Ознакомительная версия.
Данилов промолчал. «Сейчас пошлют в лабораторию за анализами, а на обратном пути попросят каталку из приемного отделения привезти», — подумал он.
— У нас тут, доктор, не розарий, — примиряюще сказала брюнетка, — чувствуете, как пахнет? Три вокзала недалеко, а оттуда кого только не везут…
— Могли бы для бомжей отдельную больницу отвести! — взвился врач. — Это же черт-те что…
— Нашу бы и отвели, — поддела худая, усаживаясь за один из столов и придвигая к себе стопку листов назначений. — Чтоб с трех вокзалов далеко не возить…
— Тогда бы я здесь и дня бы не остался! — отрезал врач. — Пошли, коллега, сделаем обход, заодно и потренируетесь дневники писать. Знаете, как в реанимации дневники пишут?
— Знаю, — кивнул Данилов. — Жалобы, основные показатели, динамика. И так каждые…
— Вас как зовут? — перебил его врач.
— Владимир, — машинально ответил Данилов и тут же поправился: — Владимир Александрович.
— А я — Владислав Алексеевич, — представился врач, но руки не подал. — Коренной москвич в шестом поколении, между прочим. А занимаюсь здесь хрен знает чем, бомжей вокзальных лечу. Их сегодня целых четверо.
Данилов потянулся к лежавшим на столе историям болезни, чтобы взять их с собой на обход, но Владислав Алексеевич мотнул головой — обойдемся мол.
Обход был скорым, как и полагается текущему обходу в реанимации. Пациенты с утра осмотрены, полечены, назначения сделаны, далее по дежурству внимание уделяется тем, кому стало хуже. А стабильные как лежали себе, так и лежат, на то они и стабильные. Владислав Алексеевич задержался немного возле мужчины, прооперированного сегодня по поводу аппендицита, осложнившегося перфорацией аппендикса и перитонитом, удовлетворенно хмыкнул и пошел дальше.
Через двадцать минут они уже сидели в ординаторской.
— Списывайте, доктор, у всех предыдущие дневники, — распорядился Владислав Алексеевич. — А я пока чай заварю. Чай пьете?
— Спасибо, не надо, — отказался Данилов.
Он начал писать дневники и попутно слушать Владислава Алексеевича, который оказался не только москвичом в шестом поколении, но и врачом в третьем, чем несказанно гордился.
— Дед мой одно время, еще при Хрущеве, был начмедом Первой градской, а отец двадцать лет руководил Истринской районной больницей…
Данилов писал и слушал, даже время от времени из вежливости кивал головой. Закончив с дневниками, он дождался паузы в монологе Владислава Алексеевича и спросил:
— Что-то еще надо делать?
— Пока нет, — ответил тот. — Можете отдыхать.
Отдыхать не хотелось, да и как отдыхать — сидеть и тупо смотреть перед собой? Данилов взял одну из историй болезни и углубился в чтение. «Хоть бы привезли кого, — подумал он. — Или перевели бы…» Если выпало тебе дежурить в компании не очень приятного напарника, то лучше уж заниматься делом. Так время идет быстрее.
Провидение сжалилось над Даниловым — минут через пятнадцать послышался шум каталки и громкие мужские голоса.
— Как прорвало сегодня — везут и везут, — вздохнул, вставая, Владислав Алексеевич. — Уже пятый, или нет — шестой…
Бригада «скорой помощи» привезла мужчину средних лет с проникающим ножевым ранением брюшной полости. Крайне тяжелое состояние — давление чуть ли не по нулям, пульс нитевидный, дыхание периодическое, по Чейн-Стоксу1… Выражаясь бытовым языком — не жилец. Оперировать такого пациента не возьмется ни один хирург, поскольку «оперировать» в данном случае будет означать «зарезать». Сначала надо стабилизировать пациента, чтобы можно было надеяться на то, что он переживет операцию.
* * *
1 «Дыхание Чейна-Стокса» или «периодическое дыхание», — дыхание, при котором редкие и поверхностные дыхательные движения постепенно учащаются и углубляются, а достигнув максимума на пятом-седьмом вдохе, снова ослабляются и урежаются, до паузы в дыхании, после которой цикл повторяется заново. Впервые описано в начале XIX века Джоном Чейном и Уильямом Стоксом.
Переложили с каталки на койку, подключили к монитору и к аппарату искусственной вентиляции легких, подсоединили к подключичному катетеру, который поставила «скорая», новую «банку» с полиглюкином, вкололи, что положено… Данилов помогал раздевать пациента, набирал в шприцы растворы, вызвал по местному телефону на срочную консультацию хирурга (оперировать — не оперировать, а проконсультировать, пока пациент еще жив, изволь; чтобы потом никто не придирался — «как это так — хирургу не показали?»).
— Лариса, определи группу! — распорядился Владислав Алексеевич.
— Сейчас!
В подключичный катетер, куда капал полиглюкин, Лариса соваться не стала — взяла несколько кубиков крови из локтевой вены. Данилов оценил ее мастерство — ткнула иголкой не примериваясь и в точности попала куда следует. Есть, чему поучиться, определенно есть.
Пришел хирург. Бегло осмотрел пациента, поглядел задумчиво на экран монитора и начал перешептываться с Владиславом Алексеевичем.
— Владислав Алексеевич, идите посмотрите, — позвала от поста Лариса.
— Доктор, взгляните на тарелочку, — попросил Данилова Владислав Алексеевич. — Справитесь?
— Конечно. — Данилов даже немного обиделся. Как можно задавать врачу подобный вопрос?
На специальной белой тарелке — два ряда капель. Стандартные сыворотки крови разных групп (в каждом из рядов сыворотка иной серии — так надежнее), смешанные с каплей крови пациента, расположены согласно номерам, написанным химическим карандашом. По тому, где именно произошла агглютинация (склеивание) эритроцитов, а склеиваются эритроциты разных групп, определяется группа исследуемой крови.
Лариса не понесла тарелку к койке, потому что на посту, под ярким светом настольной лампы, было удобнее оценивать результат.
— Вторая, — сказал Данилов, внимательно рассмотрев тарелку.
Смеси сывороток первой и третьей групп с кровью пациента выглядели «зернистыми», произошла агглютинация, сыворотка второй группы, смешавшись с каплей крови, агглютинации не вызвала.
— Вторая, — согласилась с ним Лариса.
Данилов взял историю болезни пациента и сделал отметку на титульном листе.
— Лучше бы карандашом, — сказала Лариса. — Ручкой пишем, когда из лаборатории подтверждение приходит. Ладно, ничего…
Вскоре мужчину с ножевым ранением увезли в операционную.
— Пойдемте на вечерний обход, — пригласил Владислав Алексеевич.
Этот обход получился более продолжительным, чем предыдущий.
— Закон такой, — делился секретами мастерства дежурный реаниматолог, — кто хорошо работает, тот долго спит. Бывают, конечно, исключения — и «скорая» везет, и больные «ухудшаются», но я веду к тому, что не стоит откладывать на ночь то, что можно сделать вечером…
Данилов слушал и мотал на ус.
— …Проверить катетеры и электроды, оценить показатели — не начал ли херовиться наш клиент, короче говоря — убедиться, что все путем.
Владислав Алексеевич внимательно посмотрел на Данилова и, понизив громкость, сказал:
— Тут еще много значит — какие у тебя в смену сестры. Попадаются откровенные пофигистки — ночью монитор запищит, так они его спокойно выключат, чтобы спать не мешал. Утром встаешь, что называется, «к холодным ногам» и описываешь смерть… Что — не верится? Я с такими стараюсь вообще не дежурить…
— Но в реанимации, вообще-то, дежурства без права сна… — вырвалось у Данилова.
— Умный очень? — окрысился Владислав Алексеевич. — Ну-ну Поначалу все такие умные. А как сам начнешь работать на двух работах, а в редкие часы отдыха алконавтов из запоя выводить, так сразу по-другому запоешь!
Больше Данилова никаким «мудростям» не учили. Сам виноват — не оправдал доверия.
Закончив обход, Владислав Алексеевич сказал, обращаясь не к Данилову, а куда-то в пространство:
— Дневники лучше писать на посту. Я прилягу отдохнуть в ординаторской.
Данилову было, как говорится, параллельно — где писать дневники. На посту так на посту. Так даже лучше — и биографию дежурного реаниматолога не слушать и, вообще, приятно находиться в реанимационном зале, в полной готовности оказать помощь, если что… Это уже не учеба, это — работа…
Забрав из ординаторской истории болезни, Данилов подошел к посту и начал озираться в поисках свободного стула.
— Садитесь, доктор, — Лариса встала, — в ногах правды нет.
— А вы? — замялся Данилов.
— А мне надо кое-что спросить у Владислава Алексеевича, — ответила Лариса и направилась в ординаторскую.
Данилов сел на освободившийся стул и открыл первую из историй.
— Не торопитесь, доктор, — сказала другая медсестра. — До утра вас никто отсюда не попросит. Можете даже вздремнуть — уж чему-чему, а спать сидя вы должны были научиться?
Данилов издал невнятный звук, могущий с равным успехом означать и «да» и «нет».
— Вот освоитесь и тоже пассию себе заведете, — как ни в чем не бывало продолжила медсестра. — Чтобы не скучно было дежурить. Только не увлекайтесь, потому что любовь на работе чревата осложнениями…
Ознакомительная версия.
