Ознакомительная версия.
После минутного размышления лицо профессора рисования прояснилось.
— Есть несколько рубашек с мягкими воротничками, которые я носил в Париже еще студентом. Правда, они немного ярковаты…
— То, что нужно, воскликнул обрадованный Майкл. — Вы будете абсолютно кошмарно выглядеть! А-а, вот еще гамаши, — добавил он, доставая из шкафа пару изрядно потрепанных гетр. — Гамаши обязательно! Быстренько надевайте все это, а потом встаньте на улице под окном мастерской и свисните мне где-то минут через сорок. Потом будете меня сопровождать в нашем славном походе.
Отдав указания, Майкл вернулся в мастерскую. В это утро дул сильный восточный ветер. Между статуями в саду крутились легкие вихри, по окошечку в потолке мастерской барабанил дождь. Примерно в то же самое время, когда Моррис вырисовывал сотую версию дядиной подписи, Майкл приступил к выламыванию внутренностей из рояля.
Когда через три четверти часа Питман снова зашел в мастерскую, двери пустого шкафа были распахнуты, а крышка рояля старательно закрыта.
— Ужасно тяжелый этот инструмент, — пожаловался Майкл, после чего занялся нарядом своего спутника.
— Вот что, вам надо сбрить бороду! — заявил он.
— Мою бороду?! — в ужасе вскрикнул Питман. — Я никак не могу ее сбрить. Вообще мне нельзя менять свою внешность. Школьное начальство этого не одобрит. У них очень строгие взгляды на то, как должен выглядеть преподаватель колледжа; наши молодые воспитанницы так романтичны. Моя борода произвела на них большое впечатление, — добавил он смущенно, — говорили, что она мне не идет.
— Ничего, отрастите потом новую, — ответил адвокат. — Зато без бороды вы будете выглядеть столь отвратительно, что вам будут подавать милостыню.
— Но я же не хочу выглядеть отвратительно.
— Что вы упираетесь, как осел, — Майкл вообще не переносил бород и был рад случаю изничтожить хоть одну. — Давайте, давайте, пора уже в путь.
— Ну, раз уж вы настаиваете, — вздохнул Питман, после чего принес стакан теплой воды, а затем, установив его на треноге из-под мольберта, сначала остриг бороду ножницами, а потом выбрил подбородок. Поглядев на результат, он вынужден был признать, что последние надежды на то, чтобы выглядеть, как настоящий мужчина, пошли прахом. Зато Майкл был доволен чрезвычайно.
— Ей Богу, совсем другой человек. Когда я вам дам еще очки с толстыми стеклами, которые у меня в кармане, вас будет не отличить от французского коммивояжера.
Питман ничего не отвечал, продолжая с безутешным видом изучать свое отражение в зеркале.
Майкл между тем продолжал:
— А вы знаете, что однажды сказал губернатор штата Северная Каролина губернатору Южной Каролины? «Что-то давно мы ничего не пили», — заявил этот глубокий мыслитель, и если вы заглянете в верхний карман моего пальто, найдете там бутылку бренди. Спасибо, мистер Питман, — поблагодарил он, наполняя бокалы.
Художник потянулся к графину с водой, но Майкл его остановил.
— Ни в коем случае, хоть на коленях умоляйте. Это же самое лучший бренди во всей Великобритании.
Питман пригубил напиток и со вздохом отставил бокал в сторону.
— Должен вам заметить, что для отпуска вы наихудший компаньон! — воскликнул Майкл. — Раз вы ничего не понимаете в бренди, то больше вы его и не получите. Ну, а пока я управлюсь с бутылкой, можете заняться делом. Сейчас мне кажется, что я совершил серьезную ошибку. Вы должны были заказать фургон для перевозки еще до того, как переоделись. Нет, Питман, от вас никакого толку. Почему вы мне об этом не напомнили?
— Я не знал даже, что надо заказать фургон, — оправдывался художник. — Но я могу пока снять этот наряд.
— Да, но с возвращением на место бороды могут возникнуть определенные трудности. Нет, это была явная оплошность, и люди за подобные ошибки часто расплачиваются головой, — продолжал адвокат, ничуть не утратив прекрасного настроения и потягивая бренди, — но теперь уж этого не исправишь. Давайте за грузчиками. Пусть они отвезут рояль на станцию Виктория, оттуда служба перевозок доставит его на Кэннон-стрит, и там он будет ждать, пока за ним обратится мистер Форчун де Буазгоби.
— А это не слишком странное имя? — Питман вовсю старался принять посильное участие в обсуждении деталей операции.
— Слишком странное?! Черт возьми, а ведь верно, нас обоих это могло бы довести до виселицы! Пожалуй, Браун — это и проще, и безопаснее. Та к что пусть будет Браун.
— Вы могли бы не так часто вспоминать про виселицу? — взмолился Питман.
— Хорошо, если дело ограничится только моими упоминаниями, мой дорогой! А теперь шляпу в руки и в путь. И не забывайте за все платить вперед.
Оставшись в одиночестве, адвокат поначалу все свое внимание уделил бренди. Настроение у него, и так с утра неплохое, улучшилось еще больше. Наконец он встал перед зеркалом и начал примерять на себя бакенбарды. «Чертовски пышные, — отметил, приглядевшись к своему отражению, — выгляжу, как помощник кассира на пароходе». Тут он вспомнил об очках в грубой оправе, которые намеревался дать Питману. Надел их и не мог налюбоваться на себя в зеркале. «Вот чего мне не хватало! Интересно, кого я теперь напоминаю? Пожалуй, писателя-юмориста…» — после чего стал упражняться, изображая разные типы походки. «Писателю-юмористу подойдет такая походка, но к ней нужен еще и зонтик. А вот походка матроса. А вот колониста из Австралии, решившего навестить родину предков. А так ходит полковник, командовавший сипаями в Индии, раз-два, раз-два». И как раз когда он мерил мастерскую шагами полковника из Индии (идея отличная, но не очень подходящая к характеру грима), взгляд его остановился на рояле. Инструмент закрывался двумя замками, один для верхней крышки, другой — для клавиатуры. Ключик от последнего куда-то задевался, Майкл открыл крышку и пробежал пальцами по немым клавишам.
— Отличный инструмент, — сказал он вслух сам себе, — глубокий, красивый звук, — и придвинул к себе кресло.
Когда мистер Питман вернулся в мастерскую, он застал своего друга, советника и философа сидящим за роялем и виртуозно исполняющим на немом инструменте какую-то сложную партитуру.
— Батюшки! Напился! — испугался художник и громко окликнул: — Мистер Финсбюри!
Майкл, не вставая с кресла, повернул к нему свое слегка порозовевшее лицо, окаймленное рыжими бакенбардами и украшенное очками.
— «Каприс h-moll на отъезд приятеля», — заметил адвокат, не прерывая своего занятия.
Сердце мистера Питмана переполнилось возмущением.
— Это должны быть мои очки! — заявил он. — Они необходимая часть моего туалета.
— Я решил надеть их сам, — ответил Майкл и добавил вполне резонно: — Если мы оба будем в очках, это будет чертовски подозрительно.
— Жаль, — вздохнул Питман, — я так на них рассчитывал, но раз уж вы настаиваете…
Когда нанятые грузчики выносили инструмент, Майкл сидел в шкафу среди остатков бочки и фортепьянных внутренностей. Как только путь освободился, приятели проворно выбрались на улицу, на Кингсроад вскочили на извозчика и двинулись в центр города. Все еще было холодно, мокро, порывистый ветер хлестал их прямо по лицу, но Майкл не разрешал прикрыть окна в кабине экипажа. Неожиданно он превратился в экскурсовода, знакомящего приезжего гостя с достопримечательностями Лондона.
— Я вижу, сэр, что вы совсем не знаете своего родного города. А может, мы посетим Тауэр? Нет? Ну да, в общем-то это не по дороге. А, вот, — и попросил кэбмена — объедьте, пожалуйста, вокруг Трафальгар-сквер! — потом он пожелал сделать остановку в этом историческом месте, отпустил ряд критических замечаний относительно памятников и познакомил художника с некоторыми подробностями (тому ранее совершенно неизвестными) из жизни некоторых известных личностей, которым эти памятники были установлены.
Трудно описать словами те муки, которые испытывал Питман во время поездки. Холод, дождь, непроходящий страх, смутное недоверие к своему предводителю, постоянное ощущение, что он выглядит неприлично в рубашке с мягким воротничком и, наконец, полное падение в собственных глазах в связи с утратой бороды — все это являлось для него ужасной пыткой. Он очень обрадовался, когда они кружными путями доехали в конце концов до какого-то ресторанчика. Еще большее облегчение для него наступило, когда он услышал, что Майкл заказывает отдельный кабинет. Когда говорящий на непонятном языке иностранец вел их с Майклом по лестнице, Питман с удовлетворением отметил, что народу в заведении немного, и уж совсем здорово было то, что в большинстве своем это были эмигранты-французы. Какое счастье, что никто из них не имел никаких связей с колледжем, где он преподавал, надо думать, что даже их преподаватель французского, хоть и был, несомненно, презренным католиком-папистом, и то вряд ли бы опустился до посещения столь развратного места.
Ознакомительная версия.
