Пасторских поездок Папы Римского боятся те, кто весь мир рассматривает как арену беспрерывной борьбы за влияние. Хотя в мире происходит масса гораздо более интересных процессов. А о доминировании, канонических территориях и прочих утешениях мелкого самолюбия думают главным образом те, кто утратил смысл жизни, ее высшую цель. Вот и занимаются выяснением отношений вместо того, чтобы просто служить Господу.
Давнее желание ортодоксов в России воздвигнуть стену на пути Папы к нам объяснимо. Дело не только в том, что во время личного общения двух глав церквей могут быть затронуты весьма серьезные вопросы (у православия с католичеством хватает взаимных претензий не только духовного, но и чисто имущественного порядка). Вспомнить хоть борьбу за влияние на Украине. Дело еще и в том, что страх перед «католической экспансией» выводит на поверхность наиболее фундаментальную проблему российского православия — собственный внутренний кризис. Хороших богословов мало. Слишком тесное сращивание церкви с государством налицо (хотя это огосударствление церкви ведет лишь к взаимной компрометации, что доказано давно и убедительно). Влияние церкви на жизнь общества, увы, невелико. Идеология современного православия сводится к запретительству, не обходится и без примитивной ксенофобии…
Католичество даром времени не теряло: сохраняя сущность веры, не поступаясь главными догматами, оно в последние сто лет небезуспешно искало новый язык для общения с неофитами, пропагандировало себя умно и ярко, не боялось иметь собственное мнение — Папа как был выше и решительнее всех президентов, так и остался. Православию, увы, после несколько искусственного ренессанса 90-х похвалиться нечем.
Со временем Россия останется последней страной, которую так и не посетил Папа Римский. Потому что мы — не страна, а отдельный мир. И в этом мире господствует принцип: мы такие, какие есть, и меняться не намерены. И способ конкуренции у нас тоже один: чтобы всегда побеждать, мы просто отказываемся от соревнования.
Мы никого сюда не пустим, так и запомните. И поэтому всегда останемся главными.
№ 227, 7 декабря 2006 года
сказки белого бычка
Есть в России национальная игра — в гляделки. Кто дольше не моргнет. Хорошо играют следователи, гаишники и военачальники. Есть другая игра — в мигалки. У нее два уровня. Первый — для времен относительной свободы: тогда мигалку надо быстро хватать, потому что с ней легче уходить от погони. Как ментовской, так и бандитской. А второй — для времен относительного зажима: тогда от мигалки надо быстрей избавляться. Это же борьба с привилегиями, а вы ведь хотите в ней отличиться?
Уменьшение числа мигалок — на редкость предсказуемый ход властей: централизация есть централизация. Все меньше вокруг людей, облеченных властью. Власть эта все больше. Слишком большое число граждан, облеченных мигалками и прочими атрибутами эксклюзивности, — уже посягательство на вертикаль.
А кто сказал, что от этого легче будет ездить, тому плюньте в глаза. Трудно ездить у нас не из-за мигалок. Хватает причин, слава Богу. Вот вечером по Кутузовскому не проехать, потому что главные люди во главе с самым главным едут из Кремля в Жуковку. Отберут у них мигалки? Ни Боже мой.
Пробки в России не от того, что много машин с мигалками. Пробки от того, что каждый ездит как хочет и нет общего закона, которому одинаково подчинялся бы министр, депутат и рядовой автопользователь. Этого закона нет не только на дороге — он отсутствует и в повседневной нашей жизни. Поэтому в ней повсюду тромбы пробок: в прохождении ли документа по инстанциям, в продвижении ли очереди на паспортный контроль в аэропорту… Несоблюдение простейших правил вообще сильно осложняет жизнь — обязательно пробьется впереди тебя кто-то привилегированный, а обламывать ему рога — себе дороже. Да и времени требует. В этом смысле борьба с мигалками не изменит ничего — в современной России и без них есть с чем побороться. Но мы по принципиальным соображениям этого делать не хотим — потому что нас вполне устраивает такое положение вещей.
Борьба с привилегиями у нас всегда идет избирательно — как в конце 80-х, когда Ельцин на работу ездил на троллейбусе. Он отказался тогда от личной машины, то есть от привилегии, всем очевидной и не особенно для него важной. Это дало ему преференции столь значимые, что вскоре он и его окружение обладали уже привилегиями, не снившимися вождям ЦК. Этот скромный внутрипартийный переворот никакого отношения к демократизации не имел. Сегодня думцы поборются немного с мигалками, прослывут большими демократами, и «Единая Россия» — инициатор всего кипежа — благополучно наберет парламентское большинство. Ведь они за народ! От мигалок отказываются! Что толку в таком самопожертвовании — не ясно, но народ у нас доверчив. И проголосует за единороссов как милый. Если они еще и цены в думском буфете установят на уровне общемосковских — вал народной любви обеспечен. При этом, заметим, общемосковские цены не снизятся. Но народ возликует. Он у нас любит, когда кого-нибудь чего-нибудь лишают. И тот, кого лишают последнего, искренне радуется, когда представитель власти театрально расстается с лишним.
№ 232, 14 декабря 2006 года
прогноз от Д. Быкова
Предложение думского депутата от «Родины» Александра Бабакова сводится к тому, чтобы облагать дополнительным налогом (размеры его пока не оговорены) «предметы, свидетельствующие о богатстве владельца». Главное возражение вполне предсказуемо — особенно если речь идет о депутатах Госдумы: это в массе своей люди не бедные, и об их социальном статусе свидетельствуют слишком многие предметы.
Но не будем забывать, что такое «Родина». Даже теперь, вытесненная в оппозицию, она остается детищем Кремля, а может быть, и его инструментом. Через нее вбрасываются многие важные тезисы будущей кремлевской политики — так проверяется реакция масс. В высшей степени наивно думать, что оппозиция у нас озвучивает только заведомые глупости, дабы еще гарантированней привлекать сердца к единороссам. Именно оппозиция — тогда еще совершенно ручная — первой заговорила о необходимости национальных чисток, о возрождении русского достоинства, о том, чтобы ограничить въезд гастарбайтеров и защитить права коренного населения… Сегодня власть почти в открытую повторяет все то же самое — только в варианте сдержанном и почти цивилизованном. Идею важно вбросить.
Налог на роскошь — конечно, не популистская идея в строгом смысле слова: популистской, то есть народной, была она лет десять назад. Но тогда нам как раз усиленно внушали, что терпимость к чужой крикливой роскоши — первая добродетель свободного человека. Сегодня популистской идеей была бы уж скорее раздача жилья, появление новой модели общедоступного автомобиля или бесплатное качественное высшее образование для всех. Идея эта принадлежит явно не «Родине», а власти — как и большинство репрессивных мер. Потому что народ-то наш — насколько я успел его понять, принадлежа к нему, — отнюдь не кровожаден. Идея «все отнять, да и поделить» для него давно уже не актуальна. Он хочет лишь, чтобы ему не мешали зарабатывать самому, а чужая роскошь мозолит глаз исключительно люмпенам.
Последним напоминанием о свободе остались сегодня олигархи и прочая публика, успевшая навариться во времена усиленной социальной мобильности. Это всегда так бывает: самое противное — оно же и самое живучее. Сначала гибнут завоевания, потом издержки. Только эти издержки девяностых и напоминают нам, что Россия не всегда была болотом.
Надо, стало быть, забывать. И бороться с роскошью. Хотя лично мне чужая роскошь никогда не мешала — я даже считаю ее каким-то признаком наличия души, что ли. Ведь роскошь — это то, что непрагматично. То, что, по сути, не нужно. И ее приобретение — оно как-то даже намекает на эстетические потребности приобретающего. Любила же Ахматова повторять друзьям: «Без необходимого могу, без лишнего — никогда». Это, конечно, не ахти как приятно, когда миллионер посреди нищей страны выстраивает себе персональный Версаль с картинной галереей, сотней фонтанов и заводными райскими птицами, — но когда он среди такой же нищей страны сидит на миллионах, как Корейко, пьет кефир и ходит в рубище, еще противней.
Я — за роскошь. Даже если «Родина» думает иначе.
№ 237, 21 декабря 2006 года
2007 год станет для России триумфальным во многих отношениях. Мы многократно проверяли: когда мы великие или просто хорошо себя чувствуем, нас боятся. Чем лучше чувствуем, тем больше боятся. Мир уже как-то приспособился к этому.
