— Надо ли мне еще на что-нибудь взглянуть? — спросил он, направляясь к машине и делая в уме пометку предложить министерству не тратить в следующий раз его время впустую.
Начальник уцепился за вопрос. Он все еще хотел отыграться на криминалисте за его спесь.
— Я бы попросил вас осмотреть еще одно помещение, — сказал он и повел эксперта на скотобойню. Указатель «БЕЙ И ЕШЬ СВОИХ» он приказал убрать с шоссе, но тот, который был прибит к деревянной стене здания, оставил. Он знал, криминалисты друг с другом ничего не обсуждают, и собирался показать этому спецу, что у этой скотины Понтсона — наклонности убийцы, а также объяснить, зачем понадобился бульдозер, чтобы вломиться к нему в дом. Это ему удалось.
— Господи боже мой, да этот человек прямо-таки садист, — пробормотал криминалист, прочтя объявление на скотобойне.
— Поглядите на пол внутри и скажите что-нибудь новенькое, — пригласил начальник участка. — Там завались образцов крови.
Он подождал у порога. «Вот тебе, самодовольный ублюдок, развлечение надолго», — подумал он и невзначай намеренно опрокинул ведро с водой на бетонный пол, где засохла кровь. Когда криминалист вернулся с прогулки по зданию, весь пол рядом с дверью смотрелся так, будто и впрямь залит свежей кровью. Эксперт добавил в эту лужу немного своей — поскользнулся на жиже и ударился головой о бетон. Попытавшись встать, упал еще дважды и дал волю чувствам в чрезвычайно нецензурных выражениях.
— Пойду поищу пластырь, — сказал начальник участка и поспешно ретировался в коттедж.
— Вызывайте «скорую» заодно, у меня, кажется, сотрясение мозга! — прокричал ему вслед криминалист и улегся поудобнее на травку под транспарантом «СКОТОБОЙНЯ „СДЕЛАЙ САМ“». Он начал понимать, насколько точно это название.
Меж тем Веру выпустили из участка и вернули в больницу, разместили в одиночной звукоизолированной палате, и к беседам с ней приступил психиатр, которому эта пациентка показалась невероятно трудной для анализа.
Неудивительно: Вера все последние дни пребывала в жутком стрессе, который усугубляла растущая в ней убежденность, что ее душка мальчик убит. Она вновь стала общаться на отвратительном языке паршивых романов, многие годы владевших ее умом. В результате на вопрос психиатра, был ли ее брак счастливым, ответила, что ее душка муж был милейшим человеком на свете. Мозгоправ сверился с записями предыдущих допросов. Там Вера обвиняла Хорэса в попытке убийства ее душки сына Эсмонда разделочным ножом (слово «душка» психиатр уже успел возненавидеть), и психиатр совершенно не понимал, с чем связана такая перемена отношения. Еще более путая его, Вера заявила, что до вступления в брак они с женихом танцевали до рассвета, а потом занялись любовью под луной на прибрежных скалах.
Психиатр совершил большую оплошность, переспросив, имеет ли она в виду секс.
— Вы отвратительное существо! — завопила Вера на незадачливого мозгоправа. — Я вам сказала, мы занялись любовью, и именно это имела в виду, а не «секс», а ваш вопрос касается совершенно иных отвратительных материй.
Психиатр попытался извиниться, но Вера заявила, что более не готова ни слушать его, ни отвечать на какие бы то ни было идиотские вопросы. Через полчаса он прекратил борьбу с ее молчанкой и предоставил ей рыдать, подобно героиням, от которых возлюбленные мужчины в распахнутых навстречу рассвету сорочках умчались вдаль на черных скакунах.
— Черт бы меня побрал, но я ничего из нее вытянуть не могу, — сообщил психиатр начальнику участка. — У нее, похоже, фиксация на романах Барбары Картленд. Хотя сам я ни одной такой книжонки не читал.
— Вам не кажется, что она просто морочит вам голову?
— Я уже не знаю, что мне кажется. Она сказала, что ее душка муж — милейший человек на свете.
— Это строго обратно тому, что она заявляла нам. Она обвиняла его в попытке убийства их сына разделочным ножом.
— Я в курсе. Просмотрел ее предыдущие заявления, и они во всем противоречат тем, что она изволила сообщить мне, а поговорили мы очень коротко. По-моему, она либо клиническая лгунья, либо обитает в выдуманном мире, и я не уверен, что могу хоть чем-то помочь в ее деле.
Начальник участка вздохнул. Он все еще не пришел в себя после бессонной ночи, не говоря уже о несчастном случае с криминалистом в скотобойне.
— Как вы думаете, она шизофреник или психотик? — спросил он.
— Понятия не имею, — ответил психиатр, — но если это как-то поможет, скажу, что она с приветом и ее необходимо перевести в клинику.
Начальник участка улыбнулся:
— Мне большего и не надо. Спасибо вам большущее. Мне и без чокнутой тетки забот хватает.
В тот же вечер Веру, накачанную транквилизаторами, перевезли на «скорой» в клинику в Саффолке.
Первые несколько дней в гостинице Хорэс проторчал на балконе с видом на пляж, вперив взгляд за красные бакены — туда, где стояли яхты всех мастей. Бакены болтались в паре сотен метров от берега, и Хорэс понял: это для того, чтобы люди могли безопасно загорать и купаться. Стоял август, и на пляже было очень тесно. Но, как ни удивительно, никто не ругался — в отличие от английских морских курортов. Тут, может, кто и бурчал, но поскольку Хорэс не понимал ни слова по-каталонски или по-испански, от этих дрязг он оказался счастливо избавлен.
Кроме того, мужчины, время от времени прогуливавшиеся по песку, демонстрируя мускулатуру, интересовали его куда меньше женщин. Возлежа на балконе под навесом, не видимый никому, он разглядывал их практически обнаженные тела в бинокль, который приобрел в соседнем промышленном городке. В некоторых случаях даже «практически» казалось преувеличением. Женщины лежали на животе и надевали купальники, только когда шли купаться. Хорэс Ушли, чей единственный — слава богу, краткий — опыт секса был связан с Верой и их браком, вдруг устыдился собственного припадка похоти. Вот так конфуз для него, мужчины, осознанно подавлявшего любые сексуальные позывы, дабы не распускать свою отвратительную жену. Да и вырос он в семье, где все хоть сколько-нибудь эротическое находилось под строгим запретом. Отец вколотил в него накрепко: единственная цель жизни — зарабатывать и распределять деньги, а также держать похоть в ежовых рукавицах. «Я с этим справился, — повторял он. — В отличие от моего распутного двоюродного братца. Даже отец желал ему смерти при рождении».
Но теперь-то Хорэс убрался из Англии и мог пялиться на самых шикарных женщин в мире, и его естественные желания, которые он так долго подавлял, заявили о себе. Он, мужчина в расцвете лет, захотел оказаться в постели с нагой женщиной и заняться с ней самой страстной любовью. Хорэс не собирался тратить время на раздумья, что это такое — страстная любовь; он просто будет делать все, что придет его телу на ум. Задачка состояла в том, как найти женщину, которая предложит ему потерзать ей груди и поцеловать всюду, особенно в самые неожиданные и, вероятно, негигиеничные места.
Должна же быть на этом пляже хоть одна нимфоманка. Но как ее обнаружить? Вряд ли уместно ходить по пляжу и выспрашивать у каждой, что ему приглянется. Может, она, эта нимфоманка, замужем, а разъяренных супругов и угроз размозжить ему голову Хорэсу хотелось меньше всего. Он все же спустился в бар, заказал чистого виски и продолжил размышлять над поставленной задачей. У него за спиной сидела симпатичная женщина — и как-то странно на него смотрела. Сперва поздоровалась с ним кратким «bon dia» и вроде как обрадовалась, когда он ответил по-английски.
— Мне показалось, что вы inglese, судя по одежде, — сказала она, подсев поближе. — Кроме того, вы заказали скотч. Местные редко пьют виски.
— Угостить вас?
— С удовольствием. Таким же, как у вас.
— Это «Гленморанджи», очень крепкий, — предупредил он.
— Я так и подумала. У вас хороший вкус. Нет ничего лучше. Не выношу джин, даже «Голубой сапфир». Мой покойный муж пил сухой мартини с этим джином, а я всегда предпочитала виски. Вы женаты?
— Был, но теперь свободен. Слава богу.
— Стерва?
— Можно сказать и так. Она… неважно, впрочем. Будем считать, что жить с ней было кошмарно.
— Мой муж тоже был животное. Ужасно со мной обращался. Меня, кстати, зовут Элси, а вас?
— Берт. Вы в этой гостинице остановились?
— Летом я сдаю дом и живу в гостинице.
Возникла пауза. Элси оглядела бар. Никого, кроме них, здесь не было.
— Если подниметесь ко мне в номер, я вам покажу, что эта сволочь со мной творила. — Она распахнула ворот блузки, и Хорэсу открылась крупная грудь.
— Какой этаж? — спросил он.
— Я на самом верху, в глубине.
— Тогда пойдемте ко мне. Всего на один этаж поднимемся, и вид лучше. И у меня есть еще одна бутылка.
