Шторм бушевал трое суток. Лишь только он стих, катер с экспедицией направился к острову. Когда один из младших научных сотрудников, засучив штаны, собрался прыгнуть в воду, чтобы принять чалку, из кустов донеслась разудалая песня:
— Скакал казак через долину!..
И навстречу изумленным членам комиссии вышел пьяный в дым Левандовский.
Видя такое дело, профессор, неоднократный лауреат различных премий, развел руками и сказал:
— Наука здесь бессильна.
Но тамошний бакенщик дядя Федя, промышлявший самогоном для личных нужд, напротив, высказал предположение, что на острове растет винный корень.
Целый месяц дядя Федя с двумя сынами допризывного возраста вел на острове раскопки. Но корня так и не обнаружил. Тогда он выругался, сказав: «Свинья везде грязи найдет», — и засеял всю территорию картошкой.
Жизнь прожить, уважаемые товарищи, — не поле перейти. Бывает, поле переходишь — и то в какую-нибудь колдобину забабахаешься. А в жизни все гораздо сложнее. То и дело случаются разные неприятности, утраты, изъяны и недоразумения. И в такой ситуации хорошо иметь родственную душу, доброго приятеля, к которому можно зайти в любое время и поделиться своими осложнениями. Ну, если не помощь получить, то хотя бы поматюгаться вместе в адрес этих непредвиденных неприятностей и недоразумений. Или просто помолчать.
У меня, к счастью, такой знакомый имеется. Очень удобный в этом смысле человек. Достаточно минут пятнадцать с ним пообщаться, как все ваши личные неприятности отлетают на задний план.
Помню, первый раз я к нему зашел, когда меня обчистили в трамвае. Какой-то сукин сын вырезал карман у нового демисезонного пальто, вместе с деньгами и двумя пригласительными на торжественный вечер по случаю праздника Восьмое Марта. Даже пачку сигарет забрал, подлец. Начатую.
И вот я оказался в таком дурацком положении. Во-первых, курить страшно хочется от волнения — а нечего. Во-вторых, денег на обратный проезд нет. Деньги у меня вообще-то были. Во внутреннем кармане лежало четырнадцать рублей. Но не мои — профсоюзные. И я к ним, конечно, притронуться боялся.
Дай, думаю, зайду к приятелю — он как раз тут поблизости живет. Посижу у него, перекурю и мелочи стрельну на дорогу.
И зашел.
Приятель оказался дома. Он стоял посреди комнаты, а вокруг него лежали не полностью еще распакованные венские стулья.
— Привет, — поздоровался я. — С обновкой тебя, выходит? Ну, поздравляю. Я вот тоже пальто завел себе новое. Вернее, было новое. До сегодняшнего дня. А сегодня какой-то…
— Купил вот, как видишь, — перебил он меня. — Да разве это стулья? Дрова это! — он мрачно пнул ногой ближайший. — По девять рублей штучка. Последние деньги угробил — завтра побираться пойду. А на черта они мне нужны? — спроси. Ты думаешь, я на них сидеть буду? Да пусть меня лучше расстреляют! У меня вон табуретка есть. И то я ей не пользуюсь. Я в крайнем случае на корточках посидеть могу. А эту поганую табуретку на всякий случай держу — может, повеситься с нее придется.
— Да что ты, что ты! — испугался я. — Какие слова говоришь! Тебе еще жить да жить. Ну, купил, ну, аллах с ними — со всяким бывает. Запихай их в кладовку или на балкон выбрось…
Часа полтора я его утешал. Кое-как поднял настроение. Денег дал взаймы до получки—казенных. Восемь рублей.
А сам пошел домой пешком. За карман свой выпластанный уже, конечно, не держался. Господи! — что там мой ничтожный карман, когда у человека такие потрясения!
В другой раз я завернул к нему, когда мне в очередной, уже четвертый, раз отодвинули очередь на квартиру, Нашелся более нуждающийся товарищ, который, в связи с переездом на его жилплощадь престарелого папаши, не мог дальше помещаться с женой и двумя детьми в прежней трехкомнатной секции. Понятно, домой заявляться с такими новостями для меня было нож острый, и я побрел к нему.
Он как раз затаскивал на четвертый этаж только что купленное пианино. То есть заносили, разумеется, нанятые грузчики, а он стоял внизу и истерично выкрикивал:
— Так!.. Бей его о ступеньки! Царапай! Вали его, сволоча, набок! Ломай его! Уродуй!..
Увидев меня, он сделал плаксивое лицо и сказал:
— Есть у тебя раскладушка, старик? Ночевать попрошусь — не выгонишь?.. Мне уж теперь здесь не жить. Здесь теперь пианино жить будет. А я по квартирам пойду. На постой! В Закаменку, к спекулянтам! Докатился до веселой жизни!
Я охнул и, развернувшись, рысью побежал в магазин за бутылкой — сразу понял, что его в этаком состоянии насухую не утешишь. Никакие слова не возьмут…
Когда у меня сгорел сарай вместе с мотоциклом «Ява», я уже знал, куда надо идти.
Правда, нашел его не сразу. Оказалось, что он сменял квартиру и переехал в другой район. Пришлось разыскивать по адресу.
Застал я его в чрезвычайно угнетенном состоянии. Он лежал на кушетке, отвернувшись лицом к стене, и первое время даже не отвечал на вопросы. Только отбрыкивался локтями. Потом перевернулся на спину и, уставив скорбные глаза в потолок, тихо спросил:
— Ну, видал?
— Кого?
— Квартиру? — скривился он.
— Еще бы. Аэродром!
— Конура, — сказал он. — Да не в этом дело. Ты комнаты сосчитал?
— А как же! Четыре штуки. Причем две несмежные.
Люкс! Помирать не надо.
— Теперь соображаешь? — спросил он. — Четырехкомнатную легче на две отдельные поменять. Я только сейчас дотумкал. Лежал, лежал — и дотумкал.
— Зачем же тебе менять? — удивился я. Он горько усмехнулся.
— Мне-то не надо, — и, приподнявшись на локтях, шепотом сказал — Бросить она меня решила! Понял?
— Кто? Тася?.. Да что ты плетешь, опомнись!
— Точно, — сказал он. — Сомнений больше нет. Сам подумай: зачем ей четыре комнаты понадобилось? Площадь-то почти не прибавилась — каких-нибудь три квадрата… Бросит, змеюга. По глазам вижу.
— Ладно, — сказал я. — Лежи. И будь спокоен. Я с ней поговорю…
А сегодня у меня особенно мрачный день. Строгий выговор объявили. За растрату профсоюзных средств. И как я про те восемь рублей забыл!
Вдобавок еще пальто новое, которое я после вырезания кармана в ремонт относил, в четырех местах прожгли. Насквозь, до подкладки.
Но это все семечки, по сравнению с тем, что случилось у него. Он на днях телевизор выиграл по лотерее — Рубин-106.
Надо идти к нему. Может, сумею чем-нибудь помочь.
Машкин долго вертел в руках рубль, хмыкал, пожимал плечиком и смотрел на меня прозрачными глазами бессребреника.
— Ну, что ты жмешься?! — не выдержал я. — Бери! Твой это рубль.
— И когда я тебе давал? — сомневался Машкин. — Убей — не помню.
— Зато я помню. Ты давал его мне в позапрошлую пятницу, возле дверей столовки, там еще Зина Федоровна стояла… Зина Федоровна! Правильно я говорю?
Зина Федоровна подняла голову от бумаг и сказала:
— В позапрошлую пятницу? Это когда в буфете пельменное тесто давали? Да, что-то такое было. Сумму не заметила, но помню — кошелек вы доставали. У вас ведь желтый кошелек?
Машкин вынул кошелек и удивленно посмотрел на него, будто впервые видел.
— Действительно, желтый, — наивно сказал он.
— Слава тебе господи! — вздохнул я. — Теперь-то припоминаешь?
— Нет, — сказал Машкин и покачал головой. — Не помню, старик. Там еще кого-нибудь рядом не было?
— O-o! — застонал я и выскочил из комнаты.
Я выскочил из комнаты и чуть не сбил Гришкина, топтавшегося у дверей.
— Слушай, — забормотал Гришкин. — Не в службу, а в дружбу — отдай за меня Машкину пятерку, — он протянул деньги.
— Нашел дурака! — обозлился я. — Еще за пятерку к этой скотине не пойду!
— Да-а, — поскучнел Гришкин. — Вот это ситуация!.. А может, ты возьмешься? — обратился он к подошедшему Яшкину.
— Ну его к черту! — сказал Яшкин. — Я ему вчера полтинник аж домой возил. С тремя свидетелями. Свидетелей туда-обратно на такси пришлось катать. Полчаса гада уламывали. Не признавался.
— Ах, угнетатель! — Гришкин даже плюнул. — А давать любит. Хлебом не корми.
— Любит, — подтвердил я. — Только потом делает вид, что не помнит.
— Как же, не помнит он! — сказал Яшкин. — Рассеянным прикидывается. Все жилы вымотает, оконфузит при людях с головы до ног. Ух, я бы ему устроил!
— Не брать — и все, — предложил я.
— Мало! — кровожадно блеснул глазами Яшкин. — Надо другое что-то придумать.
И мы придумали…
Перед зарплатой нахватали у Машкина, кто сколько мог. Еще подговорили Кошкина с Пашкиным. И те по десятке одолжили.
— Здорово, Машкин! — сказал я в день получки. — Держи-ка, брат, трешку!
