Он набрасывает на плечи свои лохмотья, берет посох, снимает с полки кружку Йоргена и обтирает ее рукавом. Пока что кружка пуста, но Тобиас не унывает: добрые друзья всегда наполняют его кружку по дороге в Йоргенстад.
Тобиас — знаменитый паломник. Дома никто из соседей не даст ему и полушки, ибо своих денег он уже не увидит. Во всей округе не сыскать человека, которому бы Тобиас не был должен… Но вот к Нокебю приближается шествие паломников, и для Тобиаса наступает минута торжества. Ведь он их духовный вождь и всеобщий любимец. Это и понятно: Тобиас знает имена всех семерых первосвященников, знает все евангелие Йоргена от корки до корки, знает все псалмы Йоргена и весь йоргеновский ритуал. Болтуний семь раз он был на празднике святого Йоргена, и плохо придется паломникам в тот год, когда старый Тобиас не пойдет с ними в Йоргенстад. Все знали, что он умеет и любит поговорить, и охотно платили за него, так что самому Тобиасу паломничество не стоило ни гроша. Харчи у него были даровые — из котомок доброхотных дарителей; в Йоргенстаде он получал стол и кров у своего старого друга и родственника Коркиса, угрюмого церковного сторожа, который жил с дочерью Урсулой в переулке Роз. А потом Тобиас, загорелый, бодрый и веселый, возвращался к своей старухе и приносил с собой уйму новостей…
Одним словом, старый Тобиас просто не мог не пойти в Йоргенстад на праздник! Да и что ему мешало? Дети? У него нет детей. Вернее, теперь нет.
А когда-то у него было двое шустрых мальчуганов, может быть, слишком шустрых… И обоих прибрал господь. Одного повесили, другого сожгли. Дочери его тоже плохо кончили… Впрочем, стоит ли теперь об этом вспоминать…
Сражение прошлое… А жена? Ее замучила подагра; она, бедняжка, лежит в углу на соломе и охает. Что ж, полежать ведь тоже неплохо, а чобы не было скучно, пусть себе воюет с поросятами и крысами. «Правильно, мать, не давай им спуску! — весело кричит Тобиас. И добавляет вполголоса: — Ведь не сожрут же они ее до моего возвращения». Тобиас открывает дверь, обходит кучу навоза и присоединяется к паломникам.
«Молодчина старик!» — восхищаются паломники, окружая Тобиаса. А дорога идет все дальше и дальше, через горы и леса, мрачные и дремучие, и так до самого Йоргенстада. Леса эти называются разбойничьими, ведь в старину они так и кишели разбойниками, теми самыми разбойниками, с которыми мужественно боролся Йорген. Вдали виднеются глубокие овраги и темные пещеры, которые напоминают прохожему о грабителях и убийцах.
Когда Тобиас присоединился к паломникам, они как раз говорили о разбойниках, вернее, о двух разбойниках: одного из них они называли «Коронным вором», а другого — «Поджигателем». Увидев Тобиаса, все заговорили о нем, — только и слышно было, что Тобиас, Тобиас, Тобиас, но изредка вспоминали и Коронного вора.
— Нашли о ком вспоминать, — презрительно бросает Тобиас.
— Но ведь совсем недавно его видели в наших краях, и, кто знает, вдруг он бродит сейчас где-нибудь неподалеку…
— А, плевать я хотел на вашего Коронного вора, — обиженно заявляед Тобиас.
— Он побоится даже близко подойти к Йоргенстаду. Уж если его поймают, так тут же разорвут на куски.
— А говорят, что…
— Да враки это, — возмущается Тобиас. — Забудьте о нем, и все тут. Не стоит даже имени его произносить, слишком много чести для этого мошенника. Разве мы не паломники? Не паломники самого святого Йоргена? Разве Йорген не с нами? Он живо разделается с любым воришкой или разбойником.
И старый Тобиас затягивает псалом:
Коль ты Йоргена признаешь,
бед и страха не узнаешь.
Коль его не позабудешь,
от воров избавлен будешь.
Все ему подпевают, и скоро паломники чувствуют себя в полной безопасности.
Да, хорошо иметь такого спутника, как Тобиас, если идешь через лес, где, может быть, за каждым деревом прячется разбойник.
Вот и сейчас из густого кустарника вдруг вынырнули двое неизвестных. Нет, на разбойников они совсем не похожи, вид у них вполне благапристойный, оба с длинными бородами, как все добропорядочные паломники. Один из них — высокий малый с окладистой темной бородой и грустным лицом, простодушным и скромным; такие лица всегда внушают доверие. Только он глухой, бедняга.
Лицо его товарища, чем-то схожее с бульдожьей мордой, сначала производило довольно жуткое впечатление: оно было сплошь изрезано глубокими шрамами, но несчастный еле ковылял, опираясь на костыли, и это сразу расположило к нему паломников… И все-таки не слишком приятно каждую минуту ждать, что из лесного сумрака вдруг выскочат какие-нибудь лиходеи.
Не успели паломники толком разглядеть глухого и хромого, как перед их взорами предстало нечто гораздо более интересное.
Лес расступился, и вдали, высоко над темными холмами, на вершине горы Йоргена, показался озаренный солнцем Йоргенстад. Белокаменный, он возвышался над дремучими лесами, словно Иерусалим, некогда воссиявший над грешной землей.
Пилигримы шли с запада по Курфюрстовой дороге, и гора Йоргена лежала перед ними как на ладони, позолоченная последними лучами заходящего солнца. У самой вершины были видны дворец гроссмейстера собора и пирамидальный тополь портного Курстена; чуть левее стояла виселица. Ниже, по склону горы, извивались переулок Первосвященников и переулок Роз, где жили друзья Тобиаса: церковный сторож, старый Коркис, и его дочь Урсула. На южном склоне горы раскинулись дворцы первосвященников и роща, над которой высился шпиль собора.
Во все глаза смотрели паломники на святую обитель Йоргена; затаив дыхание они слушали разъяснения старого Тобиаса, и их морщинистые лица сияли блаженством.
Правда, молодые люди и девушки были настроены не столь торжественно, как старики, но и они с любопытством смотрели на город. Вообще среди паломников было довольно много молодежи, которая держалась особняком, образуя небольшие группы: отдельно парни и отдельно девушки. А позабавиться у них еще будет время.
И тут нельзя не признать, что праздник святого Йоргена, великий и святой праздник всех паломников, нередко превращался в самый большой праздник любви, какой только можно себе представить. Ночью, накануне великого торжества, большое кладбище на северном склоне горы можно было сравнить разве что с Содомом и Гоморрой. — Эй, Клаудина, ты тоже собралась на праздник святого Йоргена? — кричит молодой крестьянин с телеги, запряженной клячей.
— Ты угадал, Клаус.
— А зачем ты едешь на праздник, Клаудина?
— Тебе-то что, Клаус?
— Мне, видишь ли, нужна подружка.
— А может быть, я тебе подойду?
— Вестимо, подойдешь.
— Да ты-то мне не подойдешь.
— Хорошо, что вовремя сказала.
— Клаудина! — кричат ее родители, богатые и очень набожные крестьяне. — Ты что там разболталась с этим оборванцем? Вот и бери после этого молодых девушек на праздник святого Йоргена!
— Не дай бог! — подхватывает старый паломник. — Мало ли что можит случиться!
Поднимается невообразимый шум. Ревут ослы, блеют овцы, кукарекают петухи.
Это приписанные к собору крестьяне везут преподобным отцам всякую живность, сыр, ветчину, яйца и вообще все, что с них причитается в счет десятины и других податей, взимаемых во славу святого Йоргена. И вот среди этого шума и гама вдруг прогремели три святых пушечных выстрела, и тотчас же Зазвонили все колокола в городе.
А в востухе уже прастнично звучал старый паломничий псалом:
Как сладок колокольный звон!
На праздник всех сзывает он!
Основная масса паломников двигалась мимо каменоломни, через гранитный мост и затем по переулку Первосвященников к собору. Однако многие поворачивали на север, проходили через предместье Тополиный колодец и поднимались на гору по лестнице Скорби, которую только недавно отстроили заново.
Уже у подножья горы их встречали мальчишки, торгующие паломничьими плащами.
«Плащи! Паломничьи плащи! — неслось со всех сторон. — Купите плащ. Желтый, белый, серый или коричневый».
— Добро пожаловать, дорогие гости, — сердечно приветствовали паломников старожилы Йоргенстада, собравшиеся около моста. — А не прячется ли среди вас Коронный вор? Если он проникнет в город, быть беде!
— Коронный вор! — возмутился старый Тобиас, выставив вперед свою белую как снег бороду. — Пусть бы он только сунулся к нам, уж мы бы задали ему перцу!
Но он знает, что со старым Тобиасом из Нокебю шутки плохи!
И Тобиас в сорок восьмой раз перешел гранитный мост.
— Эй, осторожней, не свались в каменоломню! — кричит он глухому, который вместе со своим хромым другом повернул на север. — Эй! Э-э-эй! Да он же глух, бедняга, глух, как тетерев. И подумать только: я слышу, как рысь, а ведь на благовещенье мне уже, слава богу, стукнет семьдесят пять. Да, вот так. Недаром же я сорок семь раз прикасался к плащу святого Йоргена! — Помолчав, Тобиас добавляет: — Господи, уж не кузнец ли это из Самса?
