Он, опустив голову, молчал, видимо, с болезненным нетерпением ожидая решения «высокого суда». В моем лице. Соответственно, выдержав должную паузу, я предложил ему сделку. Как бы нехотя, мимоходом…
– Да, вот еще что, Хамфри. Когда вы должны предстать перед членами комитета палаты?
– Завтра, господин премьер-министр.
– И вы уже приняли окончательное решение о том, что им скажете? О моем якобы официальном санкционировании прослушивания телефонов членов парламента.
– Да-да, конечно же. Я… э-э-э… – Он лихорадочно пытался сообразить, что нужно ответить, поскольку проблема его собственного радиоинтервью на какое-то время, видимо, полностью затмила все остальное. – Поверьте, я много, очень много над всем этим думал…
– И к каким же выводам пришли?
– Господин премьер-министр, серьезнейшим образом проанализировав все «за» и «против», я пришел к окончательному выводу, что в интересах национальной безопасности у меня нет иного выбора, кроме как целиком и полностью поддержать заявление, официально сделанное вами в палате общин.
– То есть официально сообщить уважаемым членам комитета, что телефон Хью Галифакса никогда не ставился на прослушку, так ведь? – подсказал я ему.
– Я скажу им, что у меня нет свидетельств того…
– Нет, нет и нет, Хамфри, – решительно перебил я его. – Вы скажете, что правительство никогда не давало официальной санкции на прослушивание телефона какого-либо члена парламента.
Он даже задержал дыхание. Затем покорно добавил:
– Да, конечно. И, кроме того, добавлю, что правительство вообще никогда не давало официальной санкции на какое-либо прослушивание телефонов членов парламента.
Я довольно улыбнулся, а сэр Хамфри чуть ли не обреченно прошептал:
– Ну а что будет, если рано или поздно правда так или иначе вылезет наружу?
Не знаю, как у секретаря Кабинета, а лично у меня с этим проблем не было.
– Тогда вам придется сказать, что никто вам этого не говорил. Потому что вам и не следовало об этом знать. Согласны?
Сэр Хамфри согласно кивнул. Я передал ему кассету.
– Значит, все решено?
– Да, господин премьер-министр, – невнятно пробурчал он и в искреннем порыве чувств прижал кассету к своему сердцу.
3 декабря
– Вы что, на самом деле думаете… – не скрывая сомнений, начал Бернард, – То есть, я хочу сказать, может, было бы разумнее, если бы… ну, вы понимаете, глядя на все это, так сказать, задним числом… Короче говоря, может, это была ошибка?
– Да, Бернард, – сказал я.
Мы обсуждали церемонию вручения премии британского театра – совершенно бессмысленное сборище самовлюбленных светских бездельников, на которое премьер-министру просто не стоит тратить свое драгоценное время.
И тем не менее, нам с Малькольмом (пресс-атташе ПМ. – Ред.) и, само собой разумеется, моим главным личным секретарем Бернардом пришлось чуть ли не целый час потратить на поиски выхода из крайне досадного положения, в которое мы, похоже, сами себя и загнали.
Причем вся ирония ситуации заключалась в том, что мне было совершенно необязательно соглашаться на вручение этих никому не нужных наград. На этом настоял Малькольм! Хотя сейчас он, конечно же, все это полностью отрицает.
– При всем уважении к вам, господин премьер-министр, лично я вам этого не рекомендовал! Я всего лишь настоятельно подчеркнул, что церемония будет транслироваться по телевидению, и, значит, двенадцать миллионов телезрителей смогут увидеть вас в качестве почетного гостя. В атмосфере блеска, славы, изысканной демократичности. Окруженного звездами мирового театра и кино, которых так любят ваши избиратели…
– И вы называете это «я вам этого не рекомендовал»! – Невероятно! – Вы хоть понимаете, что ваше объяснение будет стоить мне, по меньшей мере, десять пунктов в рейтинге популярности?
Малькольм изобразил траурный вид. А вот до Бернарда, моего главного личного секретаря, дошло, похоже, далеко не все.
– А может, публично показываться вместе с актерами – не такая уж хорошая идея? – смущенно протянул он. – Ведь их работа – изображать из себя совсем не то, что есть на самом деле. И если все увидят, как вы вместе с ними сидите за одним столом, пьете шампанское, веселитесь, то вполне могут догадать…
Он вдруг замолк на полуслове. Могут догадаться? Я бросил на него вопросительный взгляд, в котором крылась явная угроза.
– Продолжайте, Бернард, продолжайте. Почему это вы ни с того ни с сего вдруг остановились?
– Э-э-э… собственно, я имел в виду не «догадаться», а… а, скорее, «заподозрить», то есть подумать, как вы развлекаетесь, то есть увидеть, что вы как бы изображаете из себя… Э-э-э… простите, господин премьер-министр, так о чем вы хотели поговорить с Малькольмом? – с жалким видом закончил он.
В принципе, подобного рода ситуация предельно ясна любому здравомыслящему человеку. Любому, кроме такого карьерного госслужащего, как Бернард Вули, моего главного личного секретаря, всю свою сознательную жизнь прожившего в уютной белой башне из слоновой кости. Ведь, как заверил меня Малькольм, предстоящее мероприятие не грозит нам никакими особыми осложнениями: политиков там вообще не будет, а актеры и в особенности актрисы обычно рады иметь дело с политиками, поскольку сами живут в мире гипертрофированной лести и лжи, причем некоторые из них даже разбрасываются ими с такой же легкостью, с которой их получают.
Впрочем, все у них, как всегда, оказалось совершенно непродуманным. Я обвиняюще постучал пальцем по лежащей передо мной папке.
– Ну а как насчет вот этого?
Малькольм заметно смутился.
– Простите, господин премьер-министр, но, принимая это приглашение, мы еще толком ничего не знали.
Ну что тут скажешь? Только то, что ему следовало бы знать! Что он должен был постараться узнать. За это ему, собственно, и платят.
– Вам же было известно о критике в адрес нашего правительства за недостаточное финансирование искусств?
Он пожал плечами.
– Все правительства постоянно критикуют за недостаточное финансирование искусств. Это стало уже почти расхожим местом…
Бернард тут же с ним согласился.
– Да-да, для журналистов это просто находка. Они обожают потакать актерам и режиссерам. Только так им удается поддерживать с ними приятельские отношения. Особенно после выхода в свет очередной разгромной рецензии на пьесу или ее театральную постановку.
– Но ведь вы знали… или вам, по крайней мере, следовало бы знать, к чему все это может привести! – настаивал я на своем.
Малькольм упрямо не соглашался.
– Нет, господин премьер-министр, мы на самом деле тогда еще не знали, да и не могли знать, насколько маленьким окажется грант Совета по развитию искусств. Откуда? Его только вчера утвердили!
Как ни странно, но он прав. И винить в этом, кроме самого себя, просто некого (хотя открытого признания от меня, конечно, никто не дождется). Именно я категорически настаивал на том, чтобы в этом деле не было никаких утечек. И вот снова наступил на те же грабли! Только вчера появились новости, что грант Национальному театру практически не будет увеличен. И тут же, будто по какому-то невероятному, чудовищному совпадению, оказывается, что председателем комитета по награждению театральными премиями назначен… Первый заместитель директора Национального театра. И – о ужас! – именно ему предстоит произносить вступительную речь, которая, само собой разумеется, будет изобиловать обличительными ремарками и саркастическими шуточками, представляющими премьер-министра, то есть меня, как воинствующего мещанина, чуждого любым проявлениям прекрасного. И все это в прямом эфире, перед лицом двенадцати миллионов телезрителей!
Бернард внес предложение:
– Господин премьер-министр, может, вам имеет смысл обратиться к министру по делам искусств и попросить его несколько увеличить размер гранта? Или, что было бы даже еще лучше, отправить его на процедуру вручения премий? Тогда во всем будут винить его самого. Собственно, для этого младшие министры и назначаются, не так ли?
На первый взгляд мысль казалась вполне стоящей, однако по некотором размышлении я понял, что она вряд ли сработает.
– Он будет во всем винить казначейство.
– Тогда вы можете переговорить с казначейством, – возразил Бернард.
В этом-то все и дело! Мы уже встречались с ними, и не раз. Последние шесть недель я только и делал, что убеждал их сократить расходы…
– И все-таки лучше послать туда младшего министра, – непонятно почему продолжал настаивать мой главный личный секретарь.
– Вы на самом деле так считаете? – Мне в это было даже трудно поверить. – Тогда как насчет газетных заголовков? Вроде: «ДЖИМ ХЭКЕР ТРУСЛИВО ПРЯЧЕТ ГОЛОВУ В ПЕСОК!», «ПРЕМЬЕР-МИНИСТР БОИТСЯ ВСТРЕТИТЬСЯ ЛИЦОМ К ЛИЦУ С ТЕАТРАЛЬНОЙ ОБЩЕСТВЕННОСТЬЮ!» Ну и так далее, и тому подобное…
