Но он не сможет ничего рассказать. Даже газели, с которыми ты пасся, даже волки, с которыми ты пил воду, знают больше, чем он… Потому что тот, кто все повидал, больше уже ничего не видит.
И я четырехактные писал комедии с одиннадцати лет вплоть до двенадцати…
Лопе де Вега
Актеры. Что значит свободно держаться на сцене? Это значит, держаться так, как тебе самому хочется. И как хочется автору. И как хочется режиссеру. А главное — как хочется публике, которой сегодня хочется одно, а завтра — совершенно другое.
Будка суфлерская. Суфлерская будка умышленно отвернулась от зрителей, чтобы никто не мог услышать ее секретов. И она шепчет свои секреты, шепчет свои секреты — боже мой, стоит ли так тихо шептать секреты, если они тут же провозглашаются на весь зал?
Величие зрителя. Маленький человек, потерявшийся в самом последнем ряду за колоннами, никому не был виден, но он видел себя, видел в самом центре, на сцене, в блеске софитов и юпитеров, и он там жил, любил, и страдал, и смеялся, и плакал вместе с героями.
Галерка. Настоящего зрителя искусство всегда возвышает.
Декорации. С одной стороны кулиса раскрашена и ярка, а с другой — мрачна и бесцветна. Потому что с одной стороны — гром оваций и вечный парад, а с другой — свои закулисные будни.
Жен-премьер, герой-любовник, заламывал руки и метал громы и молнии. Потому что перед ним стояла его героиня, и была она хороша, и была молода и прекрасна, а в зале сидела его жена и следила в бинокль за этой сценой.
Зритель. Хочется вмешаться, хочется встать и крикнуть: — Люди, остановитесь! Опомнитесь! Что вы делаете? Но потом сам опомнишься, поудобней устроишься в кресле и продолжаешь наблюдать. Интересно, чем это кончится?
Интермедия. Между двумя длинными разговорами о морали было показано короткое действие, в котором какой-то проходимец оставил всех в дураках, чем вызвал аплодисменты публики.
Интерпретация. Петушиные песни в интерпретации соловья — это соловьиные песни. Соловьиные песни в интерпретации петуха — это петушиные песни.
Контрамарка. Любовь к театру, как и в обычном смысле любовь, иногда заменяется просто знакомством.
Котурны. Актер Н. проснулся, открыл глаза и сунул ноги в котурны, которые носил целый день и снимал, только выходя на сцену, где он очень искусно и естественно играл роль простака.
Лавры. Уходя из театра, каждый зритель уносит с собой по лавровому листку.
Мелодрама. Есть такие легкие драмы. Пустячные драмы. Такие мелкие драмы, какими большие драмы видятся со стороны.
Музыкальное сопровождение. Даже первая скрипка, если она слушает только себя, может испортить любую музыку.
Наличие мест. Свободное место — это место, занятое только собой.
Опера. — Смейся, паяц, над разбитой любовью! — пропел паяц, и зал засмеялся. Не смеялся только один паяц. Правда на сцене. Умирающий так естественно испустил дух, что его наградили бурей аплодисментов. И он встал, поклонился, затем снова лег и испустил дух. И так он вставал, кланялся и испускал дух, все время кланялся и испускал дух и спешил лечь и испустить дух, чтобы опять встать и опять поклониться.
Репетиция. — Коня! Коня! Полцарства за коня!
— Стоп! Не верю.
— Полцарства за коня!
— Не верю. Я не верю, что у вас есть полцарства, и не верю, что у вас нет коня.
— Но… у меня действительно нет коня…
— А полцарства у вас есть?
— Нет…
— Так какого дьявола вы здесь делаете, если сами не верите в то, что говорите?
Роли. И где-то, еще в самом начале действия, какой-то второстепенный персонаж вызвал на дуэль главного героя. Он знал, что вызывает на свою голову, потому что без главного героя в спектакле не обойтись, но он все-таки вызвал, потому что верил в свою звезду, потому что нет такого персонажа, который считал бы себя в го росте пенным.
Свет. Сцена ярко освещена, ослеплена собственным светом, а зал погружен в темноту. Но у этой темноты тысячи глаз, и она видит все, что происходит на сцене.
Театр и жизнь. Театр от жизни отличается тем, что у него всегда есть запасной выход.
Трагедия. И, вливая капли в ухо датского короля, его брат прошептал:
— Не тревожься, брат, борьба идет не против тебя, а за тебя! И в этом была вся трагедия.
Увертюра. Ничего еще нет, все только предчувствуется.» Вот сейчас оно явится, сейчас возникнет, как возникает все на земле: из ожидания, из предчувствия.
Условность постановки дошла до того, что на сцене не было никаких бутафории и декораций, а в зале не было никаких зрителей
Фойе. От фантазий действительность отгородилась толстой стеной и здесь разгуливает, рассеянно поглядывает по сторонам и лениво попивает кофе.
Характер в движении. Он прошел по сцене, словно нес на плечах земной шар, но вовремя сбросил его и теперь спешил уйти от ответственности.
Цирк. Иногда приходится стать на голову, чтобы лучше увидеть небо.
Чеховы. Почти банальный сюжет: краткость (сестра таланта) гибнет от руки своего брата, который, как выясняется, вовсе и не был ей братом, поскольку лишь выдавал себя за талант.
Шиллеры. Сколько иной раз нужно коварства, чтобы завоевать любовь публики!
Язык театра. Многоязычен театр, но все его языки — мимики, жестов, умолчаний и слов — легко переводятся на единый язык — аплодисментов.
Пусть эти образы воскреснут перед нами…
Буало
(Навеяно многими комедиями)
Простак, Убийца и Король, играя без подсказки, со временем входили в роль и привыкали к маске. И даже, кончив свой спектакль и сняв колпак бумажный, держался простаком Простак, Убийца крови жаждал. Скупец копил, транжирил Мот, Обжора плотно ужинал. Любовник все никак не мог вернуться к роли мужа.
И не поймешь в конце концов: где правда, а где сказка. Где настоящее лицо, а где всего лишь маска.
(Навеяно поэмами Гомера, трагедиями Софокла и Еврипида, панегириками Исократа и Горгия)
Разве мало прекрасных Елен?
Пепелище… Безмолвие… Тлен… Все живое уведено в плен… А за что? Почему?
Неясно.
Не поднимется Трол с колен. Пепелище… Безмолвие… Тлен…
Разве мало прекрасных Елен?
Все чужие Елены прекрасны.
(Навеяно поэмами Гомера, а также более поздней литературой)
И на много, на много дней стала слава пустой и ненужной… Табуны троянских коней разбрелись по своим конюшням. Кони мирно щипали траву и лениво брели к водопою… И все реже им наяву рисовались картины боя. И все реже слышался вой, сотрясавший древние стены…
Тишина.
Безмятежье.
Покой.
Чистый воздух.
Свежее сено.
Бесконечный разгон степей… Стойла чистые… Прочная кровля…
В мире — мир.
Троянских коней прибавляется поголовье.
(Навеяно трагедией Эсхила, операмн Р. Вагнера-Регени и Л. Кортезе, оперой-балетом Я. Гануша, балетом Л. Бетховена, кантатой Ф. Шуберта)
По ночам, когда землю окутает мгла, загораются звезды над нею. Есть созвездие Ворона, Пса и Орла — нет созвездия Прометея. То ли сфера небесная слишком мала — Прометей на ней не отмечен…
Но горит над землею созвездье Орла, что клевал Прометееву печень. И горит над землею созвездье Пса, злого Цербера, стража ночи. И стоглавая Гидра таращит глаза, словно миру погибель прочит. Скалит пасти Дракон, извивается Змей…
Но от них на земле не светлее…
Среди тысяч и тысяч ночных огней ищут люди огонь Прометея.
(Навеяно операми Моцарта и Россини, комедиями Бомарше)
— Где Фигаро?
— Он только что был здесь.
— Где Фигаро?
— Он там еще как будто.
— Где Фигаро?
— Он есть.
— Где Фигаро?
— Он здесь. Он будет здесь с минуты на минуту.
Ах, этот Фигаро! Ему недаром честь. Поможет каждому и каждому услужит…
Жаль, что он там, когда он нужен здесь, и здесь тогда, когда он здесь не нужен,
(Навеяно операми К. В. Глюка, А. Казеллы, К. Монтеверди, Л. Росси, а также опереттой Ж. Оффенбаха)
Орфей спустился в ад, а там дела все те же: ни песен, ни баллад— один зубовный скрежет. Кипящая смола, да пышущая сера, да копоть — вот и вся, по сути, атмосфера.
