Ну, тут и выяснилось, что их вместе по этапу гнали, а когда из порта Ванино отправляли морским путем, корабль, на котором Евсей был, потерял управление, его вынесло в океан и прибило к острову большому, незнакомому, на географических картах не обозначенному...
"Ну, руки есть, ноги есть, советской власти - нету, вот и стали обживаться, - закончил свой рассказ Евсей. И спросил: - Ну, а вы-то как? Построили, как его... коммунизьм-то?"
Ну, Володька намазывает на красную икру черную и говорит: "Видите ли, - говорит, - план по кубометрам на один человеко-час у нас на просеке..."
Ну, пля, как услышал Евсей эти собачьи слова, улыбаться перестал, глаза из щелочек стали, как у нас, - круглые, ошарашенные... даже бешеные, сразу видно - соотечественник!
"Коросо зивем, - говорит Васька Темирляев, - опрацованные все! Твасты тва, - говорит, - путет - тва!"
"Быват, конешно, перебои с пивом, - говорит Пахомыч, - иль в дороге усе бутылки перебьють, иль потом морды друг друге, тык и энтого давно уж нету, потому как пива нету..."
Ну, тут Евсей-мордулей ихний аж в голос завыл: "Как же, - вопит, - вы живете-то?! Саня, ответь мне!.."
Ну, у Пахомыча глаза уже вразнотык, и он говорит: "А хрен его знайет! Живем, - говорит, - как волки. И тольки, коды нажрешься как свинья, себя человеком чуйствуешь! Наливай, пля, еще по одной! И пусть я, пля, нафуй-мафуй лучше сдохну от обжорства, чема у себе на родной родине с голодухи! Игде - кричит, - мои зубы протезные! Дайте, - кричит, - мене их в правую руку! Я буду ими мясо рвать!"
"Саня! - кричит Евсей. - Теперь все будет по-другому, по-человечески: станете жить у нас, от души работать, не пить, женим вас всех, кобелей!"
И представил я тут: просыпаюсь утром... трезвый, в окно солнышко светит... дети еще спят, раскинулись в кроватках, а жена уже встала и что-то на кухне готовит... старается не греметь, чтобы нас не разбудить...
Представил я это, пля, и слезы выступили у меня на глазах, и хотел я уже крикнуть: согласен! Но Анциферов тут говорит: "Как это не пить?! Вы что, - говорит, - пля, тут совсем озверели, что ли, на чужбине?! Давай, - говорит, - пля, еще по одной, и обратно нам надо: тайгу валить, план выполнять, в область рапортовать! Давай, - говорит, - наливай в рюмки, в ведра, в бидоны, в другие емкости! Обнимай нас, целуй, прощайся с нами, люби нас, вспоминай и жди от нас весточки!.."
Ну, как сказал он это - про весточку, посуровели лица островных жителей, чувствую: сейчас бить будут, а за что?!
У Евсюхи-мордулюхи в глазах, будто алмазы засверкали: острые, режущие... "Никуда, - говорит, - вы теперь не полетите, а будете жить у нас, как у Христа за пазухой, как сыр, - говорит, - в масле, как дерьмо, - говорит, - в проруби! Ой, - говорит, - извините: все пословицы перепутал! Но никуда вы отсюда не улетите, а то заложите вы нас там, на материке, рассекретите, фининспекторов, милиционеров, уполномоченных разных пришлете, и будет тогда у нас, как у вас, а это - полный атас!"
Ну, тут я понял, за что они нас бить будут, и понял, что - больно! Я говорю: "Ребятки, мы никому ничего не расскажем. Я, - говорю, - наутро вообще ничего вспомнить не могу!"
Пахомыч кричит: "Евсюха, тольки ты один знайешь, какой я в молодости был: красивай, веселай!.. Я, - кричит сквозь пьяные слезы, - думал, што мене ждет впереди счастье, а теперя, брат Евсюха, мене ждеть тольки могила!.."
Васька Темирляев (напился, подлец, как сукин сын!) орет: "Я учися хосю! Учися, учися и есе рац учися!"
Вовка-Масонская Ложка кричит: "Если уж я в свой родной Тель-Авив не поехал, чтоб в Америке на Брайтон-Бич жить, на фига ж мне у вас оставаться?!"
Ну, тут Евсей-мордулей Иванович как заорет: "Вяжи их к такой-то матери!"
Ну, хмель у меня как рукой сняло, а может, кто рукой по голове дал... Короче, протрезвел я в момент, схватил рюкзак с мукоселью: "Не подходи! Всех взорву нафуй-мафуй! Я, - кричу, - ничего не соображаю! Я, - кричу, - хочу остаться, но не хочу быть предателем! Я хочу пить водку и - хочу, чтобы меня уважали! Я хочу все иметь, но мне не хочется ничего делать!"
"Бежим, мужики!" - заорал Анциферов и рванул к аэроплану. Ну, мы за ним, наши-ненаши соотечественники - за нами!..
Я бегу, только кости бренчат и в животе булькает. Вася Темирляев несется быстрее всех - ему лишь бы что делать, а уж там он себя покажет!
Бежим... Володька Пахомыча волокет, тот голосит: "Имел бы я златые горы и речки полные вина, я хрен бы отдал их народу, мне тольки жизнь не дорога!" Ну, спьяну чего не ляпнешь!
Ну, за нами погоня... Одна женщина кричит Анциферову: "Ты ж обещал жениться, а теперь сматываешься!" Он в ответ: "У меня на просеке работы много! Я, - кричит, - мать-ать, должен в область рапортовать!"
Ну, добежали до аэроплана, мукосель - туда, Пахомыча - туда, сами - туда. Пахомыч кричит: "От винта! Не подходи, - кричит, - усех зарежу!" И заснул...
Ну, Евсей-мордулей Иванович кричит: "Оставьте хоть мукосель, у вас, - кричит, - ее там до черта! Вы, - кричит, - от ее скоро все передохнете, а мы из ее ток будем вырабатывать, бензин добывать, чугун выплавлять и вас, сволочей, добрым словом вспоминать!.."
"От винта! - орет Анциферов. - Расконвоированные, за зону!"
Ну, взревели тут моторы, заправленные мукоселью, задрожал первенец бензопильной авиации и пошел в небо грозно, упорно, стремительно.
Вцепились мы в матрац, закрыли глаза от страха, а когда открыли - смотрим, мы уже на просеке, и навстречу нам начальник участка Обормотов идет.
"Где вы, - кричит, - ать-мать-вать-двадцать пять, шляетесь?! Вас тут в газету-фуету-муету-туету приехали фотографировать. Сначала, - кричит, - мать-ать-двадцать пять, хотели вас всех под суд отдать, что вы тут ни пенька не сделали, а теперь решили премировать за охрану природы, и в газету-фуету-муету-туету сфотографировать, что б все люди видели ваши наглые хари и брали с вас примёр!.. пример... ер его знает! И наливай на радостях и не лезь руками в консерву, потому что от твоих грязных лап даже килька в томате всплывает вверх брюхом! И давай рассказывай, как добились вы такого успеха, что сохранили в неприкосновенности красавицу тайгу, и как вы догадались, что тут не нужно рубить никакой просеки, потому как дорога пойдет не здесь, а совсем даже в трех тысячах километрах и в другую сторону! Да здравствует, - кричит, - инициатива, хозрасчет, перепойка... то есть перестройка, и наливай быстрей, полней!.. Потому что мать-ать, где-зде, там-ам! Хряп-хряп-хряп!"
Ну, выпили мы за трудовую нашу победу, за экологию, за что-то еще, ну потом, пля, заснули как убитые, и как эта тайга от костра загорелась - хрен ее знает!
Проснулись - полыхает все! Трещит! Волки воют, птицы летят, а мы стоим, и ни огонь, ни какая зараза нас не берет! Стоим, как, пля, скалы: долго, прочно и, пля... навечно!
1989 г.
