— Где я живу, заварушка началась. Франт Доусон озлился на Паука Рейли, и теперь Тейбл-Хилл даст жару Три-Пойнтс. Это уж точно.
Искусно выцарапанные и сгруппированные подробности сложились в следующую типичную картину жизни нью-йоркского Ист-Сайда.
Число по-настоящему влиятельных банд в Нью-Йорке исчерпывается четырьмя. Имеются и другие, не столь именитые объединения, но они больше смахивают на дружеские встречи былых одноклассников для взаимно приятного провождения времени. Со временем и они, подобно рати Бэта Джервиса, могут вырасти во внушительные организации, поскольку почва, бесспорно, очень питательна для подобных всходов. Но на данном этапе, по мнению компетентных судей, они «не тянут». Иной раз они «берут» случайного путника ради его «башлей», ходят со «шпалерами» и иной раз пуляют из них, но все это еще не значит «тянуть». В делах политических вес имеют только четыре банды — Ист-Сайд, Грум-стрит, Три-Пойнтс и Тейбл-Хилл. Важнейшие из них, по причине численности, — Ист-Сайд и Грум-стрит, руково-димая в эпоху, о которой идет речь, мистером Бэтом Джервисом. Это два колосса, и, хотя они могут воевать друг с дру-гом, от нападений банд помельче они ограждены надежно. Но между прочими бандами, и, в частности, практически равновеликими Тейбл-Хилл и Три-Пойнтс, войны ведутся столь же энергично, как между южноамериканскими респуб-ликами. Вражда между Тейбл-Хилл и Три-Пойнтс существовала извечно и, вероятно, не прекратится, пока они взаимно не истребят друг друга дочиста. Мелкие происшествия, сами по себе сущие пустяки, постоянно кладут конец мирным отношениям, когда они вроде бы обещают наладиться. Так, например, как раз тогда, когда тейблхиллцы уже готовились простить трипойнтцам стрельбу с летальным исходом по неукротимому Полу Хоргану на Кони-Айленде, какой-то трипойнтец легкомысленно убрал еще одного члена соперничающей банды на Канал-стрит. Он утверждал, что это была самооборона, да и в любом случае причиной, скорее всего, была простительная импульсивность, тем не менее шерсть тейблхиллцев встала дыбом.
Произошло это примерно за месяц до описываемых событий. За этот месяц страсти поостыли, и мир уже готовился воссесть на трон, когда произошел описанный Мопсей инцидент, злосчастное недоразумение между Франтом Доусоном и Пауком Рейли в дансинге мистера Магинниса «Ирландский трилистник» — том самом, на защиту которого был призван Бэт Джервис в дни, когда банда Грум-стрит еще не явила миру свой лик.
«Ирландский трилистник», опекаемый великим Бэтом, естественно, был запретной территорией, и мистер Доусон заглянул туда без всякого намерения нарушить вечернюю гармонию. Он явился туда как частное лицо и миролюбец.
Пока он покуривал, попивал и созерцал окружающее веселье, за соседний столик сел мистер Роберт («Черномазый») Костон, видный сын Три-Пойнтс.
Их банды соблюдали временное перемирие, и оба светила обменялись почти дружеским кивком, а после некоторого молчания и парой слов. Мистер Костон, подразумевая итальянца, который в грациозном пируэте пронесся мимо, сказал, что макаронник здорово откалывает. Мистер Доусон согласно хмыкнул — что да, то да. Казалось, вся Природа улыбается.
Увы! В следующую же минуту небо заволокли черные тучи и грянула буря. Ибо мистер Доусон в своей роли критического наблюдателя несколько необдуманно высказал мнение, что у одной из танцующих дам не ноги, а поленья, и оба левые.
Мистер Костон не сразу разглядел, о какой даме идет речь.
— Вон та девка в розовой юбке, — сказал мистер Доусон и для верности указал изжеванной сигаретой. Вот тут от улыбки Природы не осталось и следа. Ибо дама в розовой юбке уже восьмой день была предметом почтительной преданности мистера Костона.
Дальше события развивались стремительно.
Мистер Костон встал и осведомился у мистера Доусона, кем он, мистер Доусон, себя воображает.
Мистер Доусон погасил сигарету и, сунув ее за ухо, ответил, что он человек, способный оторвать башку мистера Костона.
— Ха! — сказал мистер Костон.
— Ага, — сказал мистер Доусон.
Мистер Костон назвал мистера Доусона кривомордой, косоглазой чушкой.
Мистер Доусон назвал мистера Костона чернятиной.
И пошло.
Втайне мистер Костон очень переживал, что кожа у него такая смуглая. Называть мистера Костона в лицо его прозвищем дозволялось лишь избранным друзьям, и чести этой удостаивались только Паук Рейли, Джек Репетто и еще двое-трое из его банды. Остальные называли его Черномазым или, для краткости, Черным только у него за спиной. Ибо мистер Костон имел высокую боевую репутацию, которую он поддерживал, набрасываясь на противника и кусая его. Свой излюбленный прием он применял с самозабвенностью истинного художника. Когда он кусал, то кусал. А не покусывал.
Если бы друг назвал мистера Костона «Черный», он поставил бы себя в рискованное положение. А чужак, да к тому же видный деятель банды-соперницы, назвавший его «чернятиной», не просто напрашивался на неприятности. Он молил о них.
Великие люди редко тратят время зря. Мистер Костон, наклонившись к мистеру Доусону, тут же укусил его за щеку. Мистер Доусон взвился со стула. В возбуждении он не только не вытащил свой шпалер, а попросту забыл про него и, схватив кружку, в которой плескался последний глоток пива, энергично опустил ее на голову мистера Костона, но та, будучи из крепкого дуба, только ответила гулким звуком и осталась целой.
Пока лавры разделились почти поровну, быть может, с легким преимуществом в пользу мистера Костона. И тут последовал инцидент, который перетянул чашу весов и сделал войну между бандами неизбежной… В дальнем углу, окруженный восхищенными друзьями, сидел Паук Рейли, самодержец Три-Пойнтс. Он заметил какое-то легкое замешательство у противоположной стены, но не обратил на него внимания, пока танец вдруг не кончился и середина зала не опустела. Тут-то он и узрел мистеров Доусона и Костона, примеривающихся друг к другу перед вторым раундом. Приходится предположить, что мистер Рейли действовал безотчетно, ибо его поступок грубо нарушал правила этикета нью-йоркских банд. На улице такое поведение было бы законным и даже похвальным, но в дансинге, принадлежавшем нейтральной державе, оно было непростительным.
А повел он себя вот как: выхватил свой шпалер и подбил ничего не подозревающего мистера Доусона в ту секунду, когда этот изысканный щеголь приготовился еще поработать пивной кружкой. Вождь тейблхиллцев шлепнулся на пол со сквозным пулевым ранением ноги, а Паук Рейли вместе с мистером Костоном и прочими трипойнтцами поспешил за дверь навстречу безопасности, страшась гнева Бэта Джерви-са: всем было известно, что последний не потерпит подобных эпизодов в дансинге, находящемся под его высоким покровительством.
Тем временем мистеру Доусону оказали необходимую помощь и помогли добраться до дома. Доброхоты сообщили ему, чьей мишенью он стал, и к утру лагерь тейблхиллцев превратился в бурлящий котел. Произошли три перестрелки (без потерь), а когда занялась заря, обе банды уже находились в состоянии войны, куда более ожесточенной, чем все прежние. Речь ведь шла не о безвестных ничтожествах. Вождь напал на вождя, была пролита августейшая кровь.
— Товарищ Виндзор, — сказал Псмит, едва высокородный Малоней договорил последнее слово, — мы должны взять на заметку это маленькое происшествие. Мнится мне, что рано или поздно нам удастся обратить его себе на пользу. И в любом случае мне жаль Франта Доусона. Хотя мы не знакомы, я испытываю к нему инстинктивное уважение. Человеку, подобному ему, пуля, пронзившая брючину, доставит несравненно больше страданий, чем плебею, которому на-чхать на то, как выглядит его костюм.
Тщательные справки, которые высокородный Малоней навел инкогнито среди обитателей улицы Приятной, позволили установить, что квартирная плата там собирается не еженедельно, а раз в месяц — обстоятельство, означавшее опасную задержку в ходе кампании. Плата, объявил Мопся, взимается в последний день текущего месяца.
— Я там потерся, — сказал он, — поразнюхал и все вызнал. В этот день, когда время за ужин садиться, приходит один типчик, и жильцы вытрясают карманы, а не то — их сразу вон.
— Настоящий вышибала наш неизвестный друг, — заметил Псмит.
— Это мне один парень сказал — он знает парня, который живет там, — объяснил высокородный Малоней. — Этому парню туго приходится, и еще как, — продолжал он. — Ну, второму, который живет там. Он макарошка и…
— Он что, товарищ Малоней?
— Макарошка. Даго. Вы что — не петрите? Ну, итальяшка. Ага. Ну, так ему еще как туго, потому что его папаша приехал из Италии в подземке работать.
— А почему ему от этого туго? — спросил Билли Виндзор недоуменно.
— Вот именно, — согласился Псмит. — Ваши рассказы, товарищ Малоней, на мой взгляд, несколько страдают композиционными огрехами. Вы начинаете с конца, а затем возвращаетесь к той части повествования, которая вас увлекает, и зигзагами добираетесь до начала. Почему тот факт, что панаша этого отрока приехал из Италии работать в подземке, вы считаете несчастьем?
