— Только через мой труп, — злобно пробормотал он и стал размышлять, как расстроить интриги сэра Богдера.
Пупсер был пьян. Он исходил восемь пивных и в каждой выпил по кружке темного пива. Это изменило его взгляд на жизнь. Сбросив бремя непреодолимого желания, он воспрял духом, расправил крылья, оживился. Правда, после двух визитов к парикмахеру волос на голове почти не осталось, и Пупсер на всю оставшуюся жизнь почувствовал отвращение к племени парикмахеров. Но глаза его искрились, на щеках заиграл густой румянец. Ему уже нипочем было презрение домохозяек средних лет, будь их хоть целая сотня, и косые взгляды продавщиц в аптеках. Плевать на них. Хватит, засиделся в девственниках. Пришло время непорочного начатия. По счастью, на него снизошло озарение, благодаря которому он нашел средство добыть искомое без лишнего шума. Постригшись во второй раз, Пупсер шел по Сидни-стрит и неожиданно вспомнил, что в уборной пивной, что в Бермондси, видел автомат, торгующий презервативами. Анонимность — дело хорошее, но до Бермондси далековато, и Пупсеру пришла в голову мысль, что и кембриджские пивные наверняка снабжают не подсуетившихся вовремя любовников сими хитрыми принадлежностями. При этой мысли Пупсер приободрился. Он зашел в первую попавшуюся пивную и заказал кружку пива. Через десять минут он вышел оттуда с пустыми руками и зашел в другую, где его тоже постигло разочарование. Побывав в шести пивных и выпив шесть кружек темного, он был расположен указать барменам на досадное упущение. В седьмой пивной он нашел то, что искал. Пупсер мучительно долго ждал, пока два старика не закончат мочиться, шарил в кармане в поисках мелочи, а затем сунул в автомат две монеты. Он уже собирался дернуть за рукоятку, как в туалет вошел студент. Пупсер выскочил в зал и допил седьмую кружку, недремлющим оком следя за дверью мужской уборной. Через две минуты он вернулся обратно и изо всех сил дернул ручку. Ничего не вышло. Он и дергал, и нажимал. Автомат — ноль внимания. Пупсер заглянул в «возврат монет», но там было пусто. Наконец он кинул еще две монеты и снова дернул за рукоятку. На этот раз автомат вернул деньги. Пупсер уставился на монеты. Ни черта в этом автомате нет. Он вернулся к стойке и заказал восьмую кружку.
— Этот ваш аппарат в туалете… — заговорщически сказал он бармену.
— Что с ним? — спросил бармен.
— Пустой — вот что.
— Правильно, он всегда пустой.
— Он мои деньги проглотил, — пожаловался Пупсер.
— Не может быть.
— Еще как может.
— Джин с тоником, — заказал усач, стоящий рядом с Пупсером.
— Сию секунду, — сказал бармен. Пока он наливал джин с тоником, Пупсер тихонько посасывал пиво. Наконец, когда усатый взял свой стакан и уселся за столик у окна. Пупсер снова завел разговор о неработающих автоматах. Теперь в его голосе зазвучали грозные нотки.
— Так кто мне деньги вернет? — спросил он. Бармен нахмурился.
— А может, вы надуть хотите.
— Как же я их надую? Автомат-то пустой.
***
— Очень смешно, — буркнул бармен. — Если есть жалобы на работу автомата, обращайтесь к поставщикам.
Он нагнулся, достал из-под стойки карточку и вручил Пупсеру.
— Вот идите к ним и жалуйтесь. Они изделия поставляют. Я здесь ни при чем. Понятно?
Пупсер кивнул, а бармен отошел к другому концу стойки обслуживать очередного клиента. Сжимая в руках карточку, Пупсер вышел из пивной и поплелся вниз по улице. Он нашел нужную контору на Милл-роуд. За прилавком стоял молодой человек с бородкой. Пупсер вошел и положил карточку прямо перед ним.
— Я из пивной «Единорог», — сказал он. — В автомате ничего нет.
— Что? Уже? — удивился молодой человек. — Да что ж такое творится, глазом моргнуть не успеешь — и кончаются.
— Мне нужно… — заплетающимся языком начал Пупсер, но парень уже исчез за дверью, ведущей в подсобку. Пупсеру стало не по себе. Ну и положеньице! Этого ему только не хватало — стоять здесь и обсуждать закупки презервативов с бородатым юношей.
— Вот. Двадцать четыре дюжины. Распишитесь, — сказал продавец и плюхнул на прилавок две коробки. Пупсер уставился на них и собрался было объяснить, что просто пришел за своими деньгами, но тут в контору вошла женщина. У Пупсера подкосились ноги. Он схватил ручку, подписал бланк и, прижимая к себе коробки, поковылял вон из магазина.
Когда он вернулся в «Единорог», пивная уже закрылась. Пупсер тщетно колотил в дверь, но потом махнул рукой и побрел к себе в Покерхаус. Пошатываясь, миновал он сторожку привратника и пошел через двор к своему подъезду. Впереди, из зала заседаний, появилась цепочка фигур, закутанных в черное. Торжественная процессия направлялась прямо на Пупсера. Во главе вперевалку шествовал Декан. Пупсер икнул и попытался сосредоточить свое внимание, что было очень трудно. Почти так же трудно, как остановить вращение Земли. Он снова икнул. Когда колонна поравнялась с Пупсером, его стошнило на снег.
— Прошу прощения, — сказал он. — Зря я это. Перебрал, понимаете. Колонна остановилась, и Пупсер стал всматриваться в лицо Декана. Увы, оно то теряло, то вновь обретало резкость.
— А вы… А вы… а знаете, какое у вас краснющее лицо? — спросил он Декана, раскачивая головой во все стороны. — Разве так можно?
— Прочь с дороги, — отрезал Декан.
— Конеш-шно, — сказал Пупсер и сел на снег.
Декан грозно навис над ним.
— Вы, сэр, вы пьяны. Омерзительно пьяны, — сказал он. — Есть такое дело, — ответил Пупсер. — Какой вы набле… набля… на-блю-дательный, вот. Так вот сразу и угадали.
— Ваша фамилия?
— Попсер, шер, то есть Жупсер.
— Пупсер, на неделю вы лишаетесь права выходить за территорию колледжа, — прорычал Декан.
— Ага, — обрадовался Пупсер, — лишаюсь на неделю. Ка-анешно, шер. — Он с трудом встал на ноги, все еще не выпуская из рук коробки, а колонна преподавателей двинулась по двору дальше. Пупсер кое-как доковылял до своей комнаты и рухнул на пол.
***
Сэр Богдер наблюдал за делегацией ученых мужей из окна кабинета. «Пришли-таки в Каноссу»[22], — подумал он, когда процессия устало притащилась по снегу к парадной двери и зазвонил звонок. Может, сразу не открывать? Пусть помаются. Нет, не стоит. В конце концов и триумф Папы Римского Григория был временным. Сэр Богдер вышел в прихожую и впустил гостей.
— Ну, джентльмены, — сказал он, когда они сгрудились в кабинете, — чем теперь могу быть полезен? Вперед выступил Декан.
— Мы пересмотрели свое решение, господин Ректор, — сказал он. Все члены Ученого совета покорно закивали. Сэр Богдер посмотрел в их лица и почувствовал удовлетворение.
— Вы хотите, чтобы я остался Ректором?
— Да, господин Ректор, — ответил Декан.
— Это общее пожелание всего Совета?
— Общее.
— И вы готовы принять предложенные мной перемены без каких бы то ни было оговорок? — спросил Ректор.
Декан через силу улыбнулся.
— Естественно, у нас есть оговорки, — сказал он. — Не станете же вы ожидать, что мы откажемся от своих… мм… принципов без права на оговорки частного характера. Но в интересах колледжа в целом мы признаем, что возможен компромисс.
— Мои условия окончательные, — отрезал Ректор. — И должны быть приняты такими, какие они есть. Я не собираюсь смягчать их. Надеюсь, я ясно выразился?
— Конечно, господин Ректор, конечно, — слабо улыбнулся Декан.
— В таком случае я отложу свое решение, — сказал сэр Богдер, — до следующего заседания Совета. У всех нас будет время продумать на досуге этот вопрос. Встретимся, скажем, в следующую среду, в это же время.
— Как вам угодно, господин Ректор, — сказал Декан, — как вам угодно. Члены Совета гурьбой двинулись к выходу. Сэр Богдер проводил их до двери и из окна наблюдал, как мрачная процессия уходит в темноту зимнего вечера. Он ликовал. «Железный кулак в ежовых рукавицах», — бормотал он. Впервые за долгую карьеру, полную политических маневров и компромиссов, он наконец-то одержал четкую победу над непримиримой оппозицией. Можно не сомневаться: теперь они будут плясать под его дудку. На брюхе приползли. Сэр Богдер с удовольствием припомнил эту сцену, а затем стал прикидывать, какие же последствия будет иметь их капитуляция. Никто — и уж кому как не сэру Богдеру это известно — не приползет так покорно, если его хорошенько не прижмет. Слишком уж безоговорочное почтение проявили члены Совета. Чего-то они испугались. Неужели его угроза так безотказно подействовала? Вряд ли. Конечно, они подчинились, но зачем Декану — не кому-нибудь, а Декану — так раболепно вилять хвостом? Что же им руководило? Сэр Богдер сел у огня и попробовал найти подсказку в характере Декана. Но чем больше он думал, тем меньше находил причин для преждевременного ликования. Декана нельзя недооценивать. Старик — невежественный фанатик, но фанатики упорны, а невежи коварны. Хочет выиграть время, это ясно как день. Но для чего? Ректор нахмурился. Уже не в первый раз со времени прибытия в Покерхаус сэру Богдеру становилось тревожно на душе. Его либеральным идеалам угрожала мрачная схоластика. Настолько мрачная, что становилось не по себе. На оранжевом небе вырисовывались силуэты средневековых строений колледжа. Снова пошел снег, поднялся ветер, снежинки носились взад и вперед, гонимые внезапными, разнузданными вихрями. Он задвинул шторы, чтобы не видеть беспорядка, царящего в природе, и поудобней устроился в кресле с книжкой своего любимого Бентама[23].
