— Мак-Гайр, — спокойно сказал Иларио, — пил воду на галерейке, когда этот доктор прибежал в комнату. Он сразу схватил меня и давай стучать по мне пальцами — вот тут стучал и тут. — Иларио показал на грудь. — Я так и не понял зачем. Потом он стал прикладываться ухом и все что-то слушал. Вот тут слушал и тут. А зачем? Потом достал какую-то стеклянную палочку и сунул мне в рот. Потом схватил меня за руку и начал ее щупать — вот так. И еще велел мне считать тихим голосом двадцать, treinta, cuarenta.[20] Кто его знает, — закончил Иларио, в недоумении разводя руками, — зачем он все это делал? Может, хотел пошутить?
— Какие лошади дома? — только и спросил Рейдлер.
— Пайсано пасется за маленьким корралем, Senor.
— Оседлай его, живо!
Через несколько минут Рейдлер вскочил в седло и скрылся из виду. Пайсано, недаром названный в честь этой невзрачной с виду, но быстроногой птицы, мчал во весь опор, пожирая ленты дорог, как макароны. Через два часа с небольшим Рейдлер с невысокого холма увидел лагерь, раскинувшийся у излучины Гвадалупы. С замиранием сердца, страшась услышать самое худшее, он подъехал к лагерю, спешился и бросил поводья. В простоте душевной он уже считал себя в эту минуту убийцей Мак-Гайра.
В лагере не было ни души, кроме повара, который, поджидая ковбоев к ужину, раскладывал по тарелкам огромные куски жареной говядины и расставлял на столе железные кружки для кофе. Рейдлер не решился сразу задать терзавший его вопрос.
— Все благополучно в лагере, Пит? — неуверенно спросил он.
— Да так себе, — сдержанно отвечал Пит. — Два раза сидели без провизии. Ураган наделал бед — облазили все заросли на сорок миль вокруг, пока собрали скот. Мне нужен новый кофейник. Москиты в этом году совсем осатанели.
— А ребята как… все здоровы?
Пит не отличался оптимизмом. К тому же справляться о здоровье ковбоев было не только явно излишне, но граничило со слюнтяйством. Странно было слышать такой вопрос из уст хозяина.
— Тех, что остались, не приходится по два раза звать к столу, — проронил он наконец.
— Тех, что остались? — хрипло повторил Рейдлер. Он невольно оглянулся, ища глазами могилу Мак-Гайра. Ему уже мерещилась каменная белая плита, вроде той, что он видел недавно на кладбище в Алабаме. Но он тут же опомнился, сообразив, что это нелепо.
— Ну да, — сказал Пит. — Тех, что остались. В ковбойском лагере бывают перемены — за два-то месяца. Кой-кого уже нет.
Рейдлер собрался с духом.
— А этот парень, которого я прислал сюда, — Мак-Гайр… Он не…
— Слушайте, — перебил его Пит, подымаясь во весь рост с толстым ломтем кукурузного хлеба в каждой руке. — Как это у вас хватило совести прислать такого больного парнишку в ковбойский лагерь? Этому вашему доктору, который не мог распознать, что малый уже одной ногой в могиле, надо бы спустить всю шкуру хорошей подпругой с медными пряжками. А уж и боевой же парень! Вы знаете, что он выкинул — скандал, да и только! В первый же вечер ребята решили посвятить его в «ковбойские рыцари». Росс Харгис вытянул его разок кожаными гетрами, и как вы думаете, что сделал этот несчастный ребенок? Вскочил, чертенок эдакий, и вздул Росса Харгиса. Ну да, вздул Росса Харгиса. Всыпал ему, как надо. Выдал ему крепко, хорошую порцию. Росс встал и тут же поплелся искать местечко, где бы снова прилечь. А этот Мак-Гайр отошел в сторонку, повалился лицом в траву и стал харкать кровью. Кровохарканье — так это и называется, передайте вашему коновалу. Восемнадцать часов по часам пролежал он так, и никто не мог сдвинуть его с места. А потом Росс Харгис, который очень любит тех, кому удалось его вздуть, взялся за дело и проклял всех докторов от Гренландии до Китайландии. Вдвоем с Джонсоном Зеленой Веткой они перетащили Мак-Гайра в палатку и стали наперебой пичкать его сырым мясом и отпаивать виски.
Но у малого, как видно, не было охоты идти на поправку. Ночью он удрал из палатки и опять зарылся в траву — а тут еще дождь моросил. «Катитесь! — говорит он им. — Дайте мне спокойно помереть. Он сказал, что я обманщик и симулянт. Ну и отвяжитесь от меня!»
— Две недели провалялся он так, — продолжал повар, — словечка ни с кем не сказал, а потом…
Топот, подобный удару грома, сотряс воздух, и два десятка молодых кентавров, вылетев из зарослей, ворвались в лагерь.
— Пресвятые драконы и гремучие змеи! — возопил повар и заметался из стороны в сторону. — Ребята оторвут мне голову, если я не подам им ужин через три минуты.
Но глаза Рейдлера были прикованы к маленькому загорелому пареньку, который, весело блестя зубами, соскочил с лошади у ярко горевшего костра. Он не был похож на Мак-Гайра, но все же…
Секунду спустя Рейдлер тряс ему руку, схватив другой рукой за плечо.
— Сынок, сынок, ну, как ты? — с трудом выговорил он.
— Поближе к земле, вы говорили? — заорал Мак-Гайр, стиснув руку Рейдлера в стальном пожатии. — Я так и сделал — и вот видите, здоров и силы прибавилось. И понял, признаться, какого шута горохового я из себя разыгрывал. Спасибо, старина, что прогнали меня сюда! А здорово вышло со старым-то филином? Я видел в окно, как он выбивал зорю на груди у этого мексиканского парня.
— Что же ты молчал, собачья душа! — загремел скотовод. — Почему не сказал, что доктор тебя не осматривал?
— А, катитесь! Не морочьте мне голову, — проворчал Мак-Гайр, сразу ощетинившись, как бывало. — Вы меня разве спрашивали? Вы произнесли свою речь и вышвырнули меня вон, и я решил, что так тому и быть. Но знаете, приятель, эти скачки с коровами — здорово занятная штука. И ребята тут первый сорт — лучшая команда, с какой мне доводилось ездить. Вы мне разрешите остаться здесь, старина?
Рейдлер вопросительно посмотрел на Росса Харгиса.
— Этот паршивец, — нежно сказал Росс, — самый лихой загонщик на все ковбойские лагеря. А уж дерется так, что только держись.
Королева змей{8}
(Перевод Э. Бродерсон)
На берегу пограничной реки, на конце моста, принадлежащего Соединенным Штатам, в маленькой сторожке сидели четыре вооруженных стражника. Изнемогая от жары, они все же довольно внимательно следили за пешеходами, которые переходили мост с мексиканского берега.
Бед Даусон, хозяин пивной «Горное ущелье», вышвырнул накануне из своих владений некоего Леандро Гарсиа за нарушение правил приличия, принятых в «Горном ущелье». Гарсиа заявил, что через двадцать четыре часа он явится и потребует удовлетворения.
Этот мексиканец, невероятный хвастун, был в то же время и поразительно храбр, и на обоих берегах реки его уважали за это качество. Он и его друзья — такие же бандиты, как и он, — служили для того, чтобы время от времени встряхивать городских жителей и не давать им умереть от скуки.
В день, назначенный Гарсиа для получения удовлетворения, должен был состояться на американском берегу съезд скотоводов, бой быков и пикник старых переселенцев. Зная Гарсиа за человека слова и желая сохранить мир во время этих общественных развлечений, начальник пограничной стражи капитан Мак-Нелти отрядил офицера и трех солдат на дежурство в конце моста. Им было вменено в обязанность предупредить вторжение Гарсиа — все равно, одного или в сопровождении шайки.
В этот душный день пешеходов было немного, и стражники проклинали судьбу и невероятно скучали. На протяжении одного часа никто не перешел моста, кроме старухи, одетой в коричневое платье и черную шаль. Она погоняла перед собою осла, нагруженного небольшими связками дров для продажи. Вскоре после этого в тихом воздухе ясно раздались три коротких громких выстрела со стороны улицы.
Немедленно все четыре стражника встрепенулись и перешли от лежачего положения в сидячее, но только один поднялся на ноги. Остальные трое умоляюще, но безнадежно взглянули на четвертого, который молча встал и стал пристегивать свой пояс с патронами. Они знали, что их начальник, лейтенант Боб Бекли, никому не уступит привилегии пойти первым на место побоища.
Ловкий широкогрудый лейтенант, не меняя меланхоличного выражения на своем гладко выбритом желтовато-коричневом лице, просунул ремешок пояса через перекладину пряжки, оправил пистолеты в кобурах так, как красавица оправляет свой туалет, схватил ружье и направился к двери. Здесь он на минутку остановился, чтобы предупредить товарищей не прекращать слежки за мостом, и затем вышел на раскаленную солнцем дорогу.
Остальные трое должны были примириться с вынужденным бездействием, обмениваясь мнениями о лейтенанте Бекли.
— Я слышал о парнях, — сказал Брончо Лесзерс, — которые навеки обвенчались с опасностью. Умри я на этом месте, если Боб Бекли неповинен в многоженстве, обвенчавшись со всеми опасностями.
— Особенность Боба та, — вставил Ньюсес Кид, — что у него нет настоящей тренировки. Он никогда не знал, что такое страх. А человек, который хочет прочесть свое имя в списке оставшихся в живых, должен знать чувство страха.
