Капитан медицинской службы Аллилуев был интеллигентом чуть ли не в десятом поколении. Матом не ругался, ко всем бойцам обращался строго на «вы». Разбавленный спирт не пил и витаминками не закусывал, в отличие от бригадного начальника медицинской службы. Всегда был задумчив, обстоятелен и исполнителен. Присутствуя на совещаниях, не кричал, ничем не возмущался, всё спокойно записывал в блокнотик и очень быстро исполнял или еще быстрее заваливал порученное задание. Был лишь один недостаток у капитана — иногда в глубокой задумчивости, совершенно не осознавая того, мог брякнуть свои мысли вслух. На том же совещании, когда зампотех ругался по поводу летнего сварщицкого костюма, Аллилуев ушёл в глубокую задумчивость и меланхолично рисовал в блокноте рецепты на латинице. В момент жарких прений образовалась небольшая пауза, и тут в абсолютной тишине раздался голос капитана-медика:
— Эхххх, сейчас бы как взбзднуть — да с огоньком!
Тишина стала гнетущей, и офицер понял, что свою мысль он высказал вслух. Капитан резко покраснел, но сделал вид, что его это не касается.
— Я вам предоставлю такую возможность, да еще на свежем воздухе, — прервал тишину командир бригады, — в разведывательной группе должен быть внештатный фельдшер…
* * *
Помощника начальника финансовой службы, в миру просто «начфинёнок», в этот день склоняли все кому ни лень. Начфинов вообще все любят просклонять. Молодой же финансист страдал, по всей видимости, синдромом "рассеянного внимания" и забыл насчитать какие-то выплаты жене комбрига, служившей в строевой части прапорщиком.
Вот так в офицерской группе появился свой начфин — потерянное и всего боящееся офицерское существо в звании лейтенанта.
* * *
Лёню Ромашкина в бригаде знали все, ибо это был единственный человек, который на прыжках умудрился приземлиться на личный автомобиль заместителя командира бригады по воспитательной работе. Все претензии Лёня отмёл в сторону, и в результате его кандидатура была выдвинута тем самым бригадным воспитателем на всё том же совещании у командира бригады. Полковник сказал, что Ромашкин весьма полезная личность на предстоящих учениях, ибо он занимается… Чем занимается майор Ромашкин, никто так вспомнить и не мог. Начали допрашивать начальника отделения кадров. Выяснилось, что Лёня стоит по штату в моём отделении, но его там никто не видел. Воздушно-десантная служба попыталась взять майора под свою опеку, ибо Ромашкина на прыжках бросали на пристрелку (прыжок для определения силы и скорости ветра). Хотя для этих целей бросать положено было ПДММ (парашютный десантный мешок мягкий), бросали всегда Лёню. Мешок, в случае утраты и порчи, списать было очень муторно, а майоров у нас в бригаде полно, поэтому воздушно-десантную технику берегли. Комбриг, однако, призадумался, от напряжения его голова закачалась, он немножко всхрапнул, встрепенулся и объявил всем, что Ромашкин тоже включен в состав группы, а в случае, если, действительно, эту особую РГ придётся выводить, то вывод в тыл противника будет осуществлён воздушным путём парашютным способом.
* * *
Чувство того, что надвигается какая-то неприятность, надвигалось неотвратимо. А когда я выглянул в окно и увидел бегущего по плацу зампотыла, то стало ясно, что скоро будет Армагеддон. Ну, не мирового масштаба, а так — небольшого бригадного. Толстый зампотыл на самом деле не бежал, а катился по обледеневшей дорожке и не мог остановиться. Врезавшись в трибуну на плацу и разогнав по дороге роту, занимавшуюся строевой подготовкой, начальник тыла остановился, перевёл дух и вальяжно двинулся дальше. А я в это время, находясь в состоянии панического страха, намеревался выдвинуться в кафе и слопать парочку пирожных, дабы заглушить неясную тревогу. Однако так и не успел, зазвонил телефон. Звонок я проигнорировал и кинулся к двери, но было поздно — на входе меня встретил посыльный по штабу и объявил, что меня желает видеть комбриг.
Предчувствия не обманули. Меня назначили командиром той самой особой группы, которую я сам же и придумал. Радость моя была беспредельна, и поэтому я всё-таки выдвинулся в кафе и съел два пирожных. После принятия пищи настроение некоторым образом улучшилось. Может всё-таки и не потребуется эта нелепая группа, и на учениях обойдутся без неё, и зря я так переживаю. Покурив, я пошёл рисовать "решение на применение" и набирать всякие пояснительные записки. В пункте о противнике я, от скудоумия и мелкого желания кому-нибудь напакостить, упомянул своего товарища Вову Черепанова: "Воспользовавшись критической ситуацией в приграничном регионе, государственную границу перешла группа под руководством майора запаса Черепанова. В течение нескольких суток незаконное вооружённое формирование насиловало скот, угоняло женщин и агитировало местное мужское население идти на службу по контракту в ряды ВС РФ, чтобы таким образом снизить их боеспособность". То, что мне не достанется за написанный бред, я был уверен на девяносто процентов, начальник штаба, если и проверял, то только поверхностно, не вникая в суть. Комбриг, когда проверял, то в первый раз говорил — переделать все и немедленно. Некоторые офицеры впадали в ступор и в течение бессонной ночи пытались всё исправить, изводили кучу бумаги и портили карты. Когда-то я тоже также мучался. Теперь я просто громко кричу "Есть!", запираю документы в сейф и на следующее утро подаю их командиру в том же самом виде, что и вчера.
— Вот, совсем другое дело! — восклицает полковник и подписывает всё, не глядя.
Когда всё было сделано и подписано, я решил всё-таки собрать весь личный состав назначенной группы и как-то обозначить приоритеты. Обзвонив всех, я назначил встречу возле штабной курилки, пригрозив за неявку сдать всех комбригу и посодействовать в лишении «тринадцатой» на сто процентов. Собрались все, чем несказанно смутили бригадного заместителя по воспитательной работе. Воспитатель чувствовал подвох и поэтому решил на всякий случай доложить командиру. Полковник, выслушав доклад, решил сам посмотреть — что за сборище и, обойдя штаб по периметру, начал выглядывать из-за угла. Однако заместитель начальника штаба по службе войск увидев в окошко фигуру, прячущуюся за углом, высунулся в форточку и заорал во всё горло:
— Ээээ! Какой там мудила ссыт под окнами штаба?!! Аааа, товарищ полковник, это вы! Ничего, ничего страшного — сам маюсь, всё не дождусь, пока ремонт в штабном туалете сделают! Кстати, товарищ полковник, надо бы строителям люлей накатить, а то они совсем…
Комбриг замахал руками и, уже не таясь, как будто так и надо, вышел из-за угла.
Пачишин, увидев комбрига, первым подал команду:
— Товарищи офицеры!! — и после этого двинулся к полковнику строевым шагом, потом опомнился и, не убирая руки от головного убора, развернулся и затопал обратно в курилку.
— Товарищи офицеры! — ответил полковник и стал всех с подозрением осматривать, — а что это вы здесь делаете? — задал он киношный вопрос и уставился на меня.
— Товарищ полковник, провожу совещание особой группы, намечаем план работы, — отбрехался я.
— Действительно, — удивился комбриг, все люди, назначенные, здесь, — однако, молодцы! Разрешаю вам проводить свои совещание в классе оперативной подготовки.
— Есть, товарищ полковник! У нас еще одна проблема — нет оперативного офицера, а на такие группы оперативный положен кто-то из заместителей…
— Действительно. Назначу я вам оперативным офицером, наверно, своего заместителя по воспитательной. А то он так переживает, так переживает…
Воспитатель, узнав, что теперь он непосредственно отвечает за нашу группу, высказался кратко и ёмко:
— Вот суки!
* * *
Учения уже шли полным ходом третьи сутки, и все офицеры штаба метались как угорелые, засыпая на ходу. Я перемещался только от компьютера к карте по несколько раз, перепечатывая различные распоряжения и перерисовывая обстановку. Процент маразма и долбоебизма на этих учениях давно превысил все установленные ранее опытным путём нормы. «Комиссия» из «верхних» штабов уже запутывала сама себя нелепыми вводными. Начали выводить разведывательные группы. Командиры сидевшие на «доподготовке» радостно взвизгнули. Намного проще и легче залечь где-нибудь в лесах на базе и ждать противника, который якобы перейдёт линию фронта, чем торчать в бригаде и завывать от бестолковой суетни. Если группу уже в ходе выполнения учебно-боевой задачи перенацелят на другой объект, то абсолютно ничего страшного в этом нет. Командир группы выслушает радиста, крякнет, и, со счастливой улыбкой на мужественном лице разведчика специального назначения, обматерит всё начальство, не спеша поужинает или пообедает, и даст команду выдвигаться дальше. Красота! Нам об этом в штабе — только мечтать. Наши начальники в штабе, получив очередную вводную, тут же выпадут в осадок, устроят истерику, обвинят всех своих подчинённых в ничегонеделанье, а потом начнут носиться, мешая всем и брызгая слюнями. Не знаю, как в других штабах, но у нас дело обстояло именно так.
