— И эти шпионов ловят… — У скамейки стоял высокий седой старик с палочкой и укоризненно качал головой. — Бросьте, детки, глупостями заниматься, без вас шпионов найдут.
Покраснев, мы сконфуженно смотрели ему вслед.
— Подозрительный тип, — пробормотал Гришка. — Обратите внимание на его трость. В ней наверняка есть кинжал-пистолет!
— Заткнись, трепло, — процедил сквозь зубы Федька.
— Ну и балда же ты, Гришка, — удивился Ленька.
— Типичная балда, — подтвердил я.
— Ну и черт с вами, — обиделся Гришка. Но через секунду он снова заерзал на скамейке. — Может, на железную дорогу пойдем? — нерешительно предложил он. — А вдруг там лопнувший рельс? Мы снимем галстуки и предотвратим крушение. Это тоже будет считаться подвигом, за который в Артек посылают!
Предложение понравилось, но в ту же минуту вдали прогромыхал товарный поезд — путь в порядке.
— Хоть бы пожар какой-нибудь! — прохныкал Гришка. — Вытащить бы человека из огня, а?
— Хорошо бы завуча, — мечтательно сказал я. — Вытащить бы и молча уйти, не сказав ни слова, чтобы знал Фикус, как из класса выгонять!
— Нет, Фикуса бы я оставил, — решил Федька. — За прошлый месяц батю два раза вызывал! Вот кого бы я вытащил — так это директора кино… Жизни бы не пожалел — вытащил!
— Его бы каждый вытащил, — мечтательно изрек Ленька.
Гришка потянул носом.
— Что-то гарью пахнет, — возбужденно сообщил он.
Мы тут же потянули носами, принюхались.
— Пирожками с мясом пахнет! — установил Федька. — А вот кого бы я, ребята, не вытащил — так это Гришку. Пусть горит и не выдумывает! А еще д'Артаньян!
— А ну-ка помолчи, — ледяным тоном сказал Гришка. — Придумал!
Интонация, с которой он произнес эти слова, была настолько торжественна, что мы притихли. Гришка, слегка волнуясь, встал со скамейки.
— Один из нас… должен… утонуть!
Мы остолбенели. Федька ощупал Гришкин лоб.
— Сорок шесть градусов, — сообщил он.
— Молчи! — прикрикнул на него Гришка. — Так вот. Один из нас упадет в воду и начнет тонуть. Все остальные его спасут, и за этот подвиг мы поедем в Артек. Каково? — торжествующе закончил он.
К речке мы не шли, а бежали, неслись, не разбирая дороги.
— Ребята, стойте! — задержал нас Ленька. — Есть вопрос.
— Какой там вопрос? — с досадой спросил Федька. — Дело ясное.
Ленька покачал головой:
— А ведь того из нас, кто будет тонуть, в Артек не пошлют, — грустно сказал он. — За что его посылать? За то, что плавать не умеет?
— Фьють! — Федька присвистнул.
Мы приуныли. Все с надеждой посмотрели на Гришку, который напряженно мыслил.
— Ну быстрей! — тормошили мы его.
— А почему тонуть должен кто-то из нас? — Гришка усмехнулся. — Договоримся с кем-нибудь… Витька! Подожди!
Витька, парень из четвертого класса, долго и отчаянно торговался. Сошлись на ста граммах маковок. Вывернув все свои карманы, мы купили волшебное лакомство и взяли с Витьки слово молчать. На всякий случай Федька дал ему понюхать свой кулак. Мы стояли на берегу и, глотая слюни, смотрели, как Витька жрет наши маковки.
— А чего мне трепаться? — развязно говорил он, до едая последнюю. — Сказано — значит, могила.
Слизнув языком с ладони крошки, Витька разделся и полез в воду. Мы тоже разделись и, ежась, переминались на берегу.
— Ну, ори, — нетерпеливо приказал Федька. — Только погромче!
— Тону-у! — диким голосом завыл Витька.
Мы попрыгали в воду и, мешая друг другу, вытащили Витьку на берег. Исключительное разочарование — на берегу ни души. Хоть бы один свидетель прибежал, хоть бы один свидетель! Обидно.
— Лезь снова, — приказал Федька. — Люди вон идут, быстрее!
— Гоните еще сто граммов — полезу, — подумав, сообщил Витька.
— Потом, потом, — суетились мы вокруг него.
— Потом и полезу, — решил Витька. — Тоже дурака нашли — за бесплатно тонуть!
Мы растерянно посмотрели на Гришку.
— Витька, смотри, на том берегу лошадь без хвоста! — неожиданно воскликнул он, подмигивая Федьке.
Витька, разинув рот, уставился на лошадь, а Федька, не теряя времени, дал ему хорошего «солдатского хлеба». Витька с воплем полетел в воду.
— Тону! — заорал за него Гришка, и мы бросились спасать утопающего.
На этот раз на берегу собралась порядочная толпа. Вероломный Витька, хныча, тут же выдал нас с головой.
Наутро Атос, Портос, Арамис и д'Артаньян, получив все, что им причиталось, были развезены на все четыре стороны.
ЛЮБОВЬ КОРОЛЕВСКИХ МУШКЕТЕРОВ
Мушкетерами я заболел внезапно. Они обрушились на меня, как смерч, и завертели в вихре сказочно прекрасных приключений. Я был потрясен, раздавлен, смят, вопил от восторга и от ярости, любил, ненавидел и страдал вместе с героями этой необыкновенной книги. За одну неделю я получил столько двоек, сколько не получал за все предыдущие годы учебы. Мог ли я корпеть над уроками, когда бредил наяву? Я не хотел замечать, что д'Артаньян — эгоистичен, Арамис — дамский угодник, Атос — жесток, а Портос не очень умен. У тех, кого любишь слепо и беззаветно, нет недостатков. Все, что предпринимали мушкетеры, казалось верхом геройства, ума и добродетели. Да что говорить! Даже сейчас, когда прочитана уйма классиков, я могу забыться за «Тремя мушкетерами».
Они заразили мальчишек, как скарлатина. Не прошло и месяца, как наш класс стихийно разбился на четверки. Из них выдержала испытание на прочность лишь одна: Федька, Гришка, Ленька и я. Мы поклялись в вечной дружбе, а Федька, бесстрашный Федька, выколол на руке повыше локтя: «Один за всех, все за одного». В школе по этому поводу было много шуму, и мы очень гордились нашим железным Портосом.
Именно к этому периоду относится моя первая любовь. Это была романтическая и возвышенная любовь, с первого взгляда и на всю жизнь — так решил совет мушкетеров. Мы бросали жребий, и мне выпала Надя. Не могу сказать, чтобы я был сильно обрадован: мне больше нравилась Галя, но по долгу чести в нее влюблялся Ленька. Меня утешала ярость Федьки, которому досталась Нина, заносчивая и вздорная девчонка с острым носом. Федька заявил, что, если она будет кривляться, он залепит ей в ухо, но мы его пристыдили, поскольку такая грубость недостойна королевского мушкетера.
Начал я с того, что при появлении Нади принимал задумчивый вид, вздыхал и бросал на нее томные взгляды — обычный арсенал начинающего волокиты. Надя со свойственной женщине интуицией быстро осознала преимущества своего положения и потребовала вещественных доказательств. Я дал клятву, но это ее не устроило. Пришлось купить Наде мороженое, которое она, разрывая мое сердце, съела на моих глазах, после чего милостиво разрешила проводить ее до дому.
Чем дальше в лес — тем больше дров. Я таскал Надин портфель, решал за нее задачи по арифметике и вечерами торчал под ее окнами, в то время как ее подруги хихикали из-за шторы. Так я уже тогда познал, что любовь и страдание сопровождают друг друга. В будущем я понял, что в этом и заключается вся прелесть любви, которую именно страдание делает глубокой и прекрасной. Но в то время я не утруждал себя столь умными мыслями и, набравшись мужества, сообщил Наде, что мы расходимся характерами. Я понимал, что нарушаю клятву в верности до гробовой доски и что это недостойно Атоса, но ничего не мог с собой поделать. Надя ужасно обиделась и потребовала купить ей за это миндальное пирожное. Я навел жесткую экономию в своем хозяйстве, наскреб несколько ливров, и мы расстались, весьма довольные друг другом.
К этому времени Ленька позорно удрал от Гали, которая изводила Арамиса упреками за то, что у него большие уши. Что же касается Портоса, то он уже давно остался без возлюбленной. Его лирическая история продолжалась ровно одну минуту — рекорд, который еще никем не побит. Сразу же после совета мушкетеров Федька сообщил Нине о своей внезапно вспыхнувшей любви. Нина приняла это как должное и тут же потребовала, чтобы Федька отныне вытирал за нее доску. Федька обозлился и заявил Нине, что она гремучая змея. Нина побежала к Елене Георгиевне жаловаться, и Федькина любовь, не выдержав сурового испытания, перешла в ярую ненависть — простая и доходчивая иллюстрация знаменитого афоризма: «От любви до ненависти один шаг». Я не раз потом задумывался над этим афоризмом и решил, что любовь — самое хрупкое и нелогичное из человеческих чувств, если одного шага достаточно, чтобы оно превратилось в свою противоположность. Да, нелогичное — ставлю голову на отсечение, что это так. Потому что как бы вы ни пыжились и ни лезли вон из кожи, вам не удастся сколько-нибудь толково объяснить, почему вы превращаетесь в идиота при виде именно этого существа, а не другого. То ли дело — ненависть. Она насквозь логична и естественна, потому что ее можно доказать с математической логикой. Для ненависти всегда есть причина, которую можно изложить, не вызывая подозрения в том, что вы сошли с ума.
