силой вырвал из мозолистых крупных ладоней девицы сосуд, поддел клыками пробку, сорвал ее, выплюнул в угол через всю корчму, после чего раскрыл пасть и опрокинул в нее посуду. Была видна мощная струя напитка, льющаяся из кувшина прямо в глотку Сероту. Не переводя духа, он опустошил сосуд и сунул его в руки растерянно улыбающейся служанке.
— На, девушка, возьми. Принеси ишшо, мене мало будет.
Девица хихикнула и исчезла.
Серот плюхнулся на пол, поелозил немного, устраиваясь поудобнее, вытянул шею и положил подбородок на край стола. Зеленый нос дракоши оказался прямо посередине столешницы; вырывающиеся порой струйки дыма шевелили волосы Лема. Хвост вытянулся почти до центра корчмы, пьяные периодически на него наступали, но дракоше, похоже, было плевать… Серот выдал очередной трюк — одновременно посмотрел на нас с Жулей, раскосив глаза.
— Ой, — сказала Жюли.
— Чего у вас тут, как дурак, творится? — раздался рядом грубый голос.
Серот застонал, прикрыв глаза лапой.
— Приветствую, любезный Ровуд, — отозвался я, деликатно напоминая о вежливости.
— Да плявать я хотел на манеры, — Ровуд рывком вытащил из-под ближайшего соседа табурет, в результате чего сосед с грохотом упал на пол, да так и остался лежать, похрапывая и пуская пузыри. Не спрашивая нашего согласия, Ровуд придвинул табурет к столу и сел, схватил кувшин пива, принесенный служанкой, жадно приложился к нему. — Никакого проку от них, как дурак. Лучше скажите мне, с чего это Лемище дрыхнет, как последний алкаш.
— Напился, — неохотно отозвался Серот. — С горя.
— С горя? — изумился Ровуд и глотнул еще раз. Я с грустью следил, как исчезает драгоценная влага. Дракоша тоже был в тоске… — Экое пойло… Да, с такого и утопиться можно, как дурак. Но если ему это дерьмо не понравилось, какого хрена он тогда его жрал?
— Да не с этого, с другого горя, — объяснил я. — Женитьба у него сорвалась, вот он и расстроился.
— Женитьба, как дурак?! — взревел Ровуд. — Какая еще женитьба? А ну, рассказывай, почему я не знаю?
Я рассказал.
— Гыр, — глубокомысленно сказал поэт, в очередной раз вгрызаясь в нутро кувшина. — Ха-ха. Как дурак.
