Наши отыгрывались. Левый крайний, Петраченко, превосходил себя. Уже два раза его сносили почти в штрафной площадке. Еще бы полметра — и пенальти. Но — не везло мужику.
В один из моментов, когда Петраченко снова отчаянно рвался по краю, чтобы сделать прострел, экран вдруг заполосовал.
— У, тунеядец! — сказал хозяин, поднялся и — словно молотом по наковальне — ахнул телевизору по кумполу.
Экран тут же очистился. Мы даже успели посмотреть, как набежавший защитник Салов, с подачи Петраченко, головой вколотил мяч в «девятку»…
С тех пор прошло много времени. Иногда мы встречаемся с ним на собраниях или активах. Обычно он сидит выпрямившись, открытый всем взорам. Но почему-то я вижу только его челюсть — крепкую, тяжелую, уверенную. И все не могу поймать глаза.
Глаза его я так и не запомнил.
Какие они?
Стройка была показательной. И одновременно экспериментальной. На фасаде здания висел красный лозунг:
Товарищи строители, сдадим экспериментальный дом с отличным качеством и гарантийным паспортом!
А чуть ниже висел другой лозунг:
Пусть жильцы скажут нам спасибо!
Еще ниже на большем плакате усатый жилец-пенсионер с благодарностью пожимал руку безусому строителю.
Но самым главным достоинством стройки было то, что прорабом здесь работал мой старый друг и одноклассник Павел Сергеевич Морданцев.
«Отоварюсь по классу люкс!» — подумал я и, помахивая ведром, ступил на территорию стройки. Павел Сергеевич стоял возле башенного крана и, размахивая руками слева—вверх—направо, отдавал приказания.
— Здравствуй, Паша! — сказал я.
— Хо-хо! — закричал он. — Сколько лет!
— А я, Пашенька, с просьбой к тебе. Дай известочки. Хорошая у тебя известка?
— Вот! — сказал Паша, поднеся к моему носу большой палец. — Можно сказать, благодаря этой известке каждый месяц прогрессивки получаем. Тебе сколько надо — вагон, два?
— Куда! — отмахнулся я. — Полведра всего.
— Тю! — сказал Паша. — О чем разговор? Нагребай! — И сам схватил лопату. — А может, вагон надо? Ты не стесняйся.
— Да, нет, спасибо, — поблагодарил я. — Значит, говоришь, хорошая известка?
— С хлебом есть можно! — заверил Паша. И вдруг насторожился: — А тебе, собственно, зачем она?
— Квартиру побелить.
Паша ткнул в землю лопату и хмуро сказал:
— Вываливай обратно.
— Ты чего? — встревожился я.
— Вываливай, — вздохнул Паша. — Как другу говорю. Нельзя ею свою квартиру. Облетает, сволота! Ты вот что, — сказал он. — Если ремонтировать хочешь, я тебе посоветую. Тут одна бабка есть, частница. Купи у нее две чашечки негашенки — за глаза хватит.
Я так и сделал — купил у бабки-частницы две чашечки негашенки, и мне хватило за глаза.
— Ну, брат, спасибо, — сказал я Паше после ремонта. — Мировую ты мне старушку подсказал. Квартирка получилась!.. Как яичко. Надо бы отметить этот факт. А? За мной должок.
— Не мешало бы, — согласился Паша. Мы зашли в магазин.
— Фаечка, — сказал я знакомой продавщице, — взвесь-ка нам пару селедок. Только самых дорогих. Высшего сорта.
— Себе берете или гостям? — оглянувшись, спросила Фаечка.
— И себе, и гостю.
— Гость дальний, близкий? — поинтересовалась она.
— Очень близкий, — сказал я. — Друг детства.
— Тогда я вам не советую, — зарумянилась Фаечка, — Возьмите лучше маринованные огурчики.
У меня дома, хрустя рекомендованным огурчиком, Паша спросил:
— А ты пока все там же? Все штаны населению шьешь?
— Брюки, — поправил я. — Все шьем.
— И носить можно? — сострил Паша.
— Будь здоров! — отпарировал я. — Уже приближаемся к мировому уровню. Послезавтра вот образцы на выставку повезем. В Париж.
Паша уважительно присвистнул и сказал:
— А ведь это идея… Закажу-ка я у вас штаны.
— Себе? — спросил я. Паша кивнул.
— Брюки, значит, — сказал я. — Так-так… У нас, выходит, желаешь? Ну-ну… А знаешь что… Сведу-ка я тебя лучше к одному старичку, а? Такой, брат, старик — просто брючный ас. Десять раз спасибо скажешь.
— Ну, ладно, веди, — согласился Паша. — Только быстрее. А то, боюсь, деньги разойдутся. Премию я получил за дом. Дом-то мы сдали. На «отлично» и с гарантийным паспортом…
Дама, стоявшая в автобусе позади меня, вдруг предложила:
— Давайте меняться?
— Чем? — растерялся я.
— Не чем, а местами, — пояснила дама. — Вы встанете на мое, а я на ваше.
— Честно говоря, так хорошо устроился, — признался я.
А я, правда, только что расположился поудобнее: вытянул правую ногу из-под чьего-то сапога и поместил её в щель между сиденьями, портфель приспособил на колени не возражавшего молодого человека, а левой рукой ухватился за хлястик стоящего впереди гражданина.
— Вот люди! — вспыхнула дама. — Он, видите ли, устроился! Да вы что, ночевать здесь собрались?
Ночевать я не собирался, а поэтому уступил настойчивой даме — и мы поменялись.
Дама обосновалась на бывшем моем месте, но не так хорошо, как, может быть, предполагала. Перед ней оказался мужчина, за чей хлястик я держался, а этот мужчина имел такую чудовищно широкую спину, что она даже не помещалась в проходе. И дама, которая была значительно ниже среднего роста, чувствовала себя, видать, около его спины неуютно — как под забором.
— Ну вот, поменялись… И что вы, простите, выгадали? — спросил я.
Дама нервно застучала кулачком в преградившую ей путь спину:
— Давайте меняться.
— Охотно, охотно, — пробормотал мужчина и, опрокинув двух студенток на мамашу с ребенком, поменялся с дамой местами.
— Товарищ, встаньте боком, что ли! — обиделись студентки. — Вон вы какой широкий!
— Охотно, охотно, — пробормотал толстяк и развернулся боком.
Но в профиль мужчина оказался еще шире, чем со спины, и вдобавок теперь он упёрся плечом мне в подбородок.
Обдирая щеку об это драповое плечо, я с трудом вывернул шею и сказал стоявшему за мной меланхоличному гражданину:
— Может, поменяемся?
— Мне все равно с кем, — ответил гражданин. — Только вот товарищ раньше заявку сделал. — Он кивнул через плечо.
— Тогда давайте так, — предложил я. — Вы — со мной, я — с ним, а потом — он с вами.
И мы произвели такой многоступенчатый размен. И временно успокоились.
Но тут водитель скомандовал в микрофон:
— Граждане! Меняйтесь местами и проходите вперед!
— Что касается меня, то мерси! — громко запротестовал я. — Наменялся досыта.
— Выходит, так и будешь стоять как пень?! — возмутились сзади.
— Ничего не поделаешь, товарищ, — сказал мой сосед-полковник. — Раз надо — значит, надо. Давайте исполнять.
Я поменялся местами с полковником. Потом — с юношей, прижимавшим к животу виолончель. Поменялся также с бабушкой в плюшевой жакетке и с двумя бородатыми геологами.
Очутившись на задней площадке, я получил наконец возможность спокойно подумать над происходящим, и тут-то мне открылся смысл наших перестановок.
«Только так! — просветленно подумал я. — Только так, все время меняясь местами, мы и сможем пядь за пядью осуществлять наше движение вперед. Конечно, кто-то при этом должен пядь за пядью перемещаться в обратную сторону… Ради общего блага… Пусть на этот раз отступающим оказался я. Неважно! Ведь если все захотят меняться только вперед, наше коллективное поступательное движение заклинится и умрет…»
Теперь позади меня оставался только один пассажир. Он висел на подножке, уцепившись побелевшими руками за раздвинутые дверцы. В зубах пассажир держал папку для бумаг и варежки.
— Наверное, хотите поменяться? — добродушно подмигнул я.
Пассажир, глотнув слюну, напряженно кивнул. И мы поменялись: он вошел в автобус, а я выпал наружу.
Посетитель вышел от моего начальника и, что-то мурлыча себе под нос, стал надевать плащ. Видимо, визит его был приятный, потому что он великодушно сказал:
— А ведь я вас где-то встречал. Только вот где, не помню.
— Как же, — ответил я. — Встречали, встречали. Не то чтобы вы меня, а правильнее будет сказать — я вас. Даже фамилию вашу помню. — я назвал фамилию.
— Верно, — польщенно улыбнулся он. — Тот самый. Так где же это было? Напомните.
— А вы нам одно время читали ужасно глупые лекции, — сказал я.
— Не может быть, — смешался он.
— Да как же не может! — запротестовал я. — Там еще, помню, была такая нелепая фраза. — И я привел фразу.
— Странно, — пробормотал посетитель. — Мне раньше никто ничего подобного не говорил.
— А вот это действительно странно, — согласился я. — Ведь я не один вас слушал. Со мной рядом обычно сидел, — я назвал фамилию. — Он теперь занимает, — я назвал должность.
