Ознакомительная версия.
– Слушайте, ребята… Я тут, что наш кудесник говорил… про волхвования свои… ни хела горячего не понял. Кроме одного слова. Но и его – не совсем, а почти… Половину понял, а половину… как бы не совсем… А интересно ведь… Все-таки единственное слово…
– Какое? – уточнил Иванушка. – Если мы знаем – скажем, конечно!
– Он тут столько налопотал, – покачивая головой, добавила царевна, – что без высшего волшебного образования ни в жисть не разобрать.
– Гипер…растяжение… чего-то там?.. Кажется?.. – наморщил лоб и с сомнением выговорил молодой конунг, будто не доверяя своим собственным словам.
– А-а… «Гипер» – это приставка такая научная, – охотно пустился в пояснения Иван. – Означает «повышенное». А есть еще противоположная ей – «гипо». То есть, «пониженное». Поня…тно?..
Царевич не ожидал, что его популяризация древнестеллийского языка произведет на отряга такое впечатление.
Рыжий воин вытаращил глаза, потом заморгал, словно пытаясь выгнать соринку, потом нахмурил лоб так, будто хотел, чтобы одна бровь полностью наехала на другую… На мужественной его физиономии отразился неостановимый ход массивных, как континенты, мыслительных процессов, извержение погребенных доселе под толщей гранита подкорки вулканов логики, и – наконец-то! – радость просветления.
– Понятно!!! – как рыжее воинственное солнышко, отряг просиял из-под огненных спутанных прядей неуправляемой, как и он сам, шевелюры. – Конечно, понятно! Теперь я всё понял! «Гипер» – «повышенное», а «гипо» – «пониженное»! Значит, гиппопотам – это маленький большой бегемот, а есть еще гиперпотам – бегемотище огромный! Вот бы на такого поохотиться!..
– Но Олаф!.. Такого зверя нет!
– Как так – «нет»? Название есть, а зверя нет? Так не бывает. Если его еще никто не встретил, это не значит, что его нет, – с убийственной логикой охотника со стажем подытожил дискуссию отряг, подмигнул оторопевшему Иван и, насвистывая бравурный марш, бодро поспешил в свою комнату.
Не забыв при этом стукнуться лбом о притолоку.
Дорога, вышедшая из Бюргербурга ровной прямой широкой полосой, недолго продолжала свое образцовое поведение. Через десяток километров выложенный утрамбованным в грязь булыжником путь начал незаметно сужаться, петлять, и кончил тем, что, возжелав перемен и разнообразия после долгой скучной равнины, принялся сначала неспешно, а потом всё энергичнее и увлеченнее карабкаться вверх.
Впрочем, у него было веское оправдание такому легкомысленному для солидного торгового маршрута поведению: из земли перед ним постепенно и степенно стали расти горы.
Горы горам рознь, как сказал неизвестный философ. Бывают горы – аристократы своего рода: холодные, седоголовые, отстраненные, неприступные, равнодушно взирающие на копошащихся у их подножия суетливых двуногих и окатывающие их ледяным презрением лавин и обвалов, если те осмеливаются нарушить незримую, но прекрасно известную обоим классам дистанцию.
Бываю горы одомашненные. Приземистые, обросшие лесом, кустарником и избушками охотников, они радушно приветствуют всех, кто, проходя мимо, заскочит на пару дней-недель-десятилетий, чтобы разделить с ними их стариковское одиночество, щедро одаряя гостей пушниной, дровами или рудой – что кому надобно.
Но случаются и горы совсем иные: беспорядочная груда бесформенных, безликих, бесполезных камней всех вообразимых и не слишком форм и размеров, хаотично наваленных в неопрятные и непреодолимые массивы, словно какой-то сверхгигант или бог делал уборку в своем доме, замел весь скопившийся за сто тысячелетий мусор на совок и, не глядя, высыпал его содержимое на задний двор.
Горы без лица и стиля.
Горы – люмпены.
Если бы они были людьми, они стали бы уличными грабителями.
Экспедиционный корпус по нейтрализации Гаурдака оказался именно в таком негостеприимном окружении.
– Вот ведь хвост-чешуя… – Олаф уныло задрал голову в поисках горизонта, пропавшего из виду еще три часа назад, и на мрачную его физиономию посыпались, как из прохудившегося сита, редкие холодные капли дождя. Он фыркнул и поспешил утереться рукавом.
– И кто придумал наворотить именно здесь такую хелову кучу камней?.. – сквозь зубы проворчал отряг.
– Ага! Ты это заметил? Не ждал от тебя, не ждал!.. А ведь, меж тем, это безумно интересная история! Глядите внимательно!.. – остановил своего скакуна и с готовностью затараторил Адалет, увлеченно тыкая посохом то направо, то налево. – Современная наука полагает, что при катаклизме, который сопровождал Большой Эксперимент, горные породы в середине бывшего шара слиплись от сверхвысоких температур, и когда тот распался на два полушария, так и остались на нашей половине…
Было похоже, что от затянувшегося дорожного молчания он страдал не меньше, чем от тягот горной дороги, преодолеваемой верхом не на ковре-самолете, а на мерине-самотрясе.
Путники остановили своих лошадей и по совету мага честно попытались углядеть внимательно что-нибудь еще более безумно интересное, чем лысые серые камни и разбитый неровный лотранский хайвэй.
– …Но чтобы проверить правильность данной гипотезы, надо отправить экспедицию на Левое полушарие и убедиться, есть ли там на симметричном данной локации месте аналогичная впадина. Деяние, достойное настоящих героев! А, конунг?
И волшебник заговорщицки подмигнул рыжему воину и хитро ухмыльнулся.
Грозного отряга, казалось, поразила внезапная глухота.
С не менее каменным лицом, чем весь окружавший его ландшафт вместе взятый, он грузно начал сползать со своего старого тяжеловоза – единственного коня из стойл мастера Клааса, способного без немедленного приступа радикулита нести двухметрового всадника в полном походном снаряжении. Но когда до заветной земли оставались считанные сантиметры, нога его попала на вывороченный из дороги булыжник, подвернулась, и всё вымученное самообладание и невозмутимость покинули Олафа в одно дыхание.
– Хель и преисподняя!!!.. – свирепо взревел он и ожег нависающие над их головой голые негостеприимные скалы таким взглядом, словно они учинили ему и всему его роду смертельную обиду и собирались проделать этот трюк еще раз и неоднократно.
Получасовые верховые прогулки по городу медленным шагом на заморских трофейных конях для демонстрации мощи и богатства правящего дома, и путь длиной почти в полдня – вещи определенно разные, отчетливо ощутил он на собственном опыте.[3]
Скрывая от друга сочувственный взгляд, Иванушка быстро проговорил:
– Что-то я тоже притомился. Может, привал устроим?
Потухшие было глаза волшебника вспыхнули радостным огнем.
– Привал – замечательная идея! – потер он мокрые ладошки и – Иванушка мог бы поклясться! – телепортировался под копыта своего иноходца.
– А может, лучше еще немного проедем? – как бы невзначай предложила царевна, но под кровожадными взорами отряга и чародея поспешила пояснить: – Я карту Адалета смотрела. Вот, полюбуйтесь сами.
Иванушка взял атлас гужевых дорог Забугорья из рук жены и развернул на шее коня, бережно прикрыв полой плаща от всепроникающего дождя.
Царевна ссыпала в карман мелкие камушки, которыми лениво жонглировала по дороге, и принялась комментировать представшую взору супруга картину, тыкая для наглядности пальцем в замызганный ломкий пергамент:
– Мы сейчас здесь, вот на этом крутом повороте между двумя почти отвесными стенами. Если карта не врет, то километра через полтора у нас ожидается перевал, потом, почти сразу – долина, в ней – деревня, а уж там усталым путникам найдется что-нибудь помягче под себя подложить, чем мокрая каменюка.
– Перевал?..
– Долина?..
– Деревня?..
Маг и конунг переглянулись, вздохнули и медленно, но мужественно кивнули.
– Давай свою долину…
– Если только меня кто-нибудь телепортирует обратно…
Карта не врала.
Она слегка кривила душой и масштабами.
Вожделенный перевал случился километра на три позже, чем было обещано куском древнего пергамента, собственностью и – не исключено – ровесником славного мага-хранителя.
С безмолвным укором[4] взирал изнеможенный кудесник волшебных наук из-под нависшего, набрякшего влагой небесной капюшона плаща, как анахорет из пещеры, на окружающую его действительность, включающую в себя все виды и формы горных пород, кроме одной: ведущей вниз. И поэтому не заметил, как поперек дороги, прямо перед его носом, с неба опустился полосатый шест.
– Вы находитесь на границе Багинота! – строго прогремело откуда-то из кучи камней, справа от единственного ровного, хоть и неприлично узкого участка дороги на несколько десятков километров вокруг. И под изумленными взглядами усталых путников груда булыжника превратилась в грубо сложенную из единственного доступного подручного материала сторожку, полосатый шест – в шлагбаум, а требовательный голос обрел хозяина.
Ознакомительная версия.
