Григорий Горин
Какая наглость!
Он был высокий и рыжий.
Потертая байковая рубаха с трудом размещалась на его необъятных плечах. Загорелые жилистые руки были спрятаны в карманах брюк и казались такими длинными, что, наверное, он мог почесать себе пятку не нагибаясь.
Непонятно, почему из всех прохожих он выбрал именно меня.
Очевидно, я ему чем-то импонировал.
Он преградил мне дорогу и, выдохнув облачко водочного перегара, хрипло сказал:
– Слушай, друг! Ты извини, такая неприятность у меня получилась. Мы тут с ребятами выпили, и я, понимаешь, пинжак потерял… Домой доехать не на что… Выручи, дай двадцать копеек на метро…
Я поспешно сунул руку в карман и достал мелочь,
– Уж дай сорок, – сказал он и грустно шмыгнул носом. – Мне с пересадкой ехать…
Я протянул ему сорок копеек и попытался пройти, но он по-прежнему загораживал мне дорогу.
– Ты извини, друг, – сказал он, убирая мелочь в карман, – но такая ерунда получилась… Пинжак дома забыл…
– Ничего, ничего! Бывает, – посочувствовал я.
– Я тебе в понедельник верну, – сказал он. – Или нет, лучше в среду… В четверг у нас как раз получка…
– Да ладно, чего там, – отмахнулся я. – Как-нибудь отдадите…
– Нет, я человек точный, – обиженно сказал он. – Сказано – в пятницу, значит, в пятницу! Весь полтинник и верну…
– Сорок! Не полтинник, а сорок! – поправил я.
– Да?! Ну дай еще сорок тогда, для ровного счета… В субботу все и отдам!
– Возьмите еще двадцать копеек и больше не просите! – сказал я.
Он обиделся.
– Думаешь, я нищий? – спросил он. – Я не нищий! Я зарабатываю будь здоров!.. Даже стыдно просить… Вон аж вспотел весь… На, попробуй!
Он схватил мою руку и прижал ее к своему влажному лбу.
– Действительно вспотел, – подтвердил я.
– Ну вот, а ты говоришь… Дай-ка платок…
Я протянул ему носовой платок. Он вытер лоб и шею, потом высморкался в него.
– Я его тебе в воскресенье вместе с деньгами верну, – сказал он, засовывая платок в карман брюк, – Выстираю и верну… Ты не сомневайся… Дай-ка закурить…
– Пожалуйста, закурите и дайте мне пройти, – сказал я, протягивая ему сигарету. – Я очень спешу…
– Ладно, успеешь, – сказал он, разминая сигарету. – С фильтром нет?
– С фильтром нет! – рассерженно произнес я. – До свидания!
– Да постой ты! – сказал он и положил мне руку на плечо.
Его рука была непомерно тяжела; очевидно, поэтому у меня слегка дрогнули колени.
– Я вообще-то больной, – сказал он, глядя мне прямо в глаза. – В психдиспансере на учете состою. У меня припадки бывают! Я человека убить могу, а мне за это путевку в санаторий дадут.
– Нне понимаю, зачем вы все это мне рассказываете? – растерянно пробормотал я.
– Да так, к слову пришлось! – прохрипел он. – Дай еще рубль!
– У меня нет больше! – тихо произнес я.
– Ладно врать-то, – ухмыльнулся он и, ловко сунув руку ко мне в карман, вытащил бумажник.
– Во, гляди! У тебя здесь десятка! А говорил, нет! Стыдно обманывать!..
– Но она мне самому нужна! – запротестовал я.
– Да я те отдам в получку! – сказал он, забирая десять рублей. – Уж не хочешь помочь трудящему человеку! А между прочим, мы для вас, гадов, мосты строили!
– Какие мосты?
– Небось на книжке немалые деньги лежат…
– Что вам угодно? – крикнул я, беспомощно оглядываясь по сторонам.
Его глаза сразу стали бесцветными и злыми.
– Поори у меня! – зашипел он. – Я те сейчас нос откушу… У меня припадок начинается… Я больной на нервы!.. Меня в Склифосовском каждая нянька знает!.. А ну брысь с дороги!..
Он оттолкнул меня и, пошатываясь, пошел прочь.
Я пошел в другую сторону, вернее, не пошел, а побежал, потому что его толчок придал мне определенную скорость. Моя душа раскалывалась от боли и обиды. Я был противен самому себе.
«Трус! Тряпка! – мысленно ругал я себя. – Каждый нахал может вытирать об тебя ноги! Тебя нагло обобрали, а ты и не пикнул! Задохлик! Слюнтяй! Плюгавый интеллигентик!»
Я мысленно бил себя кулаками по самым больным местам. Потом я бросил себя на землю и топтал ногами. Топтал долго, пока не вспотел.
Но у меня даже не было платка, чтобы вытереться.
И тогда я принял решение.
«Хватит! – сказал я себе. – Надо давать отпор наглости! Надо почувствовать себя человеком!»
Я круто повернулся и побежал назад.
Я метался по улице, вглядываясь в каждого прохожего.
Я заглядывал во все дворы и во все подъезды.
Я искал его.
«Где ты, рыжий нахал?! – мысленно орал я.– Выходи на честный бой! Я изувечу тебя! Няньки из Склифосовского тебя не узнают!» Я носился по улице как разъяренный зверь.
Прохожие испуганно шарахались от меня в сторону. Это только придавало мне силы.
И вдруг я увидел его. Увидел рядом, в двух шагах.
Он сидел за стеклянной стеной ресторана и пил водку.
На мои деньги.
Я толкнул дверь ресторана и вбежал в зал.
Я подошел к его столу и нагло сел.
Потом налил себе стакан водки и залпом выпил.
Потом закурил сигарету и стряхнул пепел ему в тарелку.
Он на меня не реагировал.
Он спал.
Сладко посапывал, подперев свою рыжую голову кулаком.
Я растерялся. Говорить ему что-либо в таком состоянии было бессмысленно. Я начал трясти его за плечо, но он мычал что-то бессвязное. Устав, я беспомощно опустился на стул.
– Напился дружок ваш! – сказала подошедшая официантка.
– Какой он мне друг?! – возмутился я. – Я его не знаю.
– Ну да, как водку вместе пить, так друзья, а как рассчитываться, так уже незнакомы! – сказала официантка. – Давайте, гражданин, платите по счету и везите своего приятеля домой!
– Но с какой стати?! – закричал я.
– Вы на меня еще покричите! – сказала официантка. – Я вмиг милицию кликну!
Официантка смотрела на меня презрительно и жестко. У нее был такой тяжелый взгляд, что у меня снова почему-то дрогнули колени. Я заплатил ей деньги, потом взвалил на себя этого рыжего парня и понес его к выходу.
Но по дороге, пока я тащил его к стоянке такси, я наконец высказал ему все, что о нем думаю…
