— Аминь! — подхватили остальные хлопцы и тоже повскакали со своих мест.
Глава четырнадцатая
Массовый психоз
Обычно, дойдя до этой сцены в своих изысканиях и умозаключениях, умники впадали в остросатирический и обличительный тон. Послушав их, можно было подумать, что вот, мол, какие ясные головы, какие пристальные, дальновидные, тонкополитические умы. Стоило им только окунуться в самую гущу знаменитого случая — и тотчас же все расставлено по местам, каждому нагорело по заслугам. И нет никакой запутанности — ясно все как майский день. Только одного не могли уразуметь простачки — почему же раньше, когда случай не пришел еще к своему финалу, наши умники сидели тихомолком и никакой своей проницательности не проявляли. Даже некоторые из них, вроде, например, фининспектора Гжимайло или бухгалтера Мацука, мягко говоря, тоже влопались в веселенькую историю. И тот и другой домишки-то пустопорожние у комхоза откупили, в надежде на иностранную концессию! И пусть теперь не заливают, будто это предприятие было с давних времен их заветным желанием. Нечего сказать, хорошенькое желание: покупать заведомую дрянь, гнилушки, а не дома, которые по ночам даже фосфоресцируют, дома, уже приспособленные обывателями для известных надобностей, ввиду их полной непригодности хотя бы служить растопкой. Нет, пусть себе умники не очень умничают. Их в любую минуту самих можно взять на заметку. Дайте только срок.
Однако простачки до времени помалкивали, стремясь выпытать как можно больше фактов для того, чтобы в ином месте и в иное время самим выступить во всеоружии и показать себя перед другими еще более проницательными, дальновидными, тонкополитическими умниками.
Вот почему никем не перебиваемые умники, так сказать, первого призыва разошлись вовсе.
— Вы только вникните, вы только внюхайтесь в этот ароматик,— витийствовали они,— в этот бюрократический душок не только старого, а даже старейшего, допотопного времени. В эту тупоголовость начальственную, которая сначала принимает решения, а после ищет им подтверждения и все, что к этим решениям не подходит, отбрасывает прочь, как ненужное. Вы вглядитесь в этот твердокаменный лоб, который втемяшил себе, что Козлинский, бандиты и семейство Николини — одна шатия, и ничего больше знать не хотел. В эту кавалерийскую фигуру прапорщика империалистической войны с жандармскими усами и сладкой улыбкой провинциального сердцееда и запрестольного хама, этого забулдыги, пьяницы, картежника и взяточника Табарко! Вы только подышите с ним одним воздухом, и вам тотчас же станет ясно, что при таком начмилиции удивительно еще, что город наш не подожжен, не ограблен дочиста, не спился с кругу, не обандитился и не охамел вконец. Уж и впрямь хозяйское око приблудного козла Алеши куда было полезнее нам начальственных повадок товарища Табарко. А ведь не будь нашей физкультурницы, комсомолки Варьки — надо ей отдать справедливость, хоть и нагловатая, а с головой девица,— так бы и посейчас сидел у нас этот дуболом. Ведь он же что натворил! Заместо того чтобы допросить бандитов путем, раз они не отрицали своего знакомства с неизвестным,— он их просто слушать не захотел. Наорал на них, настучал ногами, обещал им в глотку кулака, если они ему еще будут врать про Козлинского, и вместе с семейством Николини этапным порядком погнал их в губернию.
— А Николини-то на каком основании? — допытывались простачки.
— Да на основании все той же идеологической предпосылки, что, мол, Козлинский с бандитами — одна шатия, а Николини в сговоре с Козлинским. Напрасно братья Николини откалывали весьма неитальянские выражения, крича, что так дела не оставят. «Мало того, что нас ограбили, что мы за нашу работу ничего не получили, нас еще с бандитами сравняли,— вопили они,— не знаем мы никакого Козлинского и знать не хотим».
— А как же вы вместе с ним вечер устраивали, афишу составляли? — не без яда спрашивал их Табарко.
— Как, как! — выходили из себя эксцентрики,— а так же, как вы с этим прохвостом на «ты» пили и в любви ему изъяснялись.
— Я попросил бы вас…
— Нет, уж мы вас попросим! Откуда мы должны были знать, что он мерзавец, раз начальство с ним запанибрата, раз первая красавица за него замуж пошла и на свадьбе весь город перепился. Да мы даже и не с ним о вечере сговаривались, а с его супругой Нибелунговой. Она нам афишку помогала составлять, потому что ее муж, по ее словам, из скромности про себя рекламу пускать не хотел и даже всячески от вечера уклонялся. Она и об условиях денежных с нами сговаривалась, чистую прибыль пополам. А вместо половины — дуля с маком нам досталась и нас же ворами ославили. Вы Нибелунгову эту за жабры возьмите. Это все ее махинации. Мы уверены, что и побег-то мужу она устроила, и письмо от него дутое.
— Ну, вы сами понимаете,— продолжали умники свое повествование,— чего могли наговорить итальянцы Ярославской губернии при такой оказии.
Табарко тоже за словом в карман не лез, так что в милиции почти что всю ночь стоял ор. К этому ору присоединил свою октаву и Клуня.
— Мне,— кричал он,— себя не жаль, я лицо всем известное и правду свою везде докажу. А я не позволю, чтобы беззащитную, брошенную невинно женщину обижали в нашем Советском государстве! Софья Ивановна никакой грязи касаться не может. Она незапятнанная голубица!
Но товарищ Табарко оставался неумолим и сделал все по-своему. Однако раньше, чем со светом снарядили пленников в губернию, прибежала в милицию некая простоволосая растерзанная женщина, весьма приятная и округлая с лица. Увидя Табарко, она кинулась к нему и, схватив его за френч, чуть не сволокла со стула на пол.
— Что же это вы, кровопиец,— кричит,— с моим мужем сделали? Убить вас, подлеца, мало. Морду вам раскровавить паскудную!
И не подоспей вовремя милицейские, пожалуй, эту свою угрозу незамедлительно исполнила бы. А тут ввалился еще народ, и все руками машут, у всех глаза на лоб лезут, все галдят, требуют Табарко на улицу. Ну, форменная революция! Табарко и так и этак, да на каком основании, да почему. А его подхватили под лопатки и на двор. На дворе народу еще больше. Из калиток ползут заспанные обыватели. Собаки брешут из конца в конец, за ними вперебой петухи трубят. Кавардак несусветимый. А всего лишь часа четыре — не больше, туман еще не сошел и утренняя звезда не сгасла.
— Нашелся,— кричит,— пропащий!
И все вместе с Табарко и простоволосой дамочкой бегут к краю города. А туда с другого боку поспешает в бричке предисполкома и другое разное начальство. Ну и, доложу я вам, увидели…
Тут умники делали многозначительную паузу и старательно начинали раскуривать трубку или мусолить вертушку. А простачки, сгорая от любопытства, сучили ногами и понукивали.
— Вот вам и ну,— наконец прерывал тягостное молчание кто-либо из умников,— зрелище представилось такое, от которого человеку нервному не поздоровится. На дощатом заборе у перекрестка двух улиц — Вокзальной и Коминтерновской, там, где наклеена была афиша гала-вечера, над самым тем местом, где по алому полю жирным шрифтом размахнулась реклама:
ПРЫГНУВШИЙ С ЭКРАНА
живой
ДУГЛАС ФЕРБЕНКС
висел головою вниз, раскинув ноги, голый и уже закоченевший, с отрезанным языком, с тугою золотисто-каштановой косою на шее и с запискою на груди: «Собаке — собачья смерть», наш злосчастный приезжий.
На этом месте рассказа простачки женского пола легонько вскрикивали и оглядывались опасливо по сторонам, простачки мужского пола сочувственно тянули:
— М-мда-а. Вот оно как…
А умники окутывались дымом, как бы завесой непроницаемой тайны.
Долгое время никто не решался подать голос — одни из желания продлить произведенное впечатление, другие из боязни выскочить с каким-нибудь необдуманным вопросом. Наконец один из более смелых замечал как бы вскользь:
— Нужно сознаться, трагическая смерть… и, по всей вероятности, месть за выдачу бандитов…
— Должно быть…
— А у арестованных бандитов не допытались, кто бы это мог сделать?
— Какой там! Их тем временем уже вывезли из города на вокзал, согласно решительному приказанию Табарко…
— А в губернии не допросили?
— Нет, не успели в тот раз.
— То есть как это не успели?
— Не довезли их до губернии…
— Почему не довезли?
— Выпустили.
Здесь у простачков вместо вопросов выскакивал из горла звук, весьма схожий с тем, какой слышен, когда человек поперхнется, а умники снисходительно поясняли:
— Утверждать наверное не беремся, но по всем данным полагаем, что выпустили по соглашению. Не дошел поезд до следующей от нашего города станции, как бандитов уже и след простыл. Только и довезли — семью Николини да Клуню…
