Это долгая история — как поймали кота. Потому что его ловили, пожалуй, часа полтора. Он прятался под бревнами, под крылечками, залезал на деревья и даже на телеграфные столбы. Ему, наверное, не нравилось, что трое мальчишек со зловещим видом и с растопыренными, как у садовых чучел, руками всякий раз заходят к нему с разных сторон, перемигиваются и громко шипят друг другу: «тсс-тсс», а ему, коту: «кис-кис». И просят: «Ну иди сюда, рыженький!» А может быть, он подумал, что они играют и решил доставить им удовольствие? Об этом знает только сам Барсик.
Когда кота поймали и освободили его от этой неудобной тряпки на шее, он никак не хотел уходить от ребят и все терся о ноги Бориса, пока тот развязывал носок. И Барсик, очевидно, недоумевал, зачем они его так долго ловили, а теперь гонят прочь:
— Пшел, пшел, рыжий!
Когда Борис доставал из носка записку, из нее выпали деньги.
— Десяточка, — зачарованно произнес Хихикало, наклоняясь. Борис оттолкнул его и положил десятку в карман.
«Нас тоже заперли, — прочитал он. — Если сумеете выйти, быстро купите трос капроновый, 50 метров. А не то разберут, и никакого «Вокруг света» не будет. Михаил Енохин».
— А? — поднял голову Борис. — Слыхали? Куда задумали? Вокруг света!
— Вот заливают! — захихикал Хихикало. — Вокруг журнала «Вокруг света» они поплывут!
Молчун хотел было кивнуть, но предусмотрительно взглянул на Бориса.
— Вокруг света! — с завистью сказал Борис. — Вся страна узнает!
— Да что там вся страна, — на ходу перестроился Хихикало. — Весь мир!
— Вокруг света мы, конечно, не поплывем, — задумчиво сказал Борис. — Кому это надо?
— Потонем,—согласился Хихикало.
— Захватим шлюпку, — продолжал Борис. — Спрячемся где-нибудь в тайной бухте. Месяцев на пять-шесть...
— Учиться в школе, значит, не будем, — широко улыбнулся Хихикало.
— ...А домой письма присылать будем с марками: Австралия, Чехословакия, Монгольская Народная Республика, — размечтался Борис.
— Постой, — перебил его такой же неуч Хихикало. — Ну, в Австралии и Чехословакии вроде бы есть какие-то моря или океаны. А в Монголии, кажись, нет, я ее недавно на карте случайно видел.
— Пустяки. Кто у меня дома разбираться станет? Лишь бы марки были заграничные, — заявил Борис и повторил: — Будем посылать письма... Вроде бы плывем. — Он зачарованно смотрел на голубое небо. — Уходим вначале налево от пристани, а через полгода подплывем справа. Все поверят, что мы земной шар обогнули! Вы только послушайте. Представляете, какая встреча будет!
И они послушали... И они представили...
Шлюпка под высоким парусом, зияющим дырами, гордо приближается к пристани в сопровождении военных кораблей, теплоходов и бесчисленного множества яхт, шлюпок и моторок!
На пристани — весь город от мала до велика! Даже все грудные в детских колясках и все древние старики в инвалидных колясках!
«А все отдыхающие в соломенных шляпах», — сказал Борис.
Иностранцы, увешанные сувенирными значками, с русской матрешкой в одной руке, с фотоаппаратом — в другой! С табличкой: «Родные и близкие» стоят родители Бориса, Молчуна и Хихикало, их близкие и дальние родственники! Шеренгу «родных и близких» замыкает пес Фантомас, увенчанный в честь Молчуна большим лавровым венком!
Другая табличка: «Товарищи и друзья!»С ней гордо стоят все те мальчики и девочки, которых обижали Борис и его компания!
Третья табличка: «Помощники»! Ее восторженно вздымают на палке Михаил, Женька и братья Мошкины!
Журналисты, кинохроника, радио и телевидение! Отдельно стоят Вицин, Моргунов, Никулин и Папанов с длиннющим плакатом: «Тоже обещаем никогда не хулиганить!»
В руках у советско-американского экипажа космонавтов «Союз— Аполлон» красочный транспарант: «Приветствуем на родной земле!»
Сводный (сведенный из всех городов страны!) духовой пионерский оркестр и детский хор Большого театра (недавно его выступление по радио передавали!) исполняют песню: «Капитан, капитан, улыбнитесь!» (На международных языках, чтоб все понимали!)
Борис улыбается в усы. Усы внезапно съезжают набок, он ловко и незаметно поправляет их. Неузнаваемо изменился и облик других «вокругморяплавателей»! Ветер треплет пышные бакенбарды Молчуна и Хихикало. (Обросли в долгом плавании!)
Шлюпка швартуется у причала. Тотчас же почитатели подхватывают шлюпку вместе с героями и несут к постаменту, специально сооруженному из гранита во славу небывалого путешествия! Постамент окружен цепями и якорями. По пути шествия Бориса, Молчуна и Хихикало осыпают живыми и синтетическими цветами. Кто-то (ошалев от восторга!) бросает им свой абонемент на будущий чемпионат мира по хоккею!
«Не деритесь из-за него, — говорит своей компании Борис, — всем по абонементу дадут. Сборная мира вручать будет! А этот лишний».
Шлюпка водружена на свое каменное ложе. Окончились бесконечные интервью, фото-киносъемки, объятия родных и близких, друзей, товарищей и помощников.
Начинается самое интересное! Тысячи мальчишек и тысячи девчонок выстроились в очередь за сувенирами. Очередь такая длинная и так хорошо продумана (охраняется конной милицией), что извивается по всем-всем площадям, проспектам, улицам и переулкам города, ни разу не пересекаясь. И каждый мальчишка, и каждая девчонка несут свои сокровища: духовое ружье, перочинный ли ножик, планер, футбольный мяч, голубей или щенка с длинной родословной... — всего не перечислить!
Снисходительно осмотрев каждое подношение, Борис кладет его в общую кучу, а взамен отламывает от борта шлюпки щепку или отрезает клочок от паруса — на память.
«Щедрый дурень» Хихикало в обмен на духовое ружье отдает штурвал какому-то мальчишке. (Тот с почтением целует легендарный штурвал!) Но скупой умница Молчун с криком: «Не дам!» (голос проявился!)— вырывает штурвал и отламывает от него только одну спицу.
Счастливчик прижимает к груди драгоценную спицу и идет вдоль очереди, провожаемый завистливыми взглядами.
Восторженно блестят глаза Бориса, Молчуна и Хихикало при виде высоченной горы богатых даров.
— Вот это да! — протянул Хихикало, когда Борис закончил свой удивительный рассказ. Молчун кивнул. Снова кивнул. А потом закивал очень часто.
— Ну, ясно, надо к ним обязательно втереться! Это мы и раньше решили! А вот как? Как? — загорелся Хихикало.
— А это видишь? — Борис сунул ему под нос Мишкину записку и деньги. — Говорил, надо следить! Мы — им, тогда и они — нам! Понял?
— Понял,— ахнул Хихикало.
— Сейчас или никогда! — воскликнул Борис.
— Сейчас! — как эхо откликнулся Хихикало. «Сейчас!» — быстро написал в блокноте Молчун.
— Пошли в «Спорттовары», — непререкаемо сказал Борис.
Напрасно Михаил и Женька с секунды на секунду ожидали появления Мошкиных под своим окном с тугой бухтой капронового троса в руках. И напрасно ожидали, хоть на худой-то конец, появления кота Барсика у Мошкиных. Ну и, конечно же, напрасны были их ожидания, что тетя Клава, которая все время маячила во дворе, возьмет и смилостивится, освободит их из «темницы»: грянут праздничным барабанным боем ее шаги на лестнице, веселым звонком прозвенит замок, скрипкой зазвучит открываемая дверь, и тетя проникновенным баритоном воскликнет: «Темницы рухнут, и свобода вас встретит радостно у входа!» Нет, все это очень напрасные ожидания. Тетя Клава нашла себе уйму дел во дворе: чинила забор, подрезала кусты лавра, выбивала ковер — и ясно было, что эти занятия она себе придумала, чтоб не скучать на посту, как часовой.
Когда же темнота заставила ее покинуть двор, Михаил повторил свой рискованный спуск по телевизионному шнуру. Только на сей раз он благополучно добрался до земли. Женька с опаской следил за ним из окна, свет на мансарде у них был предусмотрительно потушен. Михаил заторопился к калитке, обо что-то споткнулся, и вдруг все кругом зазвенело, застучало, загрохотало. У тети Клавы сразу распахнулось окно.
— Михаил, домой! — крикнула она в темноту. — Хочешь, чтоб я тебя назад в Москву отправила?!
И как она догадалась, что во дворе Михаил?! А у калитки по-прежнему что-то звенело и стучало!
— Миша! — повысила голос тетя Клава.
— Я выпутаться не могу... — жалобно ответил невидимый Михаил.
— Как запутался, так и выпутывайся, — посоветовала тетя Клава. Когда Михаил наконец-то оказался в комнате (тетя Клава все-таки ему помогла и отвела на мансарду за руку), он угрюмо спросил:
— Консервные банки?
— Консервные, — улыбнулась тетя Клава, затем ушла, позабыв пожелать племянникам «спокойной ночи», но не забыв запереть дверь.
— Какие еще... банки? — огорошено спросил Женька.
— Такие... Из-под тушенки, — насупился Михаил. — Опутала все кругом рыболовной жилкой, шагу ступить нельзя. И банок понавесила и в траве, и в кустах. Сигнализация, — протянул он. — И когда она успела?
