Бечева — штука странная и непостижимая. Вы сворачиваете ее с таким терпением и осторожностью, с какой стали бы складывать новые брюки, а через пять минут, когда вы снова ее берете, она уже превратилась в какой-то гнусный, тошнотворный клубок. Я не хочу никого обижать, но я твердо уверен, что если взять среднестатистическую бечеву, растянуть ее где-нибудь в чистом поле на ровном месте в струну, отвернуться на тридцать секунд и потом обернуться назад, то окажется, что за это время она собралась на этом ровном месте в совершенную кучу, и скрутилась, и завязалась в узлы, и затеряла оба конца, и превратилась в сплошные петли. И вам потребуется полчаса, чтобы, сидя на траве и без конца чертыхаясь, распутать ее обратно.
Это мой взгляд на бечеву вообще. Конечно, некоторые достойные исключения иметь место могут. Я не утверждаю, что их не бывает. Возможно, такие бечевы существуют, как гордость своего цеха, — сознательные, порядочные бечевы, которые не воображают из себя «кроше»{*} и не пытаются сплестись в вязаную салфетку, лишь только их предоставят самим себе. Я говорю, что такие бечевы, может быть, и бывают. Я искренне на это надеюсь. Только лично я таких не встречал.
Нашей бечевой я занялся сам, как раз перед тем, как мы подошли к шлюзу. Гаррису я не позволил бы до нее даже дотронуться — Гаррис человек беспечный. Я смотал ее, медленно и осторожно, и связал посередине, и сложил пополам, и бережно разместил на дне лодки. Гаррис поднял ее, соблюдая все нужные правила, и вложил в руки Джорджу. Джордж крепко вцепился в нее и, держа от себя на расстоянии, стал разматывать так, как если бы разворачивал пеленки новорожденного. Но не успел он размотать и дюжины ярдов, как вся эта штука стала больше всего похожа на плохо сплетенный веревочный коврик.
Так бывает всегда, и всегда заканчивается одним и тем же. Тот, кто на берегу пытается размотать бечеву, уверен, что во всем виноват тот, кто ее укладывал. А когда человек, вышедший на реку, что-нибудь думает, он это и говорит.
— Что ты пытался из нее сделать? Рыболовную сеть? Надо же было так все запутать! Нельзя было просто взять да просто свернуть, тупица! — рычит он время от времени, неистово сражаясь с бечевой, и раскладывает ее по тропе, и топчется вокруг и вокруг, пытаясь отыскать конец.
С другой стороны, тот, кто бечеву сматывал, уверен, что во всем беспорядке виноват тот, кто пытается ее размотать.
— Когда ты ее брал, с ней все было в порядке! — восклицает он негодующе. — Надо, наверно, думать, что делаешь! Вечно у тебя все получается наперекосяк. Ты и столб завяжешь узлом, с тебя станется!
И они так злятся, что готовы на этой бечеве друг друга повесить.
Проходит десять минут; распутывающий бечеву издает страшный вопль и сходит с ума. Он топчет веревку, и скачет по ней, и пытается размотать одним разом, хватая первый попавшийся узел и дергая за него. Естественно, бечева затягивается только сильнее. Тогда его товарищ вылезает из лодки и спешит на помощь, и они толкаются и мешают друг другу. Оба хватаются за один и тот же кусок, тянут его в разные стороны и не могут понять, что и где зацепилось. В конце концов они все-таки разбираются, затем оборачиваются и видят, что лодку тем временем унесло и она направляется прямиком к плотине.
Однажды я сам был очевидцем подобной истории. Это случилось чуть выше Бовени одним довольно ветреным утром. Мы гребли вниз по реке. И вот, обогнув излучину, мы заметили на берегу двоих малых. Они смотрели друг на друга с выражением такого недоумения и беспомощности, каких я ни до, ни после на человеческих лицах не видел. Оба держали в руках концы длинной бечевы. Было ясно, что у них что-то случилось; мы притормозили и спросили в чем дело.
— Нашу лодку унесло, — ответили они с негодованием. — Мы только вылезли, чтобы распутать бечеву, а когда оглянулись, ее унесло!
Они были явно оскорблены поведением собственной лодки, которое очевидно считали актом низости и черной неблагодарности.
Сачконувшая лодка нашлась на полмили ниже. Она застряла в камышах, и мы привели ее обратно. Бьюсь об заклад, эти двое потом всю неделю держали беглянку в ежовых рукавицах.
Никогда не забуду этой картины — как они бродят по берегу взад и вперед с бечевкой в руках и разыскивают свою лодку.
Когда лодку тянут бечевой, случаются презабавные истории. Картина, какую можно наблюдать чаще всего, такова: двое «тягачей» быстро шагают по берегу, занятые оживленной беседой, тогда как «тягомый» в лодке, в ста ярдах у них за спиной, безрезультатно пытается доораться, чтобы они остановились, и подает веслом неистовые знаки бедствия. У него что-то случилось — выскочил руль, или за борт свалился багор, или в воду слетела шляпа и теперь несется вниз по течению.
Он зовет, сначала довольно спокойно и вежливо:
— Эй! Постойте-ка на минутку! — кричит он весело. — У меня шляпа упала в воду.
Затем:
— Эй!! Том, Дик! Вы что там, оглохли?
И затем:
— Эй!!! Черт вас подери, болваны! Идиоты! Эй! Стойте! Нет, ну что за...
Потом он вскакивает, и начинает метаться по лодке, и орет до посинения, и проклинает весь мир. И мальчишки на берегу останавливаются, и глумятся над ним, и швыряют в него камнями, а он проносится мимо на скорости четырех миль в час и не может вылезти.
Подобных неприятностей во многом можно было бы избежать, если бы тянущие лодку не забывали о том, что они ее тянут, и почаще оглядывались посмотреть, как идут дела у товарища. А лучше тянет пусть вообще кто-то один. Когда этим занято двое, они начинают болтать и обо всем забывают, а сама лодка о себе напомнить не в состоянии — она и так не оказывает почти никакого сопротивления.
Вечером, когда мы после ужина рассуждали на эту тему, Джордж рассказал нам прелюбопытнейшую историю — пример крайней рассеянности, до которой может дойти пара таких «тягачей».
Однажды вечером, как рассказывал Джордж, он, со своими тремя приятелями, поднимался от Мэйденхеда вверх по реке на веслах. Чуть выше Кукэмского шлюза они увидели молодого человека и девушку, бредущих по тропе и углубленных, как видно, в интересную и захватывающую беседу. Они тащили багор; к багру была привязана бечева — она волоклась за ними, и конец ее терялся в воде. Никаких лодок (ни рядом, ни вообще вокруг) не было. К бечеве когда-то (должно быть) была привязана лодка, вне всяких сомнений. Но что с нею сталось, какая страшная участь постигла ее и тех, кто в ней оставался, — все это было покрыто тайной. Какая бы ни произошла катастрофа, однако, девушку с молодым человеком она никоим образом не беспокоила. У них был багор, и у них была бечева — этого, как видно, чтобы тащить лодку им представлялось достаточным.
Джордж хотел было крикнуть и привести их в чувство, но в этот миг его осенила блистательная идея, и он удержался. Вместо этого он схватил багор, наклонился и выудил конец бечевы. И они сделали на ней петлю и накинули себе на мачту, а потом подобрали весла, уселись на корме и закурили трубки.
И молодой человек с барышней проволокли этих четырех кабанов и тяжелую лодку до самого Марло.
Джордж сказал, что никогда не видел столько задумчивой скорби в одном человеческом взгляде, когда у шлюза юная пара сообразила, что последние две мили лодка была чужая. Джордж полагал, что если бы не тормозящий фактор присутствия очаровательной леди, молодой человек, пожалуй, дал бы волю агрессивному языку.
Первой оправилась от потрясения барышня. Ломая руки, она воскликнула, страстно:
— О, Генри! А где, в таком случае, тетушка?
— Ну и как, нашли они эту старушку? — поинтересовался Гаррис.
Джордж ответил, что это ему неизвестно.
Другой пример опасного недостатка взаимного понимания между «тягачом» и «тягомым» довелось однажды наблюдать мне самому, вместе с Джорджем, около Уолтона. Это было там, где бечевник совсем близко подходит к воде. Мы устроили привал на противоположном берегу и поглядывали вокруг. Тут на реке появилась небольшая лодка. Она неслась на бечеве, влекомая могучей ломовой лошадью, на которой сидел крохотный мальчуган. В лодке в задумчивых созерцательных позах расположились пятеро типов, причем особенно созерцательную позу имел рулевой.
— Вот бы он сейчас заложил руль не в ту сторону, — пробормотал Джордж, когда они проходили мимо.
В тот же миг это произошло; лодка хрястнулась в берег с таким треском, будто кто-то разорвал сорок тысяч простыней. Два пассажира, корзина и три весла немедленно покинули лодку с бакборта и расположились на берегу; полторы секунды спустя еще два пассажира высадились со штирборта и расселись среди багров, парусов, бутылок и саквояжей. Последний пассажир пропутешествовал еще двадцать ярдов и вылетел на берег головой вперед.
Это в какой-то степени избавило лодку от полезной нагрузки, и она помчалась еще быстрее. Мальчишка закричал во весь голос и помчал скакуна галопом. Народ сел и уставился друг на друга. Прошло несколько секунд, прежде чем они сообразили что случилось, а когда сообразили, стали орать мальчишке, чтобы он остановился. Мальчишка, однако, был слишком увлечен скакуном и ничего не слышал. Тогда они помчались за ним, и мы наблюдали эту картину пока они не скрылись из вида.
