года, как положено, подводятся итоги, Победителю присуждается первое место, а побежденному, соответственно, второе. Поскольку работа в главке канцелярская, то есть трудно поддающаяся учету, первое место присуждается по очереди, чтобы, значит, никому не было обидно.
Так было до того, как стали сдавать нормы по комплексу ГТО. Жизнь в управлениях забурлила. Назначенные физорги, не сговариваясь, заявили:
— Сейчас наступил ответственный момент. В показатели соревнования надо включить количество подготовленных значкистов ГТО, а лучше всего конкретнее: кто выше прыгнет, кто дальше метнет гранату, быстрее пробежит стометровку и т. д.
Наше управление, которое как бы с промышленным уклоном, поначалу столкнулось с рядом трудностей: у одних сотрудников комплекция не позволяла далеко прыгать, у других болезнь не давала возможности быстро бегать, у третьих времени не хватало для тренировок. Одним словом, подготовка значкистов застопорилась. Но когда мы узнали, что управление как бы с сельскохозяйственным уклоном обошло нас по количеству гэтэошников, физорг и руководство забеспокоились. Покинув спортплощадку, они сели за бумаги и к концу года довели количество значкистов до максимально возможной цифры. Соперники тоже не дремали. При подведении итогов обнаружилось, что показатели у них и у нас примерно одинаковые. По этой причине первое место решили временно не присуждать. А чтобы внести ясность, договорились провести между управлениями соревнования по девяти видам спорта, в том числе и по тем, которые не входят в комплекс ГТО.
Вот здесь-то и разгорелись по-настоящему страсти. Что только не делалось для победы! Но силы, как говорится, были равными. К финишу соревнований результат был четыре — на четыре. Остался один вид — борьба.
Наши противники попытались было схитрить. На вакантную должность агронома временно приняли выпускника института физкультуры Силина. Но мы были начеку и подали протест. Силина в тот же день уволили. Пришлось им выставлять на соревнование своего хозяйственника Осетрова, который в молодости якобы занимался борьбой.
Вот тут ко мне и ввалилась целая делегация во главе с нашим физоргом.
— Дядя Гриша, выручай, — говорит физорг. — Только ты можешь спасти наше управление.
— Что вы, ребята, — отвечаю, — я же никогда в жизни не боролся, да и комплекция у меня для борьбы неподходящая. Шуточное ли дело — 130 килограммов!
— Это как раз то, что надо, — обрадовался физорг. — Понимаете, что получается? Вас одному нормальному человеку не повалить. Вот и стойте себе на здоровье. А если Осетров вас не повалит — боевая ничья.
Как ни упирался, как ни отказывался — ничего не получилось: пригрозили на профсоюзном собрании проработать…
Ну, вышел я на ковер. Вижу, противник нервничает. Подошел он ко мне и лихорадочно соображает, за что бы меня ухватить. А ухватить, прямо скажем, не за что. Попытался было обхватить за талию. Куда там! Руки коротки. У меня талия не меньше метра в диаметре, а если чуть живот напрягу, то и все полтора. Попробовал ухватиться за шею, тоже неудача, потому как шеи у меня почти нет — голова прямо на туловище посажена. От натуги, бедняга, весь потом изошел, а сделать со мной ничего не может. Здесь нервишки его и подвели. Схватил он меня за ногу, а в классической борьбе этого делать не полагается. Судья тут же сделал ему предупреждение и засчитал штрафное очко. Наши болельщики от радости взревели.
— Дави его, Гриша, животом! — кричат.
Только хотел навалиться на него, свисток раздался. Судья подбегает ко мне и в знак победы поднимает мою руку. Наши управленцы бросились ко мне и предприняли отчаянную попытку поднять меня, чтобы, как принято на соревнованиях, подбросить и покачать. Однако, убедившись в бесплодности своей затеи, дружно стали похлопывать меня по плечу, животу и другим местам.
Так за несколько минут я из предмета постоянных шуток превратился в почитаемую личность.
Шуточное ли дело, не только выстоял, но и выиграл управлению первое место!
ЩЕКОТЛИВОЕ ДЕЛО
Миша Смурков, студент-заочник журфака, робко переступил порог кабинета ответственного секретаря районной газеты «Вперед» товарища Курочкина и в нерешительности остановился, прижимая к груди тощий серый пакет.
Курочкин оторвал взгляд от разбросанных в беспорядке по всему столу бумаг, подозрительно посмотрел на Мишу и хмуро спросил:
— Материал? Жалоба?
— Ма-атериал, — заикаясь от волнения, произнес Миша и почему-то густо покраснел.
— А-а! — радостно улыбнулся Курочкин, вставая из-за стола. — Это, понимаешь, хорошо, это совсем другое дело. А то, понимаешь, одолели жалобами, а материал, понимаешь, не несут. Ну, давай, давай сюда. Посмотрим, что ты сочинил.
По мере чтения лицо у Курочкина все шире и шире расплывалось в улыбке, а в одном месте он даже весело хихикнул. Закончив чтение, Курочкин с любопытством посмотрел на Мишу.
— Юмореска, говоришь?
— Юмореска, — радостно подтвердил Миша.
— В том-то и дело, что юмореска, — задумчиво почесал за ухом Курочкин. — Юмором у нас, понимаешь, занимается сам редактор, поскольку это дело очень щекотливое. Старик и раньше, понимаешь, не очень-то жаловал юмор и критику, а теперь тем более. У нас тут случай недавно произошел. Поместили мы в нашей газете юмореску об одном руководителе-бездельнике, а начальник райпочты возьми и реши, что это про него там написано. И пошел во все инстанции жалобы строчить, что газета, мол, занимается дискредитацией руководящих работников района. До сих пор не можем доказать, что в юмореске не о нем речь идет. Вот что такое юмор, понимаешь?
Курочкин тяжело вздохнул.
— Одним словом, иди к редактору. Юмореска твоя хорошая, может, повезет.
…Редактор медленно читал Мишину юмореску, поминутно вздыхая и страдальчески морщась словно от зубной боли. Закончив читать, он тоскливо посмотрел из-под широких белесых бровей на Смуркова и вяло изрек:
— Не пойдет.
— Плохая тема? — приподнялся со стула Миша.
— Тема неплохая, но в изложении нет самобытности. Много фраз, которые уже встречались в литературе. Вот ты пишешь: «Она прищурила свои голубые глаза…» А знаешь ли ты, сколько уже написано о голубых глазах? Так-то вот.
— Давайте переделаем их на карие, — быстро предложил Миша.
— Карие, говоришь? А о карих, думаешь, меньше написано? Ты, брат, найди такой цвет, который в литературе еще не встречался. Вот тогда будет интересно, самобытно.
— А где же я
