Расстояние между обоими мужчинами постепенно уменьшалось. Мексиканец стоял не шевелясь и ждал.
Когда их разделяло каких-нибудь пять ярдов, с обрыва к ногам стражника посыпался песок и камни. Инстинктивно он взглянул наверх. Его взор встретился с парой темных глаз, полных мягкого блеска и страстной нежности. Самое трусливое и самое храброе сердце во всем округе Рио-Браво вошли в молчаливый и таинственный контакт. Альварита, все еще сидя на ветке ползучих растений, наклонилась вперед над кустами. Пышная, черная коса спадала через плечо. Губы были полуоткрыты; лицо выражало изумление — великое изумление. Глаза ее встретились со взором Бекли. Не спрашивайте и не старайтесь объяснить, каким таинственным образом свершилось чудо. Как при вспышке молнии две тучи сталкиваются и обмениваются избытком электричества, так и здесь, при обмене взглядами, мужчина обрел необходимое ему мужество, а девушка утратила самоуверенность, что увеличило ее прелесть.
Мексиканец внезапно встрепенулся, изменив свою позу бесстрашного ожидания, и быстро вытащил из-за голенища длинный нож. Бекли отбросил свою шляпу и громко гаркнул, как школьник, радующийся веселой игре. Затем с голыми руками он бросился на Гарсию.
Поединок кончился так быстро, что находившийся в воинственном экстазе стражник почувствовал даже разочарование. Вместо того чтобы нанести традиционный удар сверху вниз, мексиканец прыгнул прямо вперед с ножом в руке. Бекли воспользовался этой случайностью и ловко захватил его кисть. Затем он нанес ему сокрушительный удар в челюсть — и Гарсиа повалился без чувств под куст кактуса. Стражник победоносно взглянул наверх на Королеву змей. Альварита побежала ему навстречу.
— Я очень рад, что случайно оказался поблизости, — сказал Бекли.
— Он… он меня так напугал, — пожаловалась Альварита.
Они не слышали протяжного, глухого шипенья пифона из-за кустов. Самое хитрое из животных, он, без сомнения, выражал свое презрение, что так долго жил в подчинении у этой дрожащей от страха повелительницы, которую он считал всегда сильной и могущественной.
Затем к месту происшествия прискакали гражданские власти, и стражник передал им поверженного нарушителя общественной тишины, которого они и увезли, перебросив через седло одной из своих лошадей. Но Бекли и Альварита не спешили уходить.
Они шли медленно, медленно. Стражник поднял свой пояс с револьверами. С нежной застенчивостью она попросила показать ей сорокапятикалиберные револьверы и с непривычной для нее робостью взяла их в руки, издавая охи да ахи.
Сумерки спускались на овраг. За ним виднелся внешний мир — высокий берег реки, залитый еще последними лучами заходящего солнца.
Внезапно с уст Альвариты сорвался крик — пронзительный, испуганный крик. Она отшатнулась назад, и сильная рука Бекли с готовностью приняла ее в свои объятия. Что навело такой зловещий ужас на неустрашимую доселе королеву?
По тропинке ползла гусеница — противная, слизистая, двухдюймовая гусеница! Поистине, Куку, ты был отомщен! Так отреклась от своего престола Королева змей и viva la regina!
Кудряш{9}
(Перевод Э. Бродерсон)
Бродяга Кудряш бочком пробирался к буфетной стойке, чтобы стянуть даровую закуску. Он поймал на себе мимолетный взгляд буфетчика и остановился, стараясь придать себе вид делового человека, только что пообедавшего в ресторане и поджидающего друга, который обещал заехать за ним в автомобиле. У Кудряша было достаточно артистических способностей, чтобы разыграть эту роль, но костюм и внешность не подходили к данному случаю.
Буфетчик как бы случайно вышел из-за стойки, глядя на потолок, словно решая вопрос — нужно ли его побелить или нет, — а потом неожиданно взглянул на подозрительного посетителя, так что тот растерялся и попался на месте преступления. С непоколебимым спокойствием буфетчик подошел к нему, выставил бродягу за дверь и пнул его с такой силой ногой, что Кудряш упал в канаву. Такой прием нередко практикуется на Юго-Западе.
Кудряш, однако, не почувствовал обиды или злобы против вышибалы, так как пятнадцать лет бродяжнической жизни закалили его дух. Удары жестокой судьбы, как стрелы, отскакивали от щита, прикрывавшего его самолюбие. С особенной покорностью он сносил оскорбления и обиды от буфетчиков. Он считал даже в порядке вещей, что они были его врагами, и необходимость заставляла его примириться с этим. Но он еще не был знаком с типом юго-западных буфетчиков, которые со спокойным и важным видом какого-нибудь графа молча и быстро выпроваживали гостя, как пешку, если он им почему-либо казался подозрительным.
Кудряш несколько минут простоял на узкой, заросшей травой улице. Третий день он уже находился в Сан-Антонио и все еще не мог освоиться с этим городом. Он прибыл сюда в товарном вагоне по совету одного из своих товарищей, который уверил его, что этот город был манной небесной, собранной, сваренной и поданной со сливками и сахаром. И действительно, Кудряш нашел, что этот город не так уже плох. Здесь он встретил и сочувствие и гостеприимство, но оно было какое-то безалаберное.
После шумных, деловых городов Севера и Востока этот город показался ему странным. Здесь ему нередко удавалось выманить доллар, но за ним обязательно следовал добродушный пинок. Однажды компания веселых ковбоев поймала его при помощи лассо на военном плацу и протащила по земле до тех пор, пока одежда его не приняла такого вида, что всякий уважающий себя тряпичник отказался бы от нее. Извилистые улицы и тупики немало смущали его. Но больше всего приводило его в недоумение бесконечное количество совершенно одинаковых по форме мостиков, перекинутых через маленькую, извилистую речку, протекавшую через город.
Пивная, из которой его вышибли, находилась на углу. Было восемь часов. Экипажи оттеснили Кудряша к узкому каменному тротуару. Налево, между строениями, он увидел проход, который оказался переулком. За исключением одной полоски света, там было совершенно темно. Где свет, подумал он, там, несомненно, должны были быть и люди. А где были люди, там, должно быть, была и еда и, может быть, даже и выпивка. Поэтому Кудряш направил свои шаги по направлению к свету.
Свет исходил из кафе Швегеля. Перед входом в него на тротуаре Кудряш поднял оброненный конверт. Может быть, в нем находится чек на миллион долларов, подумал Кудряш. Конверт оказался пустым; но бродяга прочел: «Мистеру Отто Швегелю» и название города и штата. На почтовом штемпеле стояло «Детройт».
Кудряш вошел в кафе. Теперь при свете огней можно было заметить, что на нем лежал отпечаток многих лет бродяжничества. В нем не было опрятности, присущей пронырливым бродягам-профессионалам. Его костюм представлял собою смесь различных фасонов и эпох. Сапоги на ногах были изделием двух различных сапожных фабрик. При взгляде на него у вас невольно появлялись воспоминания о мумиях, вороньих пугалах, русских эмигрантах и людях, живущих на необитаемых островах. Его лицо почти до глаз заросло кудрявой бородой, которая и дала повод для его прозвища. Светло-голубые глаза, полные угрюмости, страха, хитрости, наглости и раболепства, свидетельствовали о тех тисках, в которых находилась его душа.
Помещение кафе было небольшое, и воздух был насыщен кухонным чадом и запахом пива. Запах свинины и капусты, казалось, вытеснил весь водород и кислород. За буфетной стойкой работал сам Швегель с одним подручным, потовые железы которого, по-видимому, действовали очень исправно. Посетителям подавались к пиву горячие сосиски с кислой капустой. Кудряш пробрался к концу стойки, кашлянул и заявил Швегелю, что он безработный столяр, прибывший из Детройта.
Как ночь следует за днем, так и за его заявлением последовало угощение кружкой пива и ужином.
— Может быть, вы были знакомы в Детройте с Генрихом Штраусом? — спросил Швегель.
— Знавал ли я Генриха Штрауса? — переспросил Кудряш с чувством. — Хотел бы я иметь по доллару за каждую игру в бильярд, которую я сыграл с Гейни по воскресным вечерам.
Вторая кружка пива и второе блюдо с горячими сосисками появились перед находчивым дипломатом. А затем Кудряш, зная, что такая игра в «доверие» долго продолжаться не может, незаметно вышел на улицу.
Но вскоре он стал замечать и неудобства этого южного города. Здесь не было уличного оживления, веселья и музыки, которые доставляют развлечение даже беднейшим жителям северных городов. Даже в такой ранний час мрачные каменные дома были уже плотно закрыты ставнями, чтобы не впустить неприятной ночной сырости. Улицы казались расщелинами между скал, и по ним расстилался густой туман. Идя по улицам, Кудряш слышал за закрытыми ставнями смех и звон денег, а музыка доносилась из каждой щели ставен. Но эти развлечения были эгоистичны; день народных увеселений еще не настал для Сан-Антонио.
