Последнюю часть пути мы шли пешком по каменистым тропам. Маленький участок пустынного берега огорожен простым плетнем – такой часто можно встретить в русской деревне. Из каменистого грунта с трудом пробиваются кактусы и еще какие-то шиловидные растения. У самого обрыва из камней выстроен небольшой низенький домик. Это и есть жилище Пабло Неруды.
Мы знали, что хозяин в Москве. Девушка, живущая в доме, показала нам его комнаты. Все говорило здесь о большой любви Пабло Неруды к морю: тут и там картины и гравюры на морские сюжеты, модели кораблей. Да и сам дом своей архитектурой и планировкой чем-то напоминает часть корабля. На крыше вместо флюгера – профиль огромной рыбы, вырезанный из листового железа. Рядом с домом висит на столбе колокол, наверное, отбивающий склянки на манер настоящих корабельных.
Нетрудно было определить, где в этом приморском уголке любимое место хозяина. Оно на обрыве, откуда открывается широкая панорама моря. Вот стоит удобная скамеечка, на которой поэт, должно быть, не раз обдумывал будущие произведения. Невдалеке скульптура – фигура женщины. Прежде такие помещали на носу быстроходных судов. Стоит она, подверженная океанским штормовым ветрам, сильная и светлая, вся устремленная вперед.
Наши чилийские знакомые с теплотой и гордостью произносили имя своего любимца здесь, в его доме. И невольно разговор зашел о Москве, где в эти дни был Пабло Неруда, о том, что расстояния не мешают встречам истинных друзей, что искреннее, стремление народов к дружбе преодолевает все препятствия.
А перед самым отлетом из Чили мы посетили профессора Любшютца. В домике на окраине Сант-Яго нас встретили хозяин и его приветливая супруга Маргерита Джустиновна. Обед был сервирован в саду, под тенью высоких южных деревьев. Должно быть, специально к нашему приезду были приготовлены европейские кушанья, по которым мы изрядно соскучились.
– На каком языке будем вести беседу? – спросил профессор. – Мы с женой говорим по-испански или по– французски.
Я этих языков не знаю. К тому же профессору не терпелось поговорить с нами по-русски. Было решено так: мы с профессором будем объясняться по-русски, а с его женой по-английски. В "тяжелых" случаях Любшютц будет переводить английские фразы на французский.
Вскоре, однако, за столом зазвучали еще два языка: приехали секретарша профессора, урожденная эстонка, и еще двое его знакомых – чилийцы. Теперь мы уже с трудом разбирались в разноязычном течении беседы.
Профессор с интересом слушал наш рассказ о шахматных выступлениях в Южной Америке, а затем мы расспрашивали о его многосторонней деятельности. Любшютц известен не только как специалист в области медицины, но и как крупнейший знаток истории американских индейцев и активный борец за попранные права этих коренных хозяев американского континента.
– Это получилось случайно, – говорил гостеприимный хозяин. – Однажды группа молодых литераторов попросила меня написать статью о положении индейцев. Я согласился. Пришлось кое-что почитать. Я увлекся и, право, не знаю, чем теперь больше занимаюсь: медициной или этнографией. Я искренне полюбил индейский народ, – продолжал профессор. – Да и как его не любить, такой талантливый, но притесняемый! В Чили в общинах живет сто тридцать тысяч индейцев. По нынешнему закону они не имеют права продавать общинную землю. Однако нашлись демагоги из числа дельцов, которые кричат: "Дайте свободу индейцам, дайте им право свободно продавать землю!" Делается это с одной целью: завладеть единственным источником существования индейцев – землей, окончательно разорить их и выселить. Вот и приходится помогать им в правовом отношении, защищать по закону. А для этого надо хорошо знать историю народа.
Он повел нас в дом, где на втором этаже есть три комнаты, олицетворяющие три вида деятельности профессора Любшютца.
– Здесь я занимаюсь медициной, – объясняет профессор, показывая среднюю комнату, стены которой уставлены шкафами с медицинскими книгами на всех языках мира. – А здесь я уже социолог, – говорит он в комнате, где висит портрет Энгельса и на полках стоят работы Маркса, Ленина, Плеханова. – А вот это мой любимый уголок, – улыбается профессор, вводя нас в третью комнату. – Здесь у меня собрано все по истории и праву индейцев Южной и Северной Америки.
Он показал нам древние фолианты, немного поврежденные временем, но еще прочные.
– Вот это "Свод законов для Америки", выпущенный в 1681 году при Карле Втором, – говорит профессор, доставая с полки толстый, изрядно обветшавший том. – А вот тоже книга "Законов", но она еще старше– середины шестнадцатого века. Все это нужно для доказательства прав индейцев.
Его добродушное, открытое лицо оживляется, из-за роговых очков смотрят умные серые глаза. Пышная белая шевелюра и такого же цвета узкая бородка резко контрастируют с темными, густыми, почти без проседи бровями.
– Смотрите, – продолжает он с иронической улыбкой, – вот книга для индейцев, выпущенная их белыми "покровителями". Это евангелие, изданное на языке одного из индейских племен. Забавно, что издатели отпечатали тысячу экземпляров, не умудрившись подсчитать, что всего-то в живых от этого племени осталось пятьсот человек!
В домашнем музее профессора Любшютца мы увидели луки, стрелы, бусы, ожерелья. Были здесь и всевозможные тонко изготовленные предметы бытовой утвари индейцев,
– Это из Перу, это из Колумбии, а вот это подарок из Венесуэлы!.. – поясняет хозяин.
Эта фраза неожиданно меняет русло беседы.
– Как раз из тех стран, куда нас не пустили, – замечает Керес.
– Как эти политиканы мешают успешной работе! – сокрушается профессор. – Вот, например, интересная история. Несколько лет назад мы ездили с экспедицией на Огненную Землю изучать быт индейцев. В числе участников экспедиции была одна чилийка. Вернувшись, она запросила визу на въезд в США. Ей отказали. Мотив: "Вы ездили с "красным" профессором". Меня ведь там считают "красным", – улыбается Александр Аронович. – Еще бы, был в Советском Союзе, борюсь за права индейцев! Хорошо, что мне не нужно ехать в Нью-Йорк – не дадут визы, ни за что не дадут!
Несколько минут профессор увлеченно рассказывает о своей поездке в Советский Союз, говорит о статьях, написанных им специально для советских журналов.
Пора прощаться: за нами уже приехала машина. Хозяева просят передать приветы московским и ленинградским друзьям.
Мы уже за воротами дома, но тут неожиданное происшествие вносит сумятицу. Неосторожно открыв калитку, мы выпустили на улицу любимца хозяев – рыжего пса Сэмми, который немедленно устремился вдоль улицы, задрав коротенький хвостик.
– Это ужасно, ужасно! – волнуется профессор.
– Мы успокаиваем его: не зря все-таки мы оба имеем звание заслуженного мастера спорта. Через две минуты Сэмми пойман и отнесен к своему приятелю Рубио, удивительно похожему на него псу той же породы. Спокойствие в доме восстановлено.
…И вот опять после короткого, трехдневного визита в Уругвай мы с Кересом на пути домой пересекаем Атлантический океан. Прыжок из Бразилии в Африку длинен, вечер и ночь в самолете тоскливы. Чтобы как то развеселить пассажиров, стюардессы раздают подарки, затевают игры.
Одна из них прошла по рядам кресел, неся в руках большой хрустальный бокал, наполненный обыкновенными спичками.
– Сколько спичек в бокале? – спрашивала она на разных языках каждого пассажира и записывала ответ на бумаге. Когда подошла моя очередь, я примерно прикинул количество спичек и сказал:
– Сорок шесть.
Минут через пять стюардесса вновь появилась около наших кресел и протянула Кересу превосходный будильник.
– Это вам приз, – сообщила девушка. – Вы угадали!
– Вот везунчик! – невольно воскликнул я. – Какое число ты назвал?
– Сорок один, – ответил Пауль.
– Почему так?
– Потому что мне как раз сорок один год.
Пауль уже привык к слову "везунчик", которым я его когда-то окрестил. Порой оно приобретает иронически-печальный оттенок. С искренним сожалением встречал я всегда неудачи друга в турнирах претендентов, где вечные "только вторые" места никак не дают Кересу добраться до желанного шахматного трона.
Но, очевидно, в компенсацию за эти неудачи судьба решила баловать Кореса нескончаемой вереницей забавных удач. Диву даешься, как точно он может угадать"счастливый" номер в лотерее или счет предстоящего футбольного поединка. Однажды в Англии мы заключили круговое пари: каждый предсказывал свой счет матча двух футбольных команд и оставлял в качестве вступительного взноса шиллинг. Собранные деньги перекочевали к Кересу. В Сант-Яго по воскресеньям проводилась денежная лотерея.
– Пауль, выберите мне несколько билетов, – попросил Кереса Вальтер Адер. Тот назвал номера.
