У Джеймса была привычка изображать себя благородным героем своих историй. Какими бы они ни были забавными, их основная мысль гласила: ну разве я не великолепен? В этом был весь Джеймс. С годами он стал склонен к некоторому самолюбованию. Но Стефани объясняла эту черту его душевной ранимостью и даже находила ее трогательной. Он такой открытый, как на ладони, думала она любовно. Но, как видно, ошибалась.
Обычно бывало так: Джеймс начинал хвастаться, Стефани его вышучивала, он смеялся и признавал, что несколько преувеличил свои заслуги. Это было игрой, и оба представляли, что от них ожидается, и четко знали свою роль. Она полагала, что оба они получают удовольствие от этой игры. Они спорили обо всем на свете, от тривиального до запретного — о политике, религии, о том, у кого голос лучше — у Натана из «Бразер Бийонд» или у Лимала из «Каджагугу». И прошлый вечер не стал исключением. Джеймс пытался доказать, что в «Скорой помощи» более достоверно изображена повседневная жизнь американских больниц, чем в «Анатомии Грея».
— Может быть, так и есть, — отвечала ему Стефани. — Я только говорю, что сам ты ничего не знаешь наверняка.
Джеймс надулся, полувсерьез-полушутливо.
— Я все-таки как-никак работаю в медицине.
— Джеймс, ты ветеринар! — засмеялась Стефани. — Ты ничего не знаешь об обычных больницах, кроме тех восемнадцати часов, которые провел в приемной роддома в полуобморочном состоянии, пока я рожала. Я даже к врачу тебя не могу заставить сходить, когда ты болеешь.
— А ты знаешь, — спросил Джеймс, игнорируя ее последний выпад, — что в некоторых странах ветеринарам разрешено оказывать медицинскую помощь людям, но не наоборот?
— Это ты к чему?
— Я просто говорю, что моя работа очень близка к работе человеческого врача.
— И это делает тебя специалистом по американским клиникам?
— Ну, все же большим, чем тебя. Я уступил бы тебе, если бы мы спорили о том… ну, не знаю… чего никогда нельзя надевать, или о показе мод. — И он самодовольно улыбнулся, словно говоря: вот тебе!
Стефани схватила диванную подушку и прицелилась ему в голову.
— Самодовольный сукин сын, — фыркнула она, и он мгновенно утратил всю важность.
— А, задело за живое! — засмеялся он вместе с ней. — Ведь знаешь, что я прав.
Стефани снова уставилась на пять слов, точнее, на пять слов и букву — и три поцелуя. Она не хотела, она не из тех женщин, кто копается в эсэмэсках супруга, пока тот в ванной! Но сегодня, когда она обнаружила, что он забыл дома свой мобильник, и просматривала его телефонную книжку, пытаясь отыскать телефон Джеки, секретарши ветклиники, вдруг поймала себя на том, что механически перебирает его сообщения, выискивая… Нет, ничего конкретного она не выискивала, смотрела просто так.
Она почувствовала, как кровь отлила от головы, и быстро взглянула, от кого пришло сообщение. Отправитель подписался «К.». Просто «К.». Не Карин, не Керсти, не Кили, чтобы дать ей какую-то подсказку. И не Кимберли, не Карина, не Кристен. Просто «Я так скучаю по тебе. К. Чмок, чмок, чмок», словно во всем мире был только один человек, чье имя начиналось на «К», и Джеймс должен безошибочно догадаться, кто это.
Она принялась неловкими пальцами тыкать в кнопки, чтобы посмотреть в телефонной книжке — может быть, у личности, именуемой себя «К.», окажется знакомый ей телефонный номер. Но тут хлопнула входная дверь. Стефани быстро отбросила телефон и отскочила от него, как ужаленная. Погрузив руки в слишком горячую воду в раковине, она постаралась придать себе невозмутимый вид, и в этот момент в комнату вошел Джеймс.
— Не видела мой телефон? — спросил он, даже не дав себе труда поздороваться.
— Нет… — ответила Стефани и удивилась, почему не сказала: «Да, он вон там». Потому, что он мог заметить, что она просматривала его телефонную книжку, вот почему!
Джеймс обвел комнату взглядом, вышел, и Стефани услышала его быстрые шаги на лестнице. Тогда она вытащила телефон из-под стула, куда тот завалился, быстро потыкала в кнопки, пока не вернулся обычный фон, и выбежала в холл.
— Джеймс! Я нашла его. Он здесь! — крикнула она.
— Спасибо. — Джеймс забрал у нее мобильник и чмокнул в щеку. — А я уже доехал до Примроуз-Хилл, — сказал он, закатив глаза, и направился к двери.
— Пока, — грустно проговорила она ему в спину.
Потом заперла за ним дверь и тяжело опустилась на ступени. Ничего, твердила она себе, надо подойти к этому рационально, не делать поспешных выводов. Но язык послания, эта фамильярность, целых три поцелуя вместо обычного одного, который в наши дни считается привычным даже в деловой переписке… И зачем позвонившему было подписываться одной лишь буквой «К»? Потому, разумеется, что он не хочет, чтобы она знала, кто это, решила Стефани!
Ей ужасно хотелось заглянуть в компьютер Джеймса, перебрать его почту, посмотреть — может быть, там найдется какой-то ключ, намек на то, что это за «К», но она знала, что не должна превращаться в особу подобного сорта. Сначала начнешь шарить в электронной почте, потом вскрывать над паром письма, потом и вовсе нюхать воротнички его рубашек, когда он возвращается домой, словно тоскующая собака. Она должна оставить сомнение в пользу Джеймса.
Правда заключалась в том, что, хотя ее брак и не был идеальным, хотя они и мало общались в последнее время и заботы о доме оттеснили на задний план все прочее, она ни за что бы не подумала, что он может увлечься другой женщиной. Ни за что бы не подумала. Она просто представить себе не могла, что он способен на это. Даже если бы она ему надоела или он устал от их совместной жизни — хотя не было никаких оснований так считать, — он сохранил бы брак ради ребенка.
Стефани искренне не представляла, что другая женщина могла упасть в объятия Джеймса — с его привычкой хвастаться и ковырять в ухе ватной палочкой, глядя в телевизор.
Но может быть, она все понимает превратно? Надо поскорее уйти из дома, пока соблазн заглянуть к нему в компьютер не стал непреодолимым! Надо пойти в офис и поговорить с Наташей. Наташа подскажет, что делать.
— Ничего не делай, — посоветовала Наташа, когда Стефани рассказала ей все. — В конце концов окажется, что это все пустяк, и он только рассердится, что ты читала его эсэмэски. Кстати, зачем ты их читала?
— Я не читала… сама не знаю.
— Может быть, это написал мужчина? Кевин, Кристер или Кит?
— И прислал три поцелуя?
— Метросексуал. Они очень раскованны в проявлении чувств. Или влюбленный в него гей? Кен? Кифер?
Стефани невольно засмеялась.
— Я не думаю, что это прислал мужчина.
— Тогда это его тетушка.
— Ну уж нет!
— Кто-то с работы?
— И три поцелуя!
— Ну, согласна, выглядит подозрительно. Но только не делай ничего сгоряча. Переспи с этим.
— Ладно, — нехотя ответила Стефани, которая всегда слушалась Наташиных советов.
— Вот дерьмо! — сказала она пять минут спустя. — Я только что поняла. Тот браслет, который он подарил мне на годовщину… Он чувствовал себя виноватым, потому и потратился так! Это был не знак любви, а просьба о прощении.
Весь день Стефани не могла выбросить Джеймса из головы. Перебравшись в Лондон три года назад, они виделись нерегулярно. Дело в том, что Джеймс готов был мириться с жизнью в столице, только разрываясь между своей старой практикой в деревне под Линкольном и новой работой в престижном районе Сент-Джеймс-Вуд, где подстригал когти бенгальским кошкам и прописывал диеты перекормленным песикам. Он говорил, что не хочет отказываться от работы па фермах, ведь это его специальность — работать с крупным рогатым скотом, сельскохозяйственными животными, а не с избалованными питомцами средних и высших классов. Его влекли дойные коровы и обреченные на бойню овцы, а не Душки, Мушки и Лапочки.
И каждое утро по воскресеньям он отправлялся в провинцию и возвращался только вечером в среду, усталый сверх всякой меры. Она с ужасом подумала, что там у него совсем особенная жизнь. И почему это она всегда упорно не верила, что у него может быть другая женщина? У него имелись возможности, мотив, средства. Это было идеальное преступление.
Прежде Стефани полагала, что сможет иногда сопровождать его в поездках, но, когда Финн пошел в школу, показалось смехотворным дергать его с места каждые несколько недель. И кроме того… было облегчением половину недели заботиться только о ком-то одном. И вот то, что они стали проводить много времени врозь, с неизбежностью привело к ослаблению крепких прежде связей между ними. Их сферы перекрывались все меньше. Он никогда особо не интересовался ее работой, не понимал, насколько важно, чтобы новая персона на обложке «Холби-Сити» не оказалась в том же самом платье, что у одной из «Герлз Алоуд».
