Когда я рассказывал эту историю своим знакомым, обкатывал ее устно, одна из слушательниц воскликнула:
– Никогда! Никогда культурная барышня, работающая в Эрмитаже, бастионе мировой культуры, не пошла бы танцевать с простым ментом!
Э-э-э… не скажите, не скажите. Не факт. Да и что значит «простой» мент? Кто из так называемых «простых людей» на самом деле прост, покажите мне пальцем?
И кроме того, в Эрмитаже, помимо служителей высокого искусства есть еще технические работники: энергетики, электрики, связисты, гараж, мастерские, ремонтно-эксплуатационная служба, сигнализация, электронщики, и наконец: уборщики залов и территории, озеленители, строители, охранники (это помимо милиции, своя, музейная охрана), смотрители залов и многие, многие другие. И эти технические службы составляют не много не мало, а половину сотрудников музея. Так что было с кем потанцевать милиционеру.
Так вот, в самый разгар мимолетно завязавшегося, но бурно развивающегося романа, к милиционеру, извинившись перед его дамой, подошли трое суровых, мрачных и решительно настроенных молодых искусствоведа. И предложили выйти в коридор, потолковать об искусстве. В частности, чем отличается позднее треченто от раннего кватроченто, а также обсудить библейские мотивы во фресках Джото и живописи Рафаэля.
Менту, как и любому другому на его месте, стало несколько неуютно.
Но! Трусить милиционеру не только стыдно, но и не положено, работа у него такая. Не может пожарный сказать: «Я боюсь идти тушить огонь». Не может монтажник-высотник бояться высоты. (Гы! А на моей памяти был такой высотник. На стреле моего крана с блока слетел трос грузовой каретки. Пришлось взять монтажный пояс у того «высотника», подцепиться им за стрелу крана, это был КБ-503, и заправить трос на ролик. Было это на высоте примерно пятидесяти трех метров, выше шестнадцатиэтажного дома, который мы там, на улице Маршала Захарова строили, примерно на пару этажей.)
А тот милиционер был настоящий мент, профессионал. А потому не мог он отказаться, струсить. Это ж позор будет, на всю питерскую милицию.
И он бодро кивнул головой, что, мол, всю жизнь мечтал потолковать с настоящими специалистами об искусстве Ренессанса.
Если вы, уважаемые читатели, ждете дальше рассказ о том, как храбрый мент с помощью бокса, самбо и карате раскидал этих эстетов, то вы таки сильно заблуждаетесь и ничего не понимаете в современном искусстве. Нынешние молодые искусствоведы музея, как правило, вовсе не хлипкие сутулые очкарики. А наоборот, ребята крепкие, спортивные, многие из них занимаются греблей на байдарках, скалолазанием, парусным спортом, прыгают с парашютом, а в обеденный перерыв, если теплая погода на улице, играют в волейбол в одном из двориков музея, как раз из окон Директорского коридора видна натянутая сетка.
Некоторое время спустя, уже другой милиционер, неся службу по охране музея, то есть при оружии, обходил коридоры и служебные помещения музея. Те из них, что не запирались на ночь. И увидел он в Директорском коридоре поразившую его картину: трое крепких, сильных не только духом, но и физически, сотрудников музея с высшим эстетическим образованием били милиционера головой об батарею. Вбивали ему в башку чувство прекрасного. Вы можете возразить: как же так, втроем на одного, некрасиво, неблагородно… А не скажите, сотрудники музея были людьми всесторонне образованными, и знали, что для успешного нападения атакующая сторона должна иметь минимум трехкратное превосходство над силами противника, так что все по науке.
… Насколько все-таки хрупок и тонок слой культуры и воспитания в людях. Рафинированная интеллигенция, искусствоведы, сотрудники музея с мировым именем – а туда же, не трогай наших девок. Как в деревне, ей-ей.
Второй мент, тот, что был на службе, криком и действием пытался прекратить избиение своего коллеги, но разъяренные служители муз небрежно отшвырнули его, как котенка, и тот проехался носом по ковровой дорожке, оросив ее кровью из разбитого носа.
Дубинок, этих могучих демократизаторов, рычагов перестройки, тогда в музее милиционерам не давали. (Кстати, в НИИ спецматериалов, где разработали милицейские дубинки, они проходят как изделие «Аргумент». Не откажешь в чувстве юмора разработчикам этого НИИ!) И тогда мент вытащил ПМ из кобуры, и с криком: «Стой! Стрелять буду!» выстрелил два раза в потолок. (Уже когда я сам работал в музее, мне показывали эти следы от пуль на потолке Директорского коридора).
На выстрел сбежались люди с бала-маскарада, прибежали также вызванные по телефону охранники и наряд милиции, разбушевавшихся искусствоведов, наконец, уняли.
Что было потом? Ну, руководство музея вело долгие, трудные переговоры с командованием милицейского батальона. Ведь как ни крути, а это нападение на милиционеров, один из которых к тому же был при исполнении. В конце концов, скандал замяли, уголовное дело заводить не стали. Те служители искусства принесли официальные извинения побитым ими ментам, а неофициально – еще и поляну им нарыли.
Новогодние балы-маскарады в Эрмитаже больше не устраивали.
PS: Треченто и кватроченто – так в искусствоведении именуются, соответственно: 1300-е и 1400-е годы эпохи Возрождения, или Ренессанса.
В Золотой кладовой Востока (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm89_0_0_29.html) затеяли как-то генеральную реконструкцию. Новые витрины для экспонатов и прозрачные двери из бронестекла подрядилась установить одна австрийская фирма. Бронированная дверь на входе стояла и раньше, но это была ДВЕРЬ. Из толстой корабельной брони, не всякой пушкой прошибешь, с массивными петлями и запорами.
Поскольку все хитрые устройства сигнализации к существующей охранной сети должны были подключать мы, инженеры отдела, то мне довелось изучить документацию на австрийскую дверь из бронестекла. Почитал и пришел в ужас. Как выдающееся достижение австрийского хайтека рекламировалось, что бронестекло двери выдерживает выстрел в упор 9-мм пули «парабеллум». Но это же полная ерунда! Пистолетную пулю она выдерживает, подумаешь, достижение «цивилизованной Европы». А выстрел из автомата Калашникова, получается, она уже не выдержит? Как и попадание противотанковой гранаты из гранатомета. А прежняя-то дверь, продукт родимой оборонки, снаряды выдерживала.
Но это еще не все. Обе створки двери крепились на петли только сверху, снизу створки опирались просто на бронзовые подпятники. И петли, что держали двери сверху, были наружные! Кто понимает – тот поразится подобной беспечности. То есть, для непосвященных поясняю, петли торчат наружу, их можно переносной болгаркой спилить и дверь свалится. Но даже и этого не надо было. В петли сверху вставлялся палец, снизу закрученный обычной гайкой, примерно на 27-32. То есть, злоумышленнику достаточно было просто открутить гайку, этим же гаечным ключом выбить болт из петли, и двери просто упадут, даже с замком возиться не надо. Писец, мрачный писец. И это двери в Золотую кладовую.
Конечно, на двери стоит сигнализация, у входа дежурит милиционер с автоматом, но сами-то двери должны противостоять злоумышленнику. Короче, дверь не годилась для кладовой. Я доложил об этом своему руководству, но меня никто и слушать не стал. «Делай свое дело, парень, и не суйся, куда не надо». Ответственный хранитель кладовой, изучив конструкцию двери, тоже пришла в ужас, резко возражала против их установки, но ее также не стали слушать: «Что там может понимать женщина, да еще искусствовед, в современной технике».
В общем, бригада австрийцев дружно приступила к установке дверей. Мы с напарником Витей возились тогда в той же кладовой с установкой разной электроники.
Когда старые двери сняли, то вскоре к нам заглянула делегация руководства музея, интересовалась ходом работ. Директор музея Пиотровский, Михаил Борисович, поинтересовался у заведующей АХО:
– А где прежние двери?
Та неловко замялась:
– Да ну их, это старье. Теперь новые двери будут, красивые, прозрачные…
Но Пиотровский не дал сбить себя с толку, и повторил негромко, но веско:
– Пожалуйста, ответьте: где старые двери?
– Ну… они же старые… списали их, реализовать собирались…
Пиотровский, конечно, очень интеллигентный, образованный, воспитанный, но вот в мягкотелости его никто заподозрит, железный малый, кремень, гвозди бы делать из этих людей.
– Вернуть, немедленно, сию же секунду, – промолвил тихим, но внушительным голосом (я вообще ни разу не слышал, чтобы он повышал голос), от которого душа леденеет и прячется в пятки.
Позвонили на грузовую проходную, где машина уже собиралась вывозить эти двери. Продали их, одной коммерческой структуре. Охрана немедленно задержала машину, и двери сгрузили. Сопровождающий грузовика страшно ругался, размахивал документами и кричал, что он приобрел эти двери законно, но все было напрасно. Грузовик уехал порожняком, бронированные двери остались в музее.
