— Я на сто рядов перерыл… — заверил он.
Капитан засунул руку вовнутрь и… вытащил пропажу из-за подкладки.
— Ваш?
— Мой, — виновато ответил Мошкин.
— Молодой человек, — по-отечески посоветовал капитан, — никогда не булыжьте водку. Великий Менделеев не зря учил: в ней должно быть именно 40 градусов. А вы поганите продукт всякой пошлостью! Фугуете туда пузыри с содой!
— Лучше вообще одну минералку пить, — самокритично заявил Мошкин.
— Вам виднее, — сказал капитан.
Но вечером Мошкин опять лихо пускал струю «Боржоми» в «Пшеничную».
— Пошли ко мне, — позвал его после рыбалки Шухов, — мы тебе икры целую банку привезли.
— Половина, — собираясь на икру, сказал Мошкин зря подозреваемому соседу, — твоя. В качестве морального ущерба.
— Да ладно, — ответил тот. — Спасибо.
Банка оказалась баночкой из-под детского питания, граммов на 50.
— Я думал, литровая, — разочаровался Мошкин.
— Больше не получилось, — сказал Шухов, довольный удавшейся шуткой, — рейд у рыбнадзора, побоялись.
Мошкин хотел поначалу всю баночку отдать мнимо подозреваемому.
После первой рюмки решил разделить деликатес по-братски.
После второй сказал: «А че там дробить? В следующий раз дам!»— и умял чайной ложкой царскую закуску один.
Без хлеба.
Запивая водкой с содовой.
И не объелся.
Зима в тот год от звонка до звонка лютовала. Не то что птицы — мысли на лету замерзали. В ожидании автобуса, до последних костей продрогнув, подумаешь мечтательно: «Эх, сейчас бы…» А дальше ни бэ, ни мэ, ни кукареку. Смазку в голове прихватывает, мыслительный процесс нараскоряку встает, впору паяльной лампой отогревать.
Посреди климатического катаклизма жена Тамара спрашивает у Владимира Петровича Мошкина:
— Катанки маме подошьешь? Прохудились на пяточках, жалуется — ноги больно зябнут.
— Надо подумать, — стал набивать цену мастер.
— Она за работу бутылочку шампанского обещала.
Мошкин быстро подсчитал: размеры его дневного заработка тянут меньше, чем жидкий гонорар, и взял отгул.
Первым этапом ремонта был поиск подшивочного материала. В подвале дома имелись кладовки. В мошкинской от прежнего хозяина всякий хлам валялся. В наследственных закромах Владимир Петрович откопал пару поношенных, но добротно катанных валенок. Экстерьер находки отличался жуткой расцветкой. Будто в зоопарке шерсть с кого ни попадя чесали. С верблюда клок, с козла куделю, с собаки жмень и еще черт знает с какого страшного зверя… Одно пятно рыжее, другое пегое, третье вообще серо-буро-коричневое… Кошмар! По всему видать, обувь производства военной поры. Когда не до эстетики в тылу, если пули на фронте туда-сюда свистят…
Мошкина данное обстоятельство не огорчило. Кто там будет тещины подошвы на предмет красоты разглядывать? С тестем давно разошлась…
Натирая шелковые нитки варом, Владимир Петрович приготовил дратву и «включил» шило.
Крепко припек мороз старушку, над любой копейкой от макушки до пят трясется, а тут шампанское посулила выкатить. Обещанное грело душу сапожника. Любил напиток аристократов. Через это работал качественно. Над каждой стежкой старался. Не гнал «быстрей-быстрей», абы как.
К приходу жены заканчивал ремонт первого валенка.
Тамара с 40-градусного мороза влетела раскрасневшаяся, счастливая — наконец-то попала в тепло. С легонькой ехидцей спросила, снимая пальто:
— Что, Данила-мастер, получается чаша?
— Полбутылки шампанского теща может выставлять! — с чувством сапожнической гордости подал «Данила» готовый валенок.
— О! — схватила супруга предмет ремонта. — Шик-моде…
И запнулась. Будто с разбегу в стену лбом врезалась. Во все щеки морозный румянец на раз схлынул с лица. В глазах, глядящих мимо Мошкина, вспыхнул ужас.
Мошкин повернулся за взглядом жены и забыл про шампанское. Матерки зароились на кончике языка.
«Данила»-сапожник свершил роковую оплошку. До того увлекся процессом, что, как закодированный, подошву для первого ремонтируемого валенка вырезал, распластав голенище второго тещиного. А пара пегих, военно-катанных из козла, собаки и других верблюдов, стоит в сторонке целехонькая.
За все время работы шилом ни полмысли не пролетело о неправильном цвете подшивки. Наоборот, Владимир Петрович пел над радикально черной дополнительной подошвой, ни грамма не подозревая о собственноручно сотворенной катастрофе. У тещи без того со здоровьишком завал, покажи раскромсанный валенок — враз дуба врежет. А новые купить в ту сумасшедшую зиму было бесполезно.
— Вечно ты сломя голову, как голый в баню! — кричала жена. — Как можно не отличить эту страхолюдину от маминого?! Как?!
Мошкин тупо смотрел на жену.
— Урод — в жопе ноги! — клеймила благоверная.
Приходилось безропотно соглашаться…
— Подшивай мои! — приказала. — Они, конечно, тоньше. Но нога у нас одна, авось мама не заметит подмены.
— А ты как? — сердобольно вякнул Мошкин. — Вся зима впереди, сплошняком морозы трещат!
— У тебя умнее есть варианты?
Таковых не имелось.
И спарить отремонтированный тещин с валенком жены бесполезно. Сразу видно — один толще.
Подшивая Тамарины тещиными, Мошкин о деликатесном вознаграждении не думал. Какое тут к лешему шампанское?
Хотя супруга больше не ругалась. Но потому, как гремела на кухне тазами, как швыряла в них мокрое белье, было ясно: внутри клокочет вулкан злости. Дабы не сгореть заживо, затеяла отвлекающим маневром стирку.
Покончив с валенками для мамы жены (Тамара на этот раз не восхищалась «шик-модерн»), Мошкин забеспокоился, душа прямо заныла: в чем супруга будет противостоять жутким морозам? Из зимней обуви остались одни сапожки на рыбьем меху. И тот искусственный. В таком обмундировании хоть запляшись на остановке: смерть ногам обеспечена. А они не только стройные, родные. Жалко. Любящее сердце подсказало: остатками тещиных валенок подшить козлино-собачью пару.
— Том, давай тебе эти отремонтирую?
— Делай что хочешь! — обречено прозвучало в ответ.
Дескать, если на роду написано нести тяжкий крест, выше судьбы не прыгнешь.
Подшив три валенка, Мошкин набил руку до виртуозности. Шило замелькало над военно-пегими, вскоре те обрели дополнительные подошвы. Владимир Петрович поставил отреставрированную пару на табуретку, полюбоваться итогом работы. Нет, руки у него из нужного места растут. Покрасить бы еще. Молодая женщина и будто со свалки… А завтра на работу. Да не на стройку штукатуром — в технологический отдел… Каким-то образом надо подводить пятнистую козлино-верблюжью поверхность под общий цветовой знаменатель.
На новую проблему заряженная голова — на то и существует у инженера, чтобы мыслить, — вспомнила про индийский сапожный крем, имеющийся в хозяйстве. Если им покрыть разномастную поверхность? «Разогретая до жидкого состояния вакса ровнее ляжет», — решил Мошкин. В плошке на газе растопил крем, тампоном нанес на рыжее пятно. Ура! Его как ни бывало. Рыжее стало черным.
Вдохновленный блестящим результатом эксперимента, Мошкин приступил к промышленным площадям покраски. Решительно поставил на газ металлическую банку с кремом. Под воздействием высокой температуры тот начал быстро переходить в жидкообразную фазу… Но не остановился в этом состоянии, как требовалось сапожнику, неуправляемо двинул дальше… Вспыхнул ярким пламенем…
Сажа, как из пушки, вырвалась из банки и заполнила хлопьями кухонное пространство. Перед глазами у Мошкина пала шевелящаяся темнота. Она затмила лампочку, шкафчики, весь белый свет. Каких-то 200 граммов в баночке, а сажи налетело хоть лопатой греби… Белоснежные паруса простыней и пододеяльников, развешанных для просушки, в мгновение приняли пиратский окрас. Малюй череп и кости и бери океаны на абордаж.
«Ё-мое! — подумал во мраке Мошкин. — Коряво получилось».
На взрыв прилетела жена. Увидела постельное белье, покрытое лопухами жирной сажи, с нарастающим воем выскочила обратно.
Мошкин услышал, как она плашмя упала на диван, сквозь рыдания простонала:
— Боже, чем я перед тобой так провинилась?! За что ты надел на меня этот камень? За что?!
«Так уж и камень!» — проворчал Владимир Петрович. Тем не менее, во весь голос не решился опровергать скоропалительный вывод жены. Обстоятельства требовали срочного спасения семейных ценностей. Вооружившись зубной щеткой, принялся снимать черные хлопья с постельных полотнищ. Технология оказалась верной. В первом приближении удалось счистить траурный налет.
Жену на экспертизу приглашать не стал. И так было яснее ясного — требуется перестирка.
Помыв пол в кухне, вернулся к основному занятию того, памятного на всю оставшуюся жизнь дня — валенкам. К счастью, крем не весь сгорел. «Данила-мастер» вовремя успел накрыть баночку тряпкой. Осторожно расплавил остатки и, щедро замазывая пятна, сделал пестрые валенки, катанные в суровые военные годы на основе зоопарка, черными.
