Грабят новых русских, вот он и решил прибедниться.
На другой день моя жена идет по улице, видит – я впереди, в будни, в почти новых джинсах. Догнала и за то, что она вчера не узнала меня и пришлось на три поллитры тратиться, с криком «Бей фашистов!» сумкой по позвоночнику ка-ак ахнет.
Хорошо, что в сумке только пакет молока был. А какие сейчас пакеты? Их чуть тронул – они текут. Хорошо, молоко не сильно жирное было. Хорошо еще, что это не я был.
У нас в переулке двое новых русских. Второй тоже решил прибедниться.
И вот они стали соревноваться, кто из них «беднее», чтобы ограбили того, кто побогаче.
Первый махнулся с кем-то автомобилями не глядя. Отдал «мерседес» последнего выпуска, себе взял «Москвич» первого выпуска. Два дня ездил везде на красный свет, чтобы все видели, какой он бедный.
На третий день едет – навстречу Второй... в «Запорожце» без стекол, без дверей и без глушителя – у прохожих дребезжат стекла в очках.
За два дня оглушил весь город. На третий день тарахтит – навстречу Первый... пешком. А ходить-то разучился, приволакивает обе ноги, костыли разъезжаются. Собаки смотрят – плачут.
Два дня так пугал всех. На третий день ковыляет – навстречу кто-то в соломенной шляпе без верха, в майке с одной лямкой, в брюках без одной штанины и весь в картофельной ботве... Второй! Раздел где-то чучело.
Птиц у нас и так мало было. Не водились что-то птицы у нас в переулке. Тут вовсе исчезли. Дети спрашивают: кто такие птицы? А как им расскажешь?
За два дна местность покинули птицы, мухи, крысы и дождевые черви. Страшный ущерб городу. Пользы только, что одна девица бросила проституцию, начала готовиться в педагогический.
Третий день настал, Чучело идет, «Мальборо» тайком курит – навстречу ему... свят! свят! свят!.. в одних кальсонах!.. идет бычки собирает Первый.
Суббота была. Власти рассчитывали хоть на какой-то демографический взрыв. А тут тишина, ни шепота, ни шороха. Два дня как на кладбище. Но в городе стало чисто – ни одного бычка.
На третий день Кальсоны подходят к своему подъезду, а у дверей сидит Второй в грязи, просит подать корочку хлеба.
Не знаю, чем бы у них кончилось, но тут пошла новая волна грабежей. Жена моя перепугалась насмерть, ночью шепчет:
– Что творится?! Как жить?!
Я ей говорю:
– Нам-то чего волноваться?
Она:
– Ты теперь в нашем переулке смотришься богаче всех.
Утром я на всякий случай надел пиджачишко точь-в-точь как у Вани-дурачка. Со стороны посмотреть – беднее Вани у нас только двое новых русских.
Ну и я в этом пиджаке вечером-то с работы иду. А жена у Вани простая женщина, но очень сильная. И так получилось – у них на работе у кого-то день рождения был. Они отметили. А родился тот в четыре утра.
И вот она увидела меня, обрадовалась до слез, догнала и ради смеха сумкой по голове как даст... А забыла, что там десять бутылок пива.
Короче, если я из реанимации выйду, обязательно крикну и бандитам, и правительству:
– Бороться надо не с богатством, а с бедностью!
Киллер Санёк, по прозвищу Беспредел, снял девку, рассчитался с сутенером, сошел с тротуара на проезжую часть голоснуть машину.
Невалютная, простенькая, чуть подслеповатая проститутка по прозвищу Судьба равнодушно жевала жвачку, изредка непроизвольно виляла задом.
Было сумеречно, накрапывал мелкий противный дождик. Из сумерек выродился бледнопоганистый, косорылый, ущербный малый по прозвищу Рубль, подошел к сутенеру, приставил ему к горлу нож, потребовал деньги.
– А чего такое? – гнусаво спросил вечно простуженный сутенер Вова с нехитрым прозвищем Триппер. – Кто это? Своих грабить?
– А где свои? – не понял Рубль. – Ты не свой. Ты хуже мокрушника. Тех сволочей нанимают хоть, а ты сам гнида.
Услышав про сволочей мокрушников, Беспредел легко и бесшумно подскочил к Рублю, ткнул ему в спину пистолет, сказал:
– Ты на кого тянешь, проститутка?
Стало тихо. Судьба прекратила жевать жвачку, раз, другой вильнула задом, потом сказала:
– При чем здесь проститутки? Ты говори, да не заговаривайся. Я на свои живу.
– Не в этом суть! – отрезал Беспредел.
– Страну позорите, – пояснил Рубль.
– Чем позорим, чем? – просипел Триппер. – Я что, убил кого-то?
– Ну, я убил, – наступил на Триппера Беспредел. – Я – санитар! От меня польза людям.
– А я?! – удивился Рубль. – Я не помогаю людям? Я им, может, последняя радость.
– А я людям не последняя радость? – обиделся Триппер. – Я-то им самая последняя радость.
– Хватит вам! – оборвала всех Судьба. – Устроили базар. Ото всех нас людям радость... Помогаем, чем можем.
– Угощаю всех! – неожиданно даже для себя выкрикнул Триппер.
– Я угощаю, – сказал Беспредел. – Где ресторан?
– Надоели рестораны, – сказала Судьба. – Едем ко мне, поедим домашненького.
Тормознули частника. Заехали в «Смоленский» гастроном, затарились спиртным.
– Теперь в Кунцево, – обернулась к водителю Судьба. – Быстро довезешь – премию получишь.
– Щас он домчит! – поручился за водителя ободрившийся Триппер. – Свой мужик! Не профессор, не языком молотит.
Водитель благодарно оскалил лошадиные зубы и наддал газа.
– От профессоров толка мало, – чтобы не угас разговор, знающе сказала проститутка.
– Да никакого! – поддержал киллер. – Их никто и не заказывает.
– Какая же от них людям польза? – поинтересовался сутенер.
Никто не ответил – никто не знал.
Приехали. Вышли...
В машине, несмотря на удавшийся извоз, понуро сидел водитель.
– Что же ты... не постоял за честь мундира? – спросил он и взглянул в зеркальце.
Из зеркальца на него с упреком смотрел Лев Николаевич Тургенев, профессор института мозга... по прозвищу Лошадь Пржевальского.
Разговор с мужней зарплатой
– Яви-илась не запылилась. Ах ты гадина! Ах ты дрянь! Что ж ты творишь, а?
– Чего?
– Ничего, да? Месяцами дома нету – ничего?! Ах ты тварь беспутная! Ах ты сучья дочь! Где тебя носит? Что тебе дома не сидится? Ты взгляни на себя – греху вцепиться не во что.
– Какая есть. Я что, нарочно такая?
– Лечись! Проверься сходи. Может, застудила что, может, глисты.
– Ха-а! Скажет тоже. У всех глисты, что ли?
– Ты мне про всех не говори, ты за себя отвечай. Где была-то?
– Где была, там меня уже нету.
– Да тебя нигде нету! Розыск объявили. А кто тебя сейчас опознает? Видим два раза в год.
– Будешь ругаться – вообще не приду никогда.
– Как – никогда?!.. А кто ругается? Я просто сказала... Господи, чего я такого сказала-то? Наоборот, спасибо, что пришла, всегда тебе рады все... дети особенно.
– А про глистов?
– Каких глистов? Будет тебе – послышалось. Да ты отдыхай, располагайся. Хорошо выглядишь, ей-богу!
– Кто?
– Ты. Поджарая такая стала, верткая – никак тебя не ухватишь, любо-дорого смотреть. Отдыхай. Я только на пять минут выйду – долги раздать, купить что-нибудь – и тут же назад. Дождись меня, хорошо?.. Обещаешь?.. Ей-богу? Я мигом!.. Нет, все-таки у ей глисты.
Несправедливо мир устроен. Несправедливо. Гнида какая-нибудь гадость сотворит – озорник. То же самое сделает хороший человек – мерзавец.
Проходимец взятку возьмет – все завидуют. Приличный человек хапнет – никто руки не подает.
Дебил Родину продаст – коммерция. Умница выдаст государственный секрет – предатель.
Содомит надругается над проституткой – шалун. Благородный человек сделает буквально то же самое – извращенец.
Где же правда?.. Нету. Вот почему трудно стало отличить порядочного человека от прохвоста.
Сейчас у нас многие хотят жить хорошо. Просто так жить хорошо мы не сможем. Мы кое-как жили, и то не просто так, а назло врагам.
Мы почему такие мускулистые?.. Враг нам зажиреть не давал. Мы всё время догоняли его. мы бы догнали, но у нас семьдесят лет погодных условий не было.
Так никого и не догнали, хотя врагов было не счесть.
И вдруг нету врагов!.. Все исчезли. Американцы – братушки, японцы – братушки, немцы – вообще вроде родственников.
Конечно, у нас еще всегда был внутренний враг, самый заклятый. Таких ни у кого еще никогда не было. Это мы сами себе.
С кем наши воевали в семнадцатом – двадцатом?.. С нашими! А шестьдесят миллионов человек своих как врагов народа кто уничтожил?.. Свои. А их потом кто преследовал?.. Наши! А тех кто к ногтю?.. Свои! А потом их, мерзавцев, кто разоблачил?.. Наши. А их потом?.. Свои. А тех чуть погодя?.. Наши!
У нас в войнах погибло меньше, чем в драках! У нас свои для наших – смертельные враги.
Молиться мумии, жить в хлеву и благодарить судьбу за счастье – кому это можно пожелать?.. Только врагу.
Но внутренний враг – не внешний, жить хорошо назло самим себе трудно.
Тогда получается, что у нас всего два выхода. Или до конца добить внутреннего врага, то есть уничтожить самих себя в новой гражданской войне, или смириться наконец и попробовать жить хорошо не назло кому-нибудь, а себе в удовольствие. Себе в удовольствие жить хорошо – так ли уж плохо?
