И вот он ушел, ушел, прежде чем они, со всеми их скукой, безразличием, нетерпением, гневом, усталостью, пустотой и надменностью, смогли выразить ему чувства, таившиеся столь глубоко в их сердцах. Да, в этом есть горькая ирония: ему пришлось умереть в пластиковом мешке, прежде чем ньюйоркцы смогли излить на него свою трудно завоевываемую любовь, которая могла бы значить для него так много. Но ведь сегодняшний день полон горькой иронии. Айк Ироник с пораженной горем и, возможно, охваченной чувством вины Пятой авеню в Нью-Йорке, где он жил как чужак, но умер как давно утраченный сын.
Сообщения, поступающие со всех концов страны, подтверждают то, что вы услышали от наших корреспондентов в Чикаго, Лос-Анджелесе и Нью-Йорке. Это сообщения о людях слишком ошеломленных, слишком безутешных, чтобы реагировать на весть об убийстве президента Диксона, привычными слезами и словами печали. Нет, обычных проявлений горя недостаточно для того, чтобы выразить чувства, обуревающие их в этот час, и они пока просто делают вид, будто ничего не случилось, или хихикают в неверии и смущении, или же пытаются скрыть под грубоватыми внешними проявлениями глубокую любовь к павшему лидеру, которая раздирает их изнутри. Но что же о безумце, совершившем это страшное дело? В связи с этим сюжетом, мы возвращаемся в штаб-квартиру ФБР в Вашингтоне.
— Верно, теперь мы совершенно уверены, что это дело рук безумца.
— А как же скауты? Нож? «Луисвильская Колотушка»?
— О, мы не сбрасываем со счетов никаких серьезных улик. Я говорю сейчас о мозгах, которые стоят за этим делом. Вернее сказать, об отсутствии мозгов. Понимаете, для нас это, в сущности, улика номер один — все прочие побоку, потому как учинить такое с Президентом это уж полная дурь. Ну, посудите сами — они берут Президента и устраивают с ним подобную глупость. Не знаю, может, кто-то и находит это забавным розыгрышем, но я тут ничего смешного не вижу. Они ведь все-таки не кого-то там в мешок запихали, они запихали в мешок президента Соединенных Штатов. А как же достоинство его поста? Если вы человека не уважаете, так уважайте хоть его должность. Вот что меня больше всего поражает, лично меня. Я хочу сказать — что, по-вашему, подумают враги демократии во всем мире, когда увидят президента Соединенных Штатов, скрючившимся на такой манер да еще и голым? А я вам скажу, что они подумают — они одуреют от радости. Именно к такой пропаганде они и любят прибегать, чтобы промывать людям мозги и делать из них коммунистов.
— Так вы считаете, что убийца был не только безумцем, но и врагом демократии?
— Считаю. И, как я уже сказал, любителем розыгрышей. По счастью, мы располагаем полным списком сумасшедших, которые являются одновременно врагами демократии и питают склонность к розыгрышам — все они у нас под колпаком. Так что не думаю, чтобы возникли трудности с поисками нужного нам человека. Ну, а если мы его не найдем, так у нас имеются в запасе бостонские бойскауты, которые уже во всем признались, так что я бы сказал, сейчас мы в лучшем положении, чем в прошлый раз, и в общем-то только и ждем, когда Белый дом даст нам «добро», чтобы…
— Мы имеем честь принимать у себя в студии одного из самых выдающихся членов Палаты представителей, ведущего государственного деятеля партии Республиканцев, бывшего другом и доверенным лицом покойного Президента. Конгрессмен Пройда, сегодня печальный день в истории нашего народа.
— О, нынешний день войдет в историю как день нашего бесславия, на этот счет я не питаю никаких иллюзий. На самом деле, я намерен внести в Конгресс законопроект, который позволит объявить этот день днем бесславия и праздновать его, как таковой, во все последующие годы. То, с чем мы с вами столкнулись, это, как уже сказал директор ФБР Грубер, полное отсутствие уважения к высокому посту президента. Мы столкнулись с совершенно непочтительным убийцей да к тому же, я склонен согласиться с этим, и душевнобольным в придачу.
— Имеются ли у вас какие-либо соображения, конгрессмен, относительно того, почему Белый дом все еще отказывается подтвердить информацию о покушении на Президента.
— Я думаю, можно и не говорить о том, что это тема весьма скользкая, так что Белому дому приходится проявлять большую осторожность. Полагаю, они там хотят, прежде всего, оценить общественную реакцию у нас в стране, на а кроме того, им приходится, разумеется, учитывать и реакцию во всем мире. С одной стороны, мы имеем дело с нашими союзниками, которые во многом зависят от нашей поддержки, а с другой стороны у нас имеются враги, которые постоянно выискивают какую-нибудь брешь в нашей броне, и если вы будете держать все это в уме, вы, я думаю, согласитесь, что, в конечном счете, в интересах нашей целостности и доверия к нам лучше всего было бы спустить все дело на тормозах. Видимо, такого рода соображения и одержали верх за кулисами Белого дома.
— А Первую леди уже обо всем известили?
— О, разумеется.
— И какова была ее реакция?
— Ну, в первый момент она была совершенно ошеломлена, что и понятно. Однако, как вы знаете, она всегда, даже в минуты душевного потрясения, стремится прежде всего к соблюдению приличий. Поэтому первая ее реакция была такова: она отметила, что сам способ покушения указывает на то, что убийца обладает чрезвычайно дурным вкусом. Не говоря уж о мешке, она полагает, что самое малое, на что Президент имел право, так это на то, чтобы его убили одетым в рубашку с пиджаком и при галстуке, как Джона Ф. Харизму. Она говорит, что в госпитальном платяном шкафу висит совсем недавно полученный из сухой чистки костюм, и что неспособность убийцы понять насколько важно именно для Президента во всех случаях жизни выглядеть опрятным и прилично одетым, указывает лишь на значительные недостатки его воспитания. Она сказала еще, что может только гадать какого рода воспитание получил человек, способный забыть об этом. Она не хочет винить в чем бы то ни было семью убийцы — пока ей не станут известными все факты, — но определенно считает, что семье, в которой вырос убийца, вероятно, следовало уделять чуточку больше внимания чистоте и опрятности.
— Конгрессмен Пройда, ходят разговоры о том, что убийство Президента было актом мести за вчерашнее разрушение Копенгагена. Каково ваше отношение к ним?
— Ерунда.
— Не могли бы вы развить свою точку зрения?
— Ну, в этих разговорах просто нет никакого смысла. В конце концов, Президент лично явился на телевидение, чтобы разъяснить американскому народу положение в Дании и причины, по которым нам, возможно, придется уничтожить Копенгаген. Он, знаете ли, вовсе не обязан был это делать, — однако сделал, потому что хотел познакомить людей с фактами, каковы они есть. Так что я не вижу, в чем его можно тут обвинить. И должен сказать, в похвалу нашей великой стране, что за вычетом нескольких стариков в Висконсине — датского, как выяснилось, происхождения, так что ждать от них какой-либо объективности в этом вопросе не приходится — так вот, за исключением этих безответственных стариков, которые устроили демонстрацию и выкрикивали по-датски какие-то непристойности, подавляющее большинство населения нашей страны восприняло разрушение Копенгагена с восхитительной невозмутимостью и единодушием, каких мы уже и привыкли ожидать от него применительно к такого рода материям. Нет, я просто не вижу причин, по которым кто-либо, включая и сумасшедшего, мог совершить покушение на Президента лишь за то, что он принял разумное политическое решение подобного толка. Именно для таких случаев он и был облечен доверием всего народа, в том числе и сумасшедших.
— И также доверием Конгресса?
— Ну, вы, конечно, знаете, что, к несчастью, существует изрядное число сенаторов и конгрессменов, — я бы назвал их охотниками за заголовками, — всегда готовых поднять политическую шумиху даже вокруг бомбардировки какой-нибудь Богом забытой деревушки, находящейся у черта на куличках, какого-нибудь перекрестка, о котором никто никогда и слыхом не слыхивал, а уж после бомбардировки не услышит и вовсе, — так что вообразите сами, во что способны подобные политиканы раздуть ядерную бомбардировку города вроде Копенгагена. Впрочем, позвольте мне сказать в их защиту, что даже они не столь безрассудны, чтобы устроить покушение на Президента из-за такой малости, как расхождение во мнениях относительно выбора объекта бомбометания. Я имею в виду, что никто ведь не совершенен. Да, выбор данной цели был сделан исключительно Президентом, однако политическая система нашей страны, по счастью, способна справляться с разногласиями такого рода, не прибегая к убийствам. В общем и целом, я думаю, мы можем сказать, что в конечном итоге, ошибочные суждения и тому подобное не идут в счет, так что мы, в основном, разрушаем те города, которые того заслуживают. Если же говорить о разрушении Копенгагена, то, как мне, в общем и целом, представляется, даже самые завзятые критики Президента в Сенате понимают, что решение подобного масштаба просто не может быть принято с бухты-барахты, по чьему-то там произволу. Думаю, большинство по-настоящему ответственных членов Сената разделяют мою точку зрения относительно того, что после столь решительной демонстрации силы, как та, которую мы предприняли в Скандинавии, мы не завязнем на этом полуострове так, как завязли в Юго-восточной Азии.
