- А я смотрю, ни черта в тебе от нихондзин не осталось! Молодец! С тобой, наверное, как с гайдзинкой на улицах фотографируются?
- Попридержи язык краснорожий дьявол! Тебе не нужно сей час пить!
-Правильно, собака японская. Мне не пить, мне нужно ОПОХМЕЛИТЬСЯ… О! Пиво!
Наглый гайдзин, выхватил банку Ишбан, у ничего непонимающего Кубо Сасаки. И плюхнулся рядом на сиденье.
- Двинься, желтолицый! – Отчетливо сказал Дмитрий по японски. Русская женщина же – села напротив.
Японец сразу понял, что сопротивляться не стоит. Но Рейко, всё же продемонстрировала на мгновение истинный лик. А Ронин – смяв банку об голову нихондзина, задал вопрос:
- Где Хасихимэ?..
Карп
Пятнистого карпа, заглотившего крючок из кровельной жести, тянуло на поверхность.
Как же противно бывает - когда за твои кишки, тебя тянут из-за стола «на выход».
- Брось рыбку, живодер! - Демон, недовольно болтал хвостом, свесившимся с арки ;;;; Ицукусима-дзиндзя.
Ритуальных врат - тории, старейшего синтоистского святилища Ицукусима.
- Трижды проклятый нихондзин! Не видишь? Я медитирую! – Проикал зверски пьяный Дмитрий.
– Что за проклятая страна?..
Чай у вас - разбавленный.
Пиво не хмельное.
От сладостей ваших – зубы пуще, чем от шоколада ломит.
И поудить, тоже нельзя?
- Это же цветной карп! Ему триста лет, невежда!
Брось рыбку, эйбэй китику! – Зашелся в гневе сбивающий с толку.
- Зря в вашей стране, - с придыханием молвил наемник, – взыскивают просветления.
– Рыбалка у вас – под запретом…
- Для дураков – браконьеров!
- Батончиков из сои – даром что изобрели – тоже нет…
И вино – из риса…
Туземцы – одно слово. – С грустью, закончил снимать суши с крючка Ронин.
Пахло морем.
Солнце садилось за горизонт, и внутренний залив принял оттенок коралловых рифов.
Рейко болтала в воде ступнями.
Сегодня она отдыхала.
- Краснорожий дьявол! Проклятое, звериное отродье! Чтоб тебя Дзигокайю забрала! – Голосил демон обмана.
- Детка, на меня это не распространяется, - с хитрой ухмылкой заметил гайдзин.
Держа за хвост Ама-но-дзаку так, чтобы демон не до конца захлебнулся, Дмитрий ввёл крюк:
- Где, твою мать, Хасиме? Куда ты надоумил девчонку? Кто, едрит тебя в дышло, разрешал трогать чужую гражданку? – Ронин, упорно и планомерно дергал морскую леску, а затем отпускал. И снова дергал.
- Не правдааааааааааааа! Принцесса Хасихимэ – японкаааааааааааааааааа! - Глаза демона лезли от боли из орбит. Лапами он царапал священные врата, пытаясь за них зацепиться.
- Нуда, - равнодушно отвечал экзекутор. – И зовут японку – МАРИЯ. Не нервируй меня, у меня во рту - всё слиплось уже. Мутит от вашей рыбы сырой.
Утоплю тебя, к черту. И увезу как сувенир на родину!
Двоедушие
Велики и могущественны кедры храма сингон.
Хранят древние камни покой умерших, и не пускают оных обратно.
Буддизм не вызволяет души на земную поверхность.
Крепко Они держат грешников.
Вакаиро приехала облегчить страдания отца.
Среди каменных изваяний – могил храма Будды, поросла мхом печаль родственников.
Ветром развивала скорбь - кровь ритуальных фартуков.
Вакаиро верила, что если повесить такой красный передник на изваяние её отца, то демоны – не так сильно будут жечь его пятки…
- Да будут! – Скептически икнул Дмитрий.
Вакаиро обернулась.
На священных камнях храма Окуно-ин, свесив грязные, шнурованные ботинки сидел бродячий наёмник.
Бесцеремонно ковыряясь пальцем во рту, он пялился на «Молодой цвет», неподобая самурайскому мужу.
Отпив крепкой настойки из горла, гайдзин сплюнул на священную землю.
- Очевидно, что вы один из ёкаев. – Уважительно обратилась восемнадцати летняя девушка к Дмитрию.
- Что вы за народ – то такой?.. – Разочарованно, рыгнул бывший хранитель. – У нас, если видят беса – сразу крестятся, а вы смеренно опускаете глаза долу.
Не ёкай я…
Вот сзади у тебя… ЁКАЙ! – Громоподобно довершил Ронин и вытащил катану.
- Не двигайся, гайдзин! – Воскликнула Мара, захватив тонкую шею девушки. – Это мое предопределение!
Мгновение и принцесса Хасихимэ с Вакаиро стояли на веревочном мосту.
Велик и страшен ветра вой, меж скал над Дзигоку.
Бамбук играет последнюю песнь отчаявшимся…
- Ты хочешь угодить в бездну? – Послышался голос демона с другой стороны скал. – Тогда падай вместе с обратившим тебя!..
Эпилог двоедушия
Океан омывал ноги, а крабы расчесывали волосы.
Красив был закат в стране Восходящего солнца.
Воздушные змеи, и шары.
Старики и дети, смотрели в одну сторону с Ронином.
- Как ты свыкаешься с тем, что мы продаем их всех? – Еле ворочая языком, спросил Дмитрий. – Ведь всех же засунули, по номерам, по порядку – как в архив!
- А ты знаешь, - спросила в ответ Рейко, - что «авамори» - переводится как цветение?.. – И помолчав, продолжила. – Если вылить дистиллят в прибрежные воды – самогон распускается в них цветением сливы…
Территория отчуждения общий Эпилог
13 числа этого месяца утверждаю, собственное волеизъявление на случай моей кончины. Указанный документ, заверенный у нотариуса - считать завещанием.
Завещанные мною материальные и интеллектуальные ценности распределить, лишь в случае неукоснительного следования инструкции изложенной ниже…
«Хотелось бы, конечно, быть похороненным в старой части кладбища…» - Меланхолично думал Дмитрий. «…Там деревья уже выросли – нет этого степного простора, как в домике, в детстве! Не нужно думать о вечности, уставившись в линию горизонта…»
- Хрен вам! – Неопределенно выругался он, и отхлебнул змеиной настойки.
Сидя на скамейке, с тоской Дмитрий смотрел на трансформаторный блок, не естественно широко обнесённый рабицей, стоящий по соседству с неухоженными ржавыми прямоугольниками советских могил.
- Хандришь?
На соседнем участке возник Василий. Свесив копыта с покосившегося столика, черт болтал ими, не доставая до земли, засунув лапы под пятую свою точку опоры.
- Он третий месяц уже так… - Отозвалась на вопрос черта лиса, вылезшая из-под корней торна. Кицуне отряхнулась, и во все стороны полетели комья глины.
- Четвертый. – Поправил мужик, садясь с Дмитрием рядом на одну скамейку.
От дождей дорогу развезло.
Где-то под горой буксовала старая четверка.
Редкие деревья, обозначавшие границу отчужденной территории, сопливили вместе с погодой.
Отломили по осиновому шесту, каждый.
Рейко накинула откуда-то взявшийся полиэтилен.
Василий поставил стаканы.
Остальные подтягивавшиеся тащили, сало, огурцы, только что пожаренные котлеты.
Были и салат Хе, и Фугу, и гречневая лапша.
Нуре-онна готовила ведьмин кипяток .
Ама-но-дзаку заворачивал в морские водоросли рис.
Паша с Петром, взяв не реагирующего Дмитрия за плечи, подсадили его к столу.
Ефим развел костер, а Серафим напустил вокруг туману.
Юра и Матвей притащили из-под горы инструменты, и споро сбили еще три лавки вокруг стола.
- В это время года, - пробубнил под нос Миха, - Только и остается, что хандрить.
- Да… места у вас конечно… - Окинула взглядом окружающий ландшафт седовласая женщина, и, хохотнув, хлопнула залпом стакан ханни[19].
- А что места, главное же не места, мать их так, - а то, почему бывает так вот не… не…
- Не Комильфо?.. – попробовала закончить фразу Василия кицуне.
- Ни к селу, ни к городу, мать ети! – Подытожил по-русски Ама-но-дзаку. И, воткнув нож в разделочную доску, ёкай выдернул из одеревенелых рук Дмитрия хабудзакэ, исполнив соло - «отзовитесь горнисты». Крякнув, бес захрустел соленым огурцом.
Где-то внизу всё еще буксовал автомобиль. Буд-то бы невидимый символ сизифовых трудов всего человечества.
Стараясь сделать жизнь лучше, вечно идущее не по тому пути, оно вопрошало к ответу.
- Вот ты мне ответь! – Повернулся Пётр к Рейко. – Почему бы не устроить, глобальную реорганизацию?
Лиса закатила глаза.
- Глобальную! – Не прекращал Петр. – Что бы каждую папочку, перечитать, а человека выслушать… потом ещё и подумать… - Растягивал захмелевший черт мысль.
- А не так, чтоб – раз и решение выдвинули! – Подхватил Серафим.
Василий громко всосал корейскую морковь, и, поперхнувшись, резюмировал:
