Виктор Шендерович - Евроремонт (сборник)

Старичок поцеловал референта в щечку – и потопал к лестнице. Через минуту голос его несся снизу: “Иду, иду к Толечке, поздравлю маленького.”

Жалость к прошедшей жизни выкипела, оставив в горле сухой осадок сарказма.

– С че-ем? – перегнувшись в полутемный пролет, крикнул Кузовков. – С Новым пятьдесят вторым?

– Лучше поздно, чем никогда! – донеслось оттуда.

Александру Сергеевичу Пушкину гадалка нагадала смерть от белой головы – и он погиб от руки блондина.

Игнату Петровичу Буракову гадалка нагадала казенный дом, дальнюю дорогу и кучу других неприятностей, но ничего этого с ним не произошло, и прожил он долгую жизнь, и на восьмом ее десятке отшибло у Игната Петровича память.

Обнаружилось это так: однажды не смог Игнат Петрович вспомнить, где лежит его серпастый-молоткастый, и, стоя посреди комнаты, долго шлепал себя ладонями по ляжкам.

Когда же супруга его, Елена Павловна, спросила, чего он, собственно, шлепает, Игнат Петрович внимательно ее рассмотрел и спросил:

– Ты кто?

Супруга не нашлась что ответить на этот простой вопрос и завыла белугой. В тот же день Игнат Петрович забыл, кто он, как его звать и все остальное, что еще помнил к тому времени.

Приехали люди в белых халатах, померяли Игнату Петровичу давление, пощупали большой, союзного значения живот и начали водить перед его носом молоточком – и водили так до тех пор, пока к склерозу Игната Петровича не прибавилось косоглазие. Большего врачи добиться не смогли и, прописав цикл уколов, уехали восвояси.

Уколы Игнат Петрович переносил мужественно – только, спуская штаны, всякий раз спрашивал медсестру:

– Ты кто?

Через неделю Елена Павловна, которая на этот вопрос отвечала каждые две минуты, села на телефон и через мужа снохи двоюродной сестры шурина добыла адрес одного старичка-боровичка из потомственных экстрасенсов.

Старичка привезли аж из-под Подольска. Войдя, он деловито просеменил в комнату, наложил пухленькие ручки на голову Игнату Петровичу и тихим голосом сказал:

– Вспоминай.

После чего пошел в ванную и тщательным образом руки вымыл.

Получив от Елены Павловны несколько зеленых бумажек, старичок не торопясь поскреб их, спрятал в зипунчик и засеменил прочь.

– Ой, а мне можно?.. На всякий случай. – остановила его уже в дверях Елена Павловна.

– Конечно-конечно! И ты вспоминай, – погладив ее по голове, разрешил старичок – и был таков.

Внушение дало результаты совершенно волшебные. Машина со старичком еще только выезжала со двора, а Игнат Петрович уже шел к платяному шкафу и безошибочно лез в ящик. “Вспомнил, вспомнил!” – приговаривал он и бил себя по голове серпастым-молоткастым.

Дело пошло как по маслу. В тот же день Игнат Петрович вспомнил, кто он и как его звать. Опознанная супруга всплескивала руками и приговаривала: “Ай да старичок!”

Старичок действительно оказался ничего себе.

Наутро Игнат Петрович пробудился ни свет ни заря, потому что вспомнил во сне речь Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева на восемнадцатом съезде профсоюзов. Причем дословно.

Выслушанная натощак, речь эта произвела на Елену Павловну сильное впечатление – отчасти, может быть, потому, что остановиться Игнат Петрович не мог, хотя попытки делал.

Произнеся на пятом часу заветное “бурные продолжительные аплодисменты, все встают”, Игнат Петрович изумленно пробормотал: “Вон чего вспомнил”, – и без сил упал на тахту.

За завтраком Елена Павловна с тревогой поглядывала в сторону мужа, опасаясь, что тот опять заговорит. Но измученный утренним марафоном, Игнат Петрович молчал как партизан, и первой заговорила она сама.

– Moscow, – сказала она, – is the capital of the USSR. There are many streets and squares here!

Хотя хотела всего лишь спросить у Игната Петровича: положить ли еще гренков? Игнат Петрович поперхнулся глотком какао, а то, что проглотил, пошло у него носом.

– Ты чего? – спросил он, отроду не слыхавший от жены английского слова.

– Moscow metro is the best in the world, – ответила Елена Павловна, удивляясь себе. – Ой, мамочки! Lenin was born! – крикнула она, и ее понесло дальше.

Процесс пошел. Через час Бураков, не в силах удержать в себе, уже рассказывал супруге передовицу "Собрать урожай без потерь!” из августовской "Правды” какого-то кромешного года. Супруга плакала, но Игнат Петрович был неумолим. Кроме видов на давно съеденный урожай Елена Павловна узнала в тот день данные о добыче чугуна в VI пятилетке, дюжину эпиграмм Ник. Энтелиса и биографию Паши Ангелиной.

На сон грядущий Игнату Петровичу вспомнились фамилии “Чомбе”, “Пономарев” и “Капитонов” и словосочетание “дадим отпор”.

В антракте между приступами Игнат Петрович лежал на тахте и слушал излияния супруги. Воспоминания Елены Павловны носили характер гуманитарный: она шпарила английские topics про труд, мир и фестиваль, переходя на родной язык только для того, чтобы спеть из Серафима Туликова, помянуть добрым словом царицу полей и простонать “О господи!”.

Только перед самым сном Елену Павловну отпустило, и она звонко несколько раз выкрикнула в сторону Подольска: “Сука! Сука! Сука!”

На рассвете Игнат Петрович (была его очередь) произнес речь Хренникова на съезде советских композиторов, а за завтраком с большим успехом изобразил Иосипа Броз Тито с карикатуры Кукрыниксов. К счастью для супруги, увидеть это ей не пришлось: в семь утра она приступила к исполнению ста песен о Сталине – и уже не давала себя отвлечь ничем.

Дело принимало дурной оборот. Коммунистическое двухголосие, доносившееся из окон дома в центре Москвы, начало привлекать внимание. К вечеру по городу поползли слухи, что в районе Кропоткинской функционирует партячейка истинно верного направления. Под окнами начали собираться староверы с портретами. Ночью на фасаде дома появилась надпись, призывающая какого-то Беню Эльцина убираться в свой Израиль, а на рассвете Игнат Петрович дошел до ленинского периода в развитии марксизма: из открытых окон понеслись крики “Расстрелять!” и “Говно!”.

Супруга, всхлипывая и из последних сил напевая “Варшавянку”, уже писала срочную телеграмму в Подольск.

Старичок приехал к полудню.

– Что ж ты наделал, ирод?! – с порога закричала на него Елена Павловна. – The Great October Socialist Revolution!

– Чего? – в ужасе переспросил старичок.

Елена Павловна только замахала руками. В комнате, сидя в кресле со стопкой валокордина, осунувшийся Игнат Петрович бормотал что-то из переписки Маркса с Лассалем. Старичок, вздохнув, почесал розовую лысинку.

– Дозировку не рассчитал, – признался он наконец. – Передержал. Теперь уж. – и развел окаянными руками.

– Верни! – закричала тогда Елена Павловна. – Lenin died in nineteen twenty four! – Верни все как было! Сейчас же!

– Хорошо, – покорно согласился старичок. – И тебя, что ли, тоже?..

– Да!

– Не желаешь, стало быть, помнить? – осторожно уточнил старичок.

В ответ Елена Павловна звонко спела ему "Здравствуй, милая картошка-тошка-тошка-тошка!..” и разрыдалась на плече.

– Деньги – товар – деньги, – откликнулся из кресла Игнат Петрович.

– Ясно, – вздохнул старичок. Он ласково погладил женщину по седым волосам и тихо разрешил:

– Забывай.

К вечеру того же дня староверы ушли из-под притихших окон и шумною толпой откочевали обратно к музею Ленина и там начали расклеивать листовки с требованием добиваться от дерьмократов расследования по делу о похищении двух коммунистов-ленинцев.

А Игнат Петрович с Еленой Павловной живут между тем и по сию пору – там же, на своей квартире. Живут хорошо, мирно; только каждое утро, встав ото сна, спрашивают друг друга:

– Ты кто?

Народ теперь не тот, что при коммунистах. Он из мрака, можно сказать, вышел. Культурный уровень у него теперь другой и сознание, об чем говорить, сильно изменилось. Примером чему следующая поучительная история.

Как-то под Рождество, а может, не под Рождество, а на День Конституции, дьявол его знает, пошел я по надобности в “Металлоремонт”: у меня ключи потерялись.

Соседи стали нервные в процессе реформ и засобачили во внешнюю дверь замок. Боятся людей. Зимой с мусорным ведром в одной рубашке выскочишь – и прыгаешь потом на холодке как блоха, пока не сжалятся. Прямо сказать, плохо без ключей.

Ну, я и выпросил у соседа. Он сказал: я хотя и опасаюсь давать вам свой ключ, потому что человек вы довольно ненадежный, но на полдня – нате.

А в будке сидит бодрый гражданин с напильником. Давайте, говорит, вашу железку, я ее сейчас в два счета. И правда, очень скоро высовывает мне обратно через окошечко совершенно готовые ключи. По полштуки, говорит, с вас за железку, заходите еще.