А Ростунов и Филатов уже сдвигали в корреспондентской столы, Серега настраивал музыкальный центр, а Анжелика Серафимовна ляпала снежинки — признаться, вырезанные отнюдь не филигранно и кое-где заляпанные жирными пальцами — на все доступные поверхности.
— Ну как всегда, все в сборе, лишь один Олег Викторович всех задерживает, — по обыкновению затеял конттреволюцию Череп. — Пойду что ли, потороплю его. Оле-е-г! — и Черемшанов зашагал к кабинету главного редактора.
Кудряшов сосредоточенно всматривался в монитор, и по его лицу было видно, что он недоволен. Напротив сидела Корикова — тоже нахохленная. Она только-только собралась наводить марафет, как Олег вызвал ее к себе: к сданному тексту было много вопросов.
— Алин, что значит: «Виктора окружила толпа поклонников самых разных полов и возрастов?» — устало спросил он, не отрывая взгляд от монитора.
— Что непонятного, Олег? Среди поклонников были мужчины и женщины, старые и молодые, подростки и малышня…
— Ты правда не чувствуешь, что фраза корявая? Или притворяешься?
— Да все наскоро, Олег, постоянно спешка какая-то. Нет времени перечитать, что написала. Все скорей, скорей…
— Такие вещи должны быть доведены до автоматизма. Если ты работаешь с языком, чувствуешь его, ты даже в самой большой запарке не напишешь такого. Теперь-то я хорошо понимаю… — и резко остановился.
— Что хорошо понимаешь? — взвилась Алина. — Яблонскую?
Олег молча стучал по клавиатуре, энергично редактируя.
— Я спрашиваю, Олег Викторович, что ты хорошо понимаешь? Яблонскую?
— Да, Яблонскую! Если уж у меня не хватает терпения все это читать. Алин, ты же способная девушка. Любой эксклюзив раскопаешь, комментарии из-под земли достанешь… Но твой русский язык! Так нельзя, Алин. Нельзя писать «скурпулезный». Нет такого понятия «колония поселений».
— Это описки! Не надо придираться!
— Я тебе скажу совершенно точно: если ты не будешь работать над своим языком, ты не сделаешь карьеры. Я так понял, что твои планы именно таковы? Но при всех твоих достоинствах — ответственности, работоспособности — я бы не взял тебя в замы. Ну не взял бы! Как бы я мог тебе доверить чей-то текст, если с твоим приходится столько ковыряться?
В этот момент в кабинет вошел Черемшанов.
— Олег Викторович, ну сколько еще ждать? Народ для разврата собрался! Алиночка, звезда моих очей, почему такая грустная? А я вам тут кое-что принес, — и он достал из кармана пиджака остатки коньяка. — Для настроения, а? Пять капель?
Олег молча протянул ему свой граненый стаканчик, а Алине предложил гостевую кофейную чашечку.
— Нет, — обиженно ответила она. — Мне еще над текстом работать.
— Ладно, все, какая сейчас работа. Доделаешь завтра. Еще раз обдумаешь все, перечитаешь, — и Кудряшов закрыл файл.
— Я могу идти? — поднялась Корикова.
— Ты куда, красавица? — не унимался Череп. — Обижаешь, не хочешь уважить старика.
— Петр Данилыч, простите, но мне еще нужно успеть привести себя в порядок. Все уже такие нарядные и беззаботные, лишь одна я как чума… Знаете, хочется иногда вспомнить, что ты женщина. А то постоянно этот конвейер: одно закончила — тут же другое, никакого продыха.
— Иди, Алин, и не обижайся на меня, — и Кудряшов опрокинул свою стопку.
Череп проводил Корикову долгим взглядом, и, когда она скрылась, заговорщически обратился к Олегу:
— Что, хороша? Вот тут я тебя, Викторыч, очень хорошо понимаю…
— Ты все время что-то не то понимаешь, Петр Данилыч.
— Жениться не советую, — продолжал гнуть свою линию Череп. — Разведенка, да еще с ребенком… Незачем, полно свободных баб и помоложе. Выберешь. Да-да, а что ты так на меня посмотрел? Ну, при мне-то ты можешь не корчить из себя джентльмена. Ты и сам в глубине души понимаешь, что после 25-ти баба — это уже устаревший экземпляр.
— Да ты, я гляжу, педофил, — мрачно пошутил Кудряшов. Он не любил откровенничать на личные темы.
— Но для всего прочего Алиночка, бесспорно, хороша, — продолжал Череп. — Бери, не пожалеешь. Готов спорить, что долго уговаривать не придется. А прощелкаешь клювом — Вопилов подхватит или Стражнецкий. У них не заржавеет, — и Череп захихикал.
В корреспондентской уже гремела музыка, на стенах мигали гирлянды, а на стол водружались последние из блюд. Появилась Корикова — с тронутого легким макияжем лица сошло выражение сосредоточенности, розовая кофточка подчеркнула женственные формы, а узкие джинсы — стройные бедра. Олег поймал себя на том, что посмотрел на Алину чуть дольше, чем обычно. Она мило улыбнулась, как будто четверть часа назад у них не было неприятного разговора. Корикова умела брать себя в руки.
Тут в коридоре раздались веселые голоса, и в редакцию ввалились Стражнецкий, Вопилов и Кузьмин — похоже, уже чуть подшофе. Алина сразу не сориентировалась, на кого смотреть: высокий шатен Костик и высокий же смуглый Влад оба были просто загляденье. А вот Кузьмин ее не впечатлил: Антону только-только исполнилось 22 года, он был невысок, а для Кориковой это был «не формат».
— Ну, все в сборе? — Вопилов сразу же повел себя, как главный. — Предлагаю хлопнуть по стакашку шампусика и открыть банкет, — и он потянулся за бутылкой водки.
Застучали вилки, кружки, засновали руки, на клеенчатую скатерть шмякнулись первые ляпушки салатов. Потянувшись за селедкой под шубой, Олег столкнулся с рукой Кориковой. Алина рассмеялась. Олег же смутился, наскоро пробубнил какой-то невыразительный тост, и передал бразды правления Вопилову.
— Давайте выпьем за наш фантастический коллектив! — провозгласил Влад.
— Наш? — ворчливо шепнула Крикуненко Черепу. — Вот оно, молодое поколение — и жить торопится, и чувствовать спешит…
— Анжелочка, вы знаете, как я уважаю нашего Олега Викторовича. Но, между нами говоря, именно этого человека, — Черемшанов указал глазами на Вопилова, — я хотел бы видеть главным редактором «Девиантных». Это полководец! За ним любой пойдет на край света! А наш Олежек-то, вы и сами понимаете, тютя.
— Для вас, Петр Данилыч, любой воспитанный человек будет тютей, — насмешливо бросила ему Корикова.
— А мы кажется, не с вами разговариваем, — высокомерно заметила ей Крикуненко.
— Потише надо сплетничать, Анжелика Серафимовна, — отвечала Корикова.
— Алиночка, что вы, какие сплетни! — заюлил Череп. — Надо различать, когда человек сплетничает, а когда высказывает свою точку зрения. Вот и я хотел сказать Анжелике Серафимовне, как глубоко я восхищаюсь выдержкой и хладнокровием нашего Олега Викторовича. Это же Штирлиц! Это же… это же… Муций Сцевола, не побоюсь этого слова!
— Ну вы сказанули! — засмеялась Алина.
— Сами вы Муции! — заорал порядочно уже поддатый Ростунов. — Эй, вы, давайте выпьем! Ты, Муций, иди сюда. И ты тоже, — позвал он Вопилова и Стражнецкого. Те о чем-то эмоционально, но тихо спорили поодаль. Наконец, Костик опрокинул еще рюмку и поискал глазами Алину. Но та уже разговаривала с Филатовым. Стражнецкий терпеть не мог фотокора. А уж после недавней стычки в «Стельке» у него просто руки чесались отомстить ему.
— Ну что, Костик, дубль два? Наш ответ Филатычу? — подначивал его Влад. — Смотри, сейчас он твою Алину в два счета уведет из стойла…
Тут Серега сделал музыку громче и раскоординированно задергал нескладными конечностями. На пятачок потянулись и другие. Воспользовавшись моментом, Костик подскочил к Алине. Танец был его козырем — не зря родители с третьего по восьмой класс таскали его в бальную студию. В одном кружке с ними жеманно покачивала сухощавыми бедрами Анжелика Серафимовна и перетаптывался на толстых ногах-ластах Ростунов.
Филатову не понравились происки Стражнецкого. Нет, он не имел на Корикову никаких видов — за долгие месяцы работы бок о бок она стала для него своим парнем. Но чтобы вот так нагло у него из-под носа уводили бабу, и кто? Этот нагламуренный Костик? Этот самовлюбленный красавчик, который то и дело смотрится в зеркальце, которое у него всегда лежит в кармане пиджака? Все это Филатова — гордого южного человека, в чьих жилах текла гремучая помесь русской и чеченской кровей — взбесило до невозможности.
— Эй, Кость, — подвалил он к Стражнецкому. — Ты свежий номерок-то захватил?
— Да, Димон, возьми, у меня в куртке торчит, — чистосердечно ответил чуть запыхавшийся Стражнецкий, продолжая свои па.
— А то у нас туалетная бумага в сортире закончилась, — уж если Филатов наезжал, то делал это прямолинейно и незатейливо. — А меня как раз приперло.
— Ну так и возьми «Девиантные», раз приперло. Вон сколько валяется. Плохи дела, не берут вас?
— Не, мне у «Помела» бумага больше нравится. Моей заднице она приятнее.
— Эй, что тут такое? — к месту назревающего конфликта спешил Вопилов. За эти несколько минут он уже свел знакомство с верстальщицей Мариной, и по-свойски обнимал ее за плечи. Стражнецкий сделал ему недоуменные глаза — дескать, окстись, дружище, она же толстая. На что Влад ответил высокомерным взглядом — а мне, мол, нравятся девушки в теле. Тем более, сам видишь, выбирать не приходится…
