На «Баррикадной» в вагон вошла женщина в чёрном платке и со множеством золотых зубов. Из-под замшевой куртки, аккурат пониже спины, у неё выбивался конец другого платка — красного, с жёлтыми и золотыми цветами. Женщина поздравила всех с праздником (я не расслышал из-за шума поезда, с каким, но полагаю, что со своим, профессиональным) и двинулась вдоль вагона, мощно раздвигая протянутой рукой пассажиров. Тем, кто подал, она желала «всех творческих благ». Подавали, однако, мало и неохотно. А всё потому, что вошла не в тот вагон. Надо было ей пройти по вагону с писателями, артистами или художниками. А мы… Мы просто ехали на работу.
* * *
Раньше я думал, что в столице жизнь кипит. Ну, по крайней мере, что-то там булькает, в этом котле со смолой и серой. А иной раз посмотришь… Каждый день, как иду на работу и с неё по шоссе Энтузиастов, аккурат в тот момент, когда прохожу под железнодорожным мостом, построенным по проекту инженера И.Э. (тоже, небось, Энтузиастович по батюшке) Аршавского, по нему маневровый тепловоз толкает цистерну с хлористым кальцием. Она уже и заржавела, эта цистерна, уже и надпись «хлористый кальций» еле видна, а её всё толкают и толкают. С другой стороны, если на себя оборотиться… Тоже каждый день по два раза по шоссе, как та цистерна. Ещё, правда, не очень ржавый, но надпись уже не очень. Но с каким постоянством, достойным, может, и не лучшего, но уж точно какого-нибудь более полезного применения..
А вот ещё в метро рядом со мной сел мужчина и раскрыл газету «Известия». А в ней статья с картинкой про отечественный истребитель пятого поколения. Само собой, я сразу же начал тоже её читать. Нет ничего интереснее статей про самолётики, которых интереснее только статьи про кораблики. И только я стал шевелить губами, читая про истребитель, как сосед мой зевнул, закрыл газету, потом встал и начал пробираться к выходу из вагона. А на его место сел другой мужчина, вытащил из портфеля точно такую же газету «Известия» и открыл её на той же странице. Я даже губами не успел перестать шевелить. Что же получается? Живи ещё хоть четверть века… Исхода нет?! А откуда ему взяться, если вы едете по кольцевой? Да и на радиальных исход тоже не валяется. Упрёшься лбом в какое-нибудь «Алтуфьево» или «Новогиреево» — и всё. Совсем всё.
А вы говорите — жизнь кипит. Хорошо, если чайник. Или щи в кастрюле. А чтобы жизнь…
* * *
Поднимаясь на эскалаторе, стоял позади высохшей, почти прозрачной старушки, у которой вдруг зазвонил телефон. Как старушки ищут телефон? Сначала всплёскивают руками, роняют хозяйственную клетчатую сумку, потом подхватывают её, потом водружают на нос очки, потом их прячут и начинают искать телефон по всем закоулкам своего старомодного ветхого шушуна, потом не находят и принимаются лихорадочно рыться в своей клетчатой хозяйственной сумке. Достают полиэтиленовый пакетик с документами и кладут обратно. Нашаривают, наконец, источник звона, но им оказывается большая связка ключей, потом сами собой вылезают спрятанные очки и не хотят лезть обратно в сумку, потом появляется пузырёк с маленькими красными таблетками, потом… находится телефон, уже охрипший от долгоиграния Dies Irae из моцартовского реквиема в тяжёлой металлической обработке.
* * *
В подземном переходе возле станции метро «Шоссе Энтузиастов» есть неприметный киоск. То есть на первый взгляд его и нет вовсе. Даже и на второй. Вернее, его не каждый может заметить — только старожилы. Я вот первые полгода и не замечал, а потом вдруг раз — и заметил. Сидит в нём женщина с зелёными глазами и торгует сушками. Только сушками. Простыми, не сдобными, без всякого мака или там кунжута. Сушки-то простые, но… непростые. Если идти по шоссе и сосать их, а ещё и не откликаться ни на какое другое имя, кроме как Саша, то будет тебе счастье. И в личной жизни, и вообще. Могут зарплату, к примеру, повысить. Нет, мне не повысили, но я по дороге на работу нашёл пять рублей на тротуаре. Одной бумажкой. Вечером пойду — буду в оба глаза смотреть. Я тут прикинул — если по пять рублей утром и вечером… Это если по пять. А если по… Страшно подумать. Но это если без вычета цены сушек.
* * *
Между станциями «Проспект Войны» и «Шоссе Пессимистов»[7] поезд вдруг остановился. Женский голос из репродуктора попросил сохранять спокойствие. Скоро, мол, тронемся. Мы постояли минут пять. Свет в вагоне помигал и погас. За окнами раздалось гулкое уханье, стоны, и по кабелям на стене побежали зелёные огоньки. В репродукторе зашуршало, зашипело и захрипело на два мужских голоса:
— Опять Лазарь балует. Уже и в дневную смену от него житья нет.
— Это какой же Лазарь?
— Послал бог ученичка. Какой Лазарь… Историю конторы учи, двоечник. Один у нас с тобой здесь Лазарь. Каганович. Дух его мается на чёрной ветке…
— На чёрной? А на схеме…
— Дурак ты, Серёга. Нет этой ветки на схеме, нет. Мне ещё дед рассказывал, есть на чёрной ветке такая станция… Слышь, опять стонет. За последний год четыре машиниста умом тронулись от его фокусов. Мне б только до пенсии дотянуть — ни одного дня не останусь…
В темноте вагона тускло голубели светлячки мобильников. Кто-то сказал прокуренным басом: «Мам, я щас у писаюсь». Вдруг зелёные огоньки за окнами пропали, зажёгся свет, в репродукторе щёлкнуло и женский голос произнёс: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция — “Площадь Контрреволюции”». Поезд тронулся, и мы вместе с ним.
* * *
Проходя мимо одного из столичных институтов, видел приклеенное на столбе объявление: «Эксклюзивные решения для ваших задач по физике и математике». Если следовать нынешним российским рекламным штампам, то задачи должны быть из разряда «элитных». От создателей культовых задачников по математике и физике для поступающих в вузы.
* * *
Сегодня в метро было так жарко, что у одной девушки стали плавиться веснушки. Сначала она пыталась их слизывать, да разве достанешь языком лоб или ухо. Потом она тёрла лицо бумажными носовыми платками, но только ещё больше размазывала веснушки по щекам. Это и понятно — насухую тут ничего не сделаешь. К счастью, на «Алексеевской» несчастную поджидал молодой человек, который сразу же стал её облизывать.
* * *
На часах уже восемь, а на термометре ещё тридцать. Как хотите, но при коммунистах такого бардака не было. Да только за неделю такой жары в Москве главный предсказатель погоды тогда мигом партбилет на стол положил бы. И это в застойные, вегетарианские времена. О том, что могло быть раньше, просто страшно подумать. А тут делают, что хотят, всё лето, не говоря о прошлой зиме. Ещё бы они знали, чего хотят. Вот вам и хвалёный авторитаризм. Простого дела наладить не могут. А на третий срок собираются, как же. Чёрт с вами — пусть уже будет третий, пусть хоть тридцать третий — только уже выключите подогрев и включите охлаждение. Привезите в Москву каких-нибудь айсбергов раз абрамовичи и бсрсзовскис нс хотят возвращаться. Пустое всё… У них есть план, и по этому плану к парламентским выборам, не говоря о президентских, мы должны прийти с размягчёнными мозгами. Что я хочу сказать. Ешьте в голову холодное. Обливайтесь только холодным потом. Не сдавайтесь.
Е8. Девки на улицах так распоясались… В такое тонкое и прозрачное раздеваются… Сегодня столкнулся с одной нос к груди носу. Так от неожиданности чуть не покрыл её своей испариной. Сейчас-то ещё ничего, а каково будет после Нового года, когда в действие вступят все штрафы за неправильную езду?
* * *
На эскалаторе, на ступеньку выше, ехала семейная пара. Мужчине было нехорошо. Он икнул, обращаясь к жене, судорожно вздохнул и, очертив перед её лицом рукой в воздухе круг, произнёс:
— И вообще… эта, блядь, жара… мутота…
Тут он снова икнул, ещё громче, чем прежде, высунул язык, облизал сливовые губы, такого же цвета нос, правое ухо и, не убирая языка, задышал, точно собака.
— И не вздумай, зараза, здесь пристраиваться, — сказала супруга. — Выйдем на улицу, зайдёшь в кусты и будешь блевать сколько влезет. Как все нормальные люди!
Выше и ниже на ступеньках молчали в знак согласия нормальные люди.
* * *
Подходя к станции метро «Аэропорт», с меня слетела шляпа мне встретились две жизнерадостные девицы. Не то чтобы я с ними столкнулся нос к носу — они проплыли метра на полтора выше меня, поскольку ехали верхом, на двух статных гнедых конях. Ехали, болтали и смеялись. А как поравнялись со мной, так одна мне оттуда, сверху, и сказала: «Мужчина, подайте на овёс коню». Конь при этом смутился, отвернул морду и покраснел. А я пошёл дальше, поскольку не умею подбрасывать то, что нужно подавать.
* * *
Ближе к вечеру началась гроза. Дождь подхлёстывал прохожих так, что они, закусив удила сумки и пакеты, на рысях добегали до своих домов ещё до финального удара грома. А потом всё кончилось. И началась ночь — душная и влажная. Под утро, когда в кисельном воздухе стали увязать даже иголки комариного писка, я вышел на балкон покурить. В окне напротив наконец смогли выпроводить гостей и убирали со стола. Женщина мыла посуду, а мужчина слонялся, курил и с тоской заглядывал в безвременно опустевшие бутылки. По двору, шлёпая босыми ногами по лужам, шла девушка, помахивая белой сумочкой, и поминутно одёргивала то блузку, то юбку. Она говорила без умолку по телефону, по-видимому, с тем, с кем только что рассталась навсегда до вечера следующего дня. Из теремка на детской площадке показалась лягушка-квакушка выкарабкался бомж с зелёным лицом и большим пластиковым мешком. Зевая и матерясь, он начал шарить под скамейками и в урнах в поисках пустой посуды. Дрыхнущий в кустах пёс надумал было поднять голову и гавкнуть, но лишь шевельнул огрызком хвоста и продолжал досматривать третью серию триллера «Сахарная кость в горле». Две вороны, собравшиеся позавтракать, критически осматривали свой шведский стол, сервированный в мусорном баке. Цвет неба на востоке из серо-замшевого стал пионовым. Жёлтые цветы на клумбе потянулись, расправляя затёкшие за ночь стебли. Кто-то невидимый в соседнем дворе крикнул: «Дам, но не вам, суки!» и захохотал басом. Я докурил и пошёл спать.
