А еще у Фамы были нереальные глаза. Огромные, светлые. Вроде бы идеальные. И вместе с тем над ними как будто чуть-чуть припухли веки. Поэтому они стали немного грустными. Словно знающими тайну, которой нет названия, а значит, которую невозможно разгадать или открыть. И уж тем более упразднить.
– Мой милый Бельчонок! – Соха в экстатическом порыве протянул рот новому креативному директору (это уже не подлежало сомнению), но хлестко получил по губам «Дневной красавицей» на французском языке. К счастью для Сохатого, западные издатели придерживаются иных стандартов, нежели российские, – Фама читала Кесселя в бумажном переплете. Так что удар получился щадящим, сугубо превентивным.
– Тушкан белобрысый, опять курил с утра сигары? От тебя несет. И что это за букет? Когда у тебя появится вкус? Это же веник. Большой, яркий, но совершенно безалаберный. Сами цветы, правда, хорошие. Все равно спасибо! Все-таки ты очень мил и забавен в своем невежестве. Я тебе рада. – Фама в нескольких фразах безо всякой злобы и раздражения прогнала такой выводок эмоций, что друзья растерялись.
Волк опомнился раньше и выхватил у дамы их мечты чемоданчик.
– Тушкан, хватит столбом стоять – ты не в армии. Лучше познакомь со своим другом – сразу видно, что он благородный юноша.
– Волконский. Сергей Волконский. У него, как и у тебя, два высших образования, то-се, пятое-десятое.
– Наконец от тебя какая-то польза, Тушкан. Знакомишь с интеллектуалами. А почему вы с ним дружите? – поинтересовалась Фама у Волка, словно речь шла не об общении с homo sapiens, а о ежедневной необходимости погружать руки по локоть в фекалии скунса.
– Да мы с детства, – оправдывался Волк. – А потом еще в школе.
Но Фама задала вопрос, не желая знать ответ. Она ведь его задавала не для себя, а для того, чтобы такие невразумительные личности, как Волк и Сохатый наконец осмыслили свои взаимоотношения. Они и осмысляли. А в это время ее печальный, словно от сознания мужского несовершенства, взгляд уже изучал пространство свободной Европы на предмет готовности к капитуляции перед силой красоты.
– Мы кого-то еще ждем? Пошли! – приказала Фама.
– А твой багаж, то-се, пятое-десятое? Ты что, всего с одним маленьким чемоданчиком? А где все остальные вещи? – изумился Сохатый.
Фама посмотрела на него так, как если бы у матери Терезы спросили, где же ее лимузин, норковое манто и бриллиантовое колье. Невинность и сама скромность были оскорблены, уязвлены и растоптаны вопросом невежественного человека, существовавшего по ту сторону морали и прочих тонкостей высокой культуры.
– Ну конечно, это все! А ты что, хотел, чтобы я из Москвы с собой шкаф притащила?
– Нет, но я привык… ты каждый день в разном… и вся такая шикарная… и… это ничего страшного… мы с Волком тоже по-спартански.
– Да, в разном. Я и буду в разном, – успокоила Фама. – Сейчас поселюсь в отеле. Вы подождете меня внизу. Приму душ, переоденусь, а потом мы поедем по бутикам, и вы мне купите вещи, которые я буду здесь носить.
Судя по тому, что Фама употребляла исключительно множественное число, она даже гипотетически не допускала, что Волк их покинет, оставив наедине с белобрысым необразованным чудовищем. И она была права.
Обычно мужчины тоскуют, когда женщины таскают их за покупками. Могут даже скривить лицо, когда им не нравится вещь, но потом, с появлением семейного опыта, привередливость проходит. Процентов девяносто мужчин именно в магазине вдруг откровенно признаются себе в том, что жалеют о вступлении в брак. Половина разводов окончательно замышляется именно в магазине. И может быть, скука на лице мужа, сидящего на стуле рядом с примерочной, – это вовсе не знак капитуляции, а свидетельство принятия бесповоротного решения, которое сделает его жизнь лучезарной. Но все это отчасти про Соху и совсем не про Волка. Погиб Волк, погиб…
Глава одиннадцатая
В вертикали власти «Газвпрок» и шатание —
Кто-то плохо исполняет президентское задание
Это только кажется, что президенты не занимаются ерундой. Занимаются! Еще как занимаются. Они даже в подкидного дурачка режутся. А тут не ерунда – тут Матч эры. И до выборов месяц. По имиджу страны хотят ударить самой настоящей информационной кувалдой – надо действовать. Именно поэтому глава «Газвпрока» Алексей Парисович Миляш был вызван на ковер. Шикарный ковер. Персидский. Ручной работы. Из Куми. В приемной распорядитель, занимая время визитеров, подробно рассказывал историю его заказа и появления в кабинете хозяина. Стоимость ковра постоянно росла. Наверное, он учитывал в своем повествовании инфляцию.
Президенту не хватало злости говорить подчиненным в лицо то, что он о них думает и каких действий от них ждет. Он им мило улыбался. Поэтому истинные намерения узнавались после, уже за пределами его рабочего кабинета. Как-то исподволь. Некоторые могли понимать соображения главы государства словно телепатически. Телепатически, потому что они существовали в полном отрыве от произносимых президентом слов. И такие посетители особенно ценились. Зачастую беседы состояли из малозначительных фраз, но потом все вдруг начинало двигаться, бурлить и преображаться. Так вот, Миляш умел читать мысли. Нет, скорее не читать, а почитывать. Если бы он по-настоящему их читал, то тогда вряд ли в последнее время карьерная петля затягивалась бы на его шее галстучным узлом New Classic. А она затягивалась…
Вальяжное настроение главы государства не вводило в заблуждение. Он развалился в кресле и как будто съехал под стол, отчего над его поверхностью оставалась одна голова. Она-то миролюбиво предложила Алексею Парисовичу сесть. Тот послушался. Пока можно было обойтись без телепатии, но дальше…
– Алексей Парисович, вы знаете, как я вас ценю…
Миляш знал, что уже проведены консультации и в принципе определен круг тех, кто способен вместо него возглавить «Газвпрок». Пока его спасало от отставки только то, что Кремль никак не мог решить, на ком остановить свой выбор. За этот выбор боролось несколько влиятельных группировок. Все претенденты люди достойные, и обидеть кого-то несправедливостью было самым страшным делом для президента.
– …Я вас ценю, но не все разделяют мои убеждения.
Президент всегда сам вынуждал посетителей делиться критическими замечаниями по деятельности «Газвпрока». Они вроде бы и не хотели, но приходилось. Потом эти люди за рюмкой говорили Алексею Парисовичу: «Лешенька, миленький, прости, не хотел тебя подставлять, но никакой возможности уклониться не было – пришлось рассказать все. Он хотел!»
– …И их можно понять. Перед выборами все ждали более существенного пополнения бюджета от «Газвпрока», но вы, – президент выделил это слово, чтобы показать, что «вы» – это не организация, а персонально Миляш, – вы по субъективным и объективным причинам не смогли выполнить важной миссии.
Перед выборами традиционно происходила одна простая комбинация. Государство за три-четыре цены покупало у частных владельцев различные компании. Нужные и не очень – об этом, впрочем, никто не задумывался. Разница в подлинной и назначаемой цене должна была идти не в чей-то карман, а на избирательные дела. (Хотя и к карману какие-то мелочи тоже прилипали – это уж, видимо, самой природой заведено.) Таким образом, формировался бюджет для пропаганды действующего президента. И вот все эти нахлебники и растратчики, оказывается, были недовольны тем, что одна из немногих по-настоящему действующих организаций дает слишком мало на их спекуляции. Миляша захлестывало возмущение, но поскольку у них с президентом был налажен телепатический мост общения, он полностью заглушил эмоции и поблагодарил за высокую оценку проделанной работы:
– Скромно трудимся. Решаем стратегические задачи. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Зато символ новый власти – башню – открываем как раз в день выборов.
Естественно, небоскреб никак не мог быть готов к выборам. Если без аврала, то к осени реально в него заехать и осваивать, а так… Убрали из изначального плана пять этажей, но что толку… Внутренней отделкой и вообще начинкой займутся, ясное дело, потом, а сейчас… Работа в три смены. Даже ночью окрестные районы наполнялись строительными шумами. И в ответ, надо понимать, благословляли власть.
– Для меня не важно, что говорят другие, – предостерег президент. – Я очень уважаю вас и именно в вас вижу того человека, который способен выполнить необычайно важное задание. Его я могу доверить только вам.
Миля понял президента, который не стал скрывать, что это поручение в случае неудачи станет для него последним. Дальше – отставка. И полное политическое небытие. Чемодан – вокзал – гостиница.
– И дальше, – тут голос председателя «Газвпрока» предательски сорвался, – я готов выполнять все самое важное для страны. Вы же меня знаете – я трудоголик.
