В двух случаях поднимают по тревоге одних мужчин: кагда дело пахнет порохом и когда надо срочно решить, по сколько сбрасываться к Восьмому марта.
До Восьмого марта было еще далеко. Значит, запахло порохом.
Покинув различные народнохозяйственные объекты, шагали в школу усталые папаши, не поднимая глаз на пышной осени таинственный багрянец.
Шли, в числе прочих, и незнакомые пока еще друг с другом родители Сидоров, Владыкин и Копницкий.
Молодой и бесшабашный папаша Сидоров был раздосадован. Сегодня ихней бригаде подвернулся хороший калым на тарной базе — и это собрание было нужно ему, как собаке пятая нога. Хорошо еще, что ребята вошли в положение, обещали его из доли не исключать. Однако после работы предполагалось, по традиции, обмыть калым — и вот это мероприятие теперь безнадежно ускользало от папаши Сидорова. Правда, ему, как уходящему, открыли одну из заранее приготовленных бутылок, он принял сто пятьдесят и зажевал чаем. Но одно дело выпить на бегу, незаработанное, и совсем другое — со всеми вместе, не торопясь, когда чувствуешь, что хорошо повкалывал и семье принесешь, а сейчас в своем праве.
Впрочем, досада папаши Сидорова, ввиду легкости его характера, была неглубокой, мимолетной.
«Воспитатели!.. — с веселой злостью думал он. — Учат их, учат в институтах… с короедами, понял, не могут справиться!.. Ко мне вон, если че, папу-маму не вызывают. Бугор как возьмет за шкирку — не обрадуешься… Даром что институтов не кончал…»
Интеллигентный папаша Копницкий, привыкший мыслить не просто словами, как все люди, а законченными литературными категориями, содержащими обязательный заряд иронии, думал о другом:
«Интересно, что еще изобрела наша неугомонная Алевтина Прокопьевна? Какую живинку намерена она привнести в процесс формирования подрастающей смены?.. Ах, избави бог нас и наших детей от учителей-отличников, учителей — передовиков народного просвещения, орденоносцев и чемпионов. Бедные, бедные ребятишки, чьи пятерки — лишь предмет удовлетворения честолюбия наставника, и чьи двойки — только досадные препятствия на пути к чемпионскому званию.»
Папа Владыкин ни о чем не думал. Угрюмо шагал он сквозь листопад, неся на крутых габардиновых плечах тяжелый груз забот ответственного работника. Лишь изредка, когда под его неразборчивой ногой особенно громко всхрустывали пожухлые листья, папа Владыкин вскидывал каменный подбородок и в мозгу его загоралось единственное слово:
«Выпорю!»
Алевтина Прокопьевна, высокая нервная блондинка, со впалыми щеками и вертикальными, навечно воодушевленными глазами, встречала родителей у дверей класса. Было в ее облике что-то старомодное, подвижническое. Так не в первый раз подумалось папе Копницкому, встречавшемуся с учительницей и раньше. Он поздоровался с Алевтиной Прокопьевной за руку и, как старый знакомый, произнес несколько обязательных фраз.
Папа Сидоров, сказав про себя: «Ну, и шкыдла!» — боком прошмыгнул в класс и по давней привычке отправился прямиком на «камчатку».
Папаша Владыкин учительницу видел впервые, но, будучи человеком опытным в житейских делах, сразу же определил: «Без мужика колотится бабенка».
Алевтина Прокопьевна начала собрание с традиционного обзора успеваемости. Оказалось, в частности, что сын гуманитария Копницкого — Игорь, лучший в классе литератор, наследственно хромает по арифметике, а способный, но хулиганистый Петя Сидоров учится либо на пятерки, либо на единицы и середины не знает.
При этом папа Сидоров сморгнул зелеными глазами, а папа Копницкий слегка приподнял плечи: дескать, увы-увы! прискорбно, но факт.
Про ровно успевающего Борю Владыкина учительница ничего худого сказать не могла, но папе Владыкину крышка парты больно врезалась в живот, и он мрачно подумал:
«Выпорю».
— А теперь, товарищи родители, — сказала Алевтина Прокопьевна, — я должна сообщить вам тревожную вещь: дети становятся нехорошими! — Тут она слегка заломила руки и так, с заломленными руками, пружинисто прошлась туда-сюда вдоль доски. — Да! Нехорошими!.. Они курят и ругаются скверными словами! Недавно Петя Сидоров, — Алевтина Прокопьевна сделала паузу и поискала глазами незнакомого родителя Сидорова. Но не нашла, — Петя Сидоров пришел в школу, пропахший табаком, как… я не знаю кто… А когда наши девочки сделали ему замечание, он их так назвал, так назвал!.. Я даже мысленно не могу повторить этих слов!
«Вот суконец! — изумился папаша Сидоров. — А я-то на бабу грешил. Думал, это она сигареты у меня ополовинивает, чтоб меньше курил…»
— Дурные примеры, как известно, заразительны, — продолжала учительница. — Петя Сидоров оказался не одинок. Я поставила себе целью узнать, кто еще из ребят курит или ругается, — и кое-что выяснила.
И Алевтина Прокопьевна, помолодев глазами — поскольку речь зашла о ее педагогической находчивости, — принялась рассказывать хмуро слушавшим ее родителям про свой эксперимент.
В воскресенье она повела ребят на экскурсию в березовую рощу. Там дети собирали гербарий, упражнялись в устных описаниях осеннего леса, играли. И когда переиграли во все известные игры, а домой идти еще не хотелось, караулившая этот момент Алевтина Прокопьевна, как бы между прочим, предложила им совершенно новую игру — в откровенность.
«Неужели раскололись?» — замер с приоткрытым ртом папа Сидоров.
«Ай да Алевтина! — язвительно усмехнулся папа Копницкий. — Ай да новаторша! О таком бы опыте — да в «Учительскую газету»… Интересно, сама она им тоже все откровенно говорила? Например, что затеяла эту игру с целью выявления злокачественного элемента?..»
— В общем, курят и ругаются еще, как они сами сознались. Боря Владыкин и — что я никак не ожидала — Игорь Копницкий…
«Тьфу, салаги!» — расстроился папа Сидоров.
«Выпорю!» — окончательно решил задыхающийся в тисках парты папы Владыкин.
Один Копницкий принял сообщение спокойно. «Ну, что же, — раздумчиво поднял он глаза к потолку, — Игорехе сейчас одиннадцать. Сам я попробовал это зелье в семь лет. Или в шесть?.. И выражения, разумеется, знал. Правда, не произносил. Да они все уже их знают. Разница в том, что один произносит, а другие нет».
— Я только прошу вас, товарищи, — говорила между тем Алевтина Прокопьевна, — не принимать пока никаких решительных мер. Постарайтесь даже не показывать детям, что вы про все это знаете. Будем действовать исподволь. Мы тут со своей стороны кое-что уже организовали. — Она интригующе подняла брови. — Зеленый патруль! Так мы его условно назвали. В общем, это специально выделенные дежурные, которые на переменах прислушиваются к разговору тех, кто… ну-у… ненадежен. И затем докладывают мне лично.
У папы Сидорова отпала челюсть.
«Во дает баба! — ахнул он, — Шпионов приставила! Надо же!»
Папа Владыкин почувствовал себя ограбленным. У него было такое ощущение, будто кто-то вдруг вырвал из его занесенной руки карающий ремень.
Ироничный пана Копницкий впервые за все собрание растерялся. Он судорожно пытался решить задачку на морально-этическую тему со многими неизвестными. И никак не мог…
В тот же вечер молчаливый ужин в семье Владыкиных закончился столь же молчаливой поркой. Помня наказ Алевтины Прокопьевны, папа Владыкин действий своих не объяснял.
Не подвел учительницу и родитель Сидоров. Он только сказал жене:
— Зашей этой цаце карманы.
Что послушная его Маруся тут же и выполнила.
У Копницких дело обошлось вовсе без эксцессов. Озадаченный папа весь вечер обсуждал с мамой абстрактную проблему этичности отдельных методов школьного воспитания. Обсуждали они ее громко: в демократичной семье Копницких принято было ничего не скрывать от ребенка. Конкретных имен, правда, родители не называли, заменяя нх такими оборотами, как «допустим, некая учительница некоего четвертого класса…»
На другой день в школе № 148 произошло ЧП. Во время большой перемены был жестоко поколочен и вывалян в грязи «зеленый патруль» в составе отличниц учебы Пупыкиной и Бякиной.
Алевтина Прокопьевна протрубила новый сбор родителей.
Странное и отчасти даже загадочное превращение испытал на днях Лазарь Сергеевич Дубейко. Он, как сам рассказывает, с утра почувствовал в себе какую-то легкость и безмятежность.
Почувствовал беспричинно, поскольку никаких таких радостных событий отнюдь не произошло.
Правда, было тепло. Солнечно. И не пыльно (ночью дождичек покрапал.) Но все это, разумеется, в счет не шло. Накануне тоже солнечно было, однако Лазарь в овощном магазине одному гражданину чуть уши не открутил, когда тот его нечаянно арбузом толкнул.
В том-то и фокус, что это душевное настроение возникало где-то внутри его организма. В результате, может быть, невидимой химической реакции или другого какого-то сдвига. Потому что снаружи, повторяем, ничего отрадного в его жизни, как обычно, не случилось, а скорее даже наоборот.
