— Папаша, спокойно, — подал голос Никита, — вилами не размахивай так, еще в глаз попадешь.
— Вы что ж, сволочи, сговорились? Я хоть и баба, а оскорблять себя не дам!
…Баба. Надо же. Точно баба. Как я не заметил подол, торчащий из-под пиджака?
А ночью на «батю» отзывалось. И не обижалось.
Мы с Никитой переглядываемся. Фантастика. Нет. Психологический триллер. Грозные вилы взмывают вверх.
— Да постой ты! Сам же нас пустил!
— Пустила, — поправляю я.
— Да! Ложитесь, пожалуйста, я на веранду пойду. Капустой еще угощал!
— Угощала…
— Какую еще веранду! У меня и веранды нет! А ну убирайтесь, пока не запорола!
Да они тут все сумасшедшие! Вирусные!
Не дожидаясь атаки, мы вскакиваем из-под одеяла, хватаем ботинки и одежду, бережно развешенную возле печки.
— Гляди, мать, ты и одежду нам просушила!
— Пошли вон!
Отступая, я мельком осматриваю помещение, вдруг что забыли. Простынки и наволочки на тахте грязно-серого цвета, словно покрытый автомобильной копотью снег. И испачкали их явно не мы. Бельишко просто не стирали лет десять. Еще мой наблюдательный глаз замечает россыпь пустых пузырьков из-под знакомого «Холодка» и выцветшую фотографию молодой симпатичной женщины на стене…
На улице свежо. До мурашек. Время восемь утра. Башка потрескивает, во рту пожар, в башке сумбур.
— Глянь, Паш, а веранды точно нет. Где ж этот трансвестит ночевал?
— Да хоть в конуре собачьей. Меня это меньше всего волнует. Что делать будем?
— К машине пойдем.
— А вдруг они не угомонились?
— У тебя есть другие варианты? Не пешком же в Питер чесать.
Машину я, вообще-то, увидеть не надеюсь. Продать-то ее вряд ли продали, но балясинами отрихтовать и с обрыва столкнуть могли запросто.
Обходным путем мы больше не идем. Смело двигаемся к цели по главной улице быстрым шагом. Никакой враждебности, кроме жидкого тявканья дворняг, не встречаем. Никита грозится набить фронтовому другу морду.
— Черт! — Неожиданно он хлопает себя по карманам. — Я, кажись, ключи от тачки посеял! Только этого не хватало!
— А она закрыта?
— Конечно… Если в клубе обронил, есть надежда, а если в лесу… Жопа.
— А запасные есть?
— Не знаю. Наверно. Батя запасливый.
— Можно без ключа завести. Провода замкнуть.
Из-за поворота показался клуб. Я б сказал, ночной клуб. Шоу там посерьезней, чем в заведениях на Невском. Стриптиз отдыхает. На всякий случай я поднимаю валяющееся бесхозное полено.
Машина на месте. Без следов насилия. Никита облегчается. В эмоциональном смысле. Подойдя, дергает за ручку двери. Заперто. Придется курочить замок.
— Давай у сортира поищем, — предложил я.
Никита молча кивнул. Обогнув клуб, из двери которого, будто изо рта пьяницы, несет ядреным перегаром, мы замерли, как спринтеры перед стартом. На заднем дворе однополчанин Валера вместе с именинником поднимали с травы по балясине. Тут же, скрутившись калачиком, лежал уставший Трезор. Мой озноб мгновенно исчез. Повинуясь инстинкту выживания, я поднял полено и сделал шаг назад, намереваясь рвануть к лесу, но тут увидел, что наши друзья спокойно, без признаков агрессии и, самое интересное, похмелья вставляют балясину в перила.
— В следующий раз Димку заставим чинить, — недовольно пробасил именинник.
— Он божится, что не ломал.
— А кто же? Не само ж оно…
Пока мы обдумываем линию поведения, Валера нагибается за жердью от забора и тут замечает нас. Лицо со шрамом озаряется такой обезоруживающей улыбкой, что желание набить его пропадает само собой.
— Му-жи-ки… Паш, а ты чо с поленом?..
Бросив жердь, он по очереди обнимает нас.
— Куда ж вы вчера пропали? Мы вас так искали, так искали…
Что верно, то верно. Искали.
— А ты сам не помнишь? — холодно вопрошает Никита.
— Почему не помню? Помню… Сидели за столом, трепались, после Пашка в гальюн отвалил, ты следом. Мы сидели-сидели, потом искать пошли. Переволновались. Вдруг что стряслось? Тут волки пошаливают. Вот у Михалыча спросите.
— Точно. Двух овец задрали, — соглашается именинник.
— А потом?
— А чо потом? Еще посидели немного да разошлись. Вы-то где ночевали?
Судя по интонации и жестикуляции, Валера говорит правду, и ничего, кроме правды.
— В крайнем доме. С той стороны, — отвечаю я.
— У Таньки? — недоверчиво уточняет однополчанин. — И как она вас пустила? Ее как-то обокрали, так она теперь чужаков вилами встречает. А чтоб на ночлег оставить?.. Не иначе, приглянулись вы ей.
— Очень.
— А чо с нами не остались? Так хорошо сидели.
Никита вкратце объяснил причину нашего ухода.
— Убить хотели??? Вас?!! — вытаращив глаза, переспросил Валерыч. — Да вы, мужики, совсем. Приняли, что ли, с утра?
— Трезвее младенца. Вон, балясиной, — кивнул я на перила, — а потом из ружья. Егорыч ваш полоумный.
Валера растерянно посмотрел на забор, потом на именинника.
— Не наговаривайте напраслины, — обижается Михалыч, — чо мы, идиоты, по-вашему? Кому б мы здесь машину продали, сами посудите? Денег ни у кого нет. А Егорыч мужик тихий, не то что из ружья, из рогатки никогда не стрелял. Вы, ребят, сами небось малость перебрали и сочиняете.
— Такого не сочинить.
— А тогда и тем более быть не могло.
И здесь с логикой полный порядок. Балясиной не пробьешь. Просыпается Трезор и, виляя хвостом, подбегает к нам. Я поднимаю полено.
— Не боись, он ласковый. Не тронет… С тебя, Никита, кстати, приходится, — лукаво улыбнулся Валерыч.
— За что еще?
Друг полез в карман и достал ключи от машины.
— У гальюна валялись. Хорошо, Михалыч заметил.
Валера вернул ключи Никите.
— Вы скоро назад-то?
— Сейчас. Еще две деревни по плану.
— Жаль… А то б остались на пару деньков. Когда еще отдохнуть придется? У меня дом большой, места хватит. В баньке попаримся. Вечером, обратно, в клубе с мужиками. Посидим, поболтаем… Оставайтесь, а?
* * *
Пока наша «шестерка» не скрылась за поворотом, Валера и Николай Михайлович, улыбаясь, махали нам вслед.
— Ничего ж себе, корпоративная вечеринка… Дают фермеры. «Резидент эвил». Обитель зла.
— Да-а-а, хорошо иметь домик в деревне. Слушай, Павлон, они действительно ничего не помнят? Или прикидываются?
— Попей пару лет стеклоочистителя, узнаешь. Массовые галлюцинации или коллективная белая горячка.
— Разве такое бывает?
— Бывает, я читал. Да и по телику как-то показывали. Кроме детей, все население страдает.
— А она не заразная? — Никита опасливо косится на меня.
— Когда снова выпьем, узнаем. Но надеюсь, нет. В любом случае, тебя я убивать не стану.
— Валерку жалко. Мужик-то неплохой. В армии мне во всем помогал. От дедов защищал.
— Они все неплохие… Наверно.
— Да уж, иронический детектив… Расскажи, никто не поверит, — Никита тяжело вздыхает, — как писал мой любимый Марк Твен — сокровенный источник юмора не радость, а горе. На небесах юмора нет.
Он притормаживает, достает из бардачка книгу, вырывает страницу и протирает запотевшее стекло. После разворачивает машину.
— Ты куда? Следующая деревня прямо.
— Думаешь, там пьют что-то другое? Или считаешь, во всем виновато полнолуние?.. Черт с этими баксами. Жизнь дороже.
За окнами машины, словно вытканные на огромном ковре, мелькали родные деревенские просторы.
— Просыпайтесь, орлы! Заявка висит.
Оставив дверь в комнату отдыха открытой, Евсеев вернулся в дежурную часть, не став дожидаться нашего пробуждения. Правда, я и не спал. Просто лежал с закрытыми глазами на составленных стульях, покрытых полуразложившейся от ветхости шинелью. В отличие от вырубившегося татарина Фарида Измагилова, живописно храпящего на весь отдел. Засыпать в три дня я пока не научился. Оно и понятно — слишком мало опыта. Хотя идея с послеобеденным отдыхом правильная. Есть возможность вздремнуть днем — используй. Чтобы ночью, случись что, не зевать и не клевать носом. Фарид вон, мужик в этом плане натренированный.
Я поднялся со стульев, влез в свои коричневые ботинки. Форменные черные оказались малы, приходится таскать цивильные, неуставные. Начальство косится, а гражданскому населению наплевать, поэтому я не переживаю. Ботинки — не фуражка. Нацепив галстук, толкнул спящего на скамейке Фарида.
— Господин управляющий, у нас заявка висит. Погнали.
Измагилов проснулся, протер глаза и зевнул, источая ядреный выхлоп сала и чеснока. Мусульманин, но сало в обед трескает, цинично игнорируя предписания Корана. Управляющий он потому, что управляет служебным джипом марки «Козел». В свободное от отдыха время. Звание — сержант, возраст — тридцать три, характер — нордический, местами пасмурный, но без осадков. Склонен к мягкому бытовому пьянству. Хороший ли семьянин и спортсмен, пока не знаю. Болеет за казанский «Рубин».
