Торговец сливами кивнул.
– У узбеков – какие лица? – спросил Вахтанг.
– Набрал местных, чтобы на него не подумали, – сглотнув, ответил торговец сливами.
– А старуха? – спросил Гиви Сандалия. Он сидел мрачнее тучи.
– Старуха была не узбек, – поделился наблюдением торговец персиками.
– Это не Касымов, – сказал Вахтанг.
– Может, «Махачкала»? – предположил торговец сливами.
– «Махачкала» может, – согласился Вахтанг. – Но…
– Набрал местных, чтобы на него не подумали, – предупредил вопрос торговец сливами.
– «Махачкала» не будет набирать местных, – сказал Гиви Сандалия. – «Махачкале» своих девать некуда.
– Вахтанг, это таксисты! – сказал вдруг торговец персиками. – Мамой клянусь, таксисты!
– А старуха? – спросил Гиви Сандалия.
– Старуха – диспетчер, – подумав, ответил торговец персиками.
– Сколько мы даем таксистам? – повернулся Вахтанг к торговцу персиками.
– Полкуска в день, – ответил тот и вдруг хлопнул себя по лбу: – Они хотели целый!
– Ясно, – сказал маленький Вахтанг. – Давид, какой таксопарк на нас работает?
Джон О’Богги поставил чемоданчик на запыленный подоконник лестничной клетки и открыл его. Пара неуловимых манипуляций – и чемоданчик превратился в гримерный столик с реквизитом. Агент «Минотавр» всмотрелся в свое лицо и, вынув из ящичка седые усы щеточкой, приложил их к губам…
Вскоре из подъезда вышел старичок – с палочкой, со щеточкой усов, в ветеранских колодках.
Под козырьком подъезда Джон О’Богги (а это, конечно, был он) остановился, неторопливо вынул из кармана пачку дешевых сигарет, закурил, аккуратно выбросил спичку в урну, несколько раз затянулся и шагнул из-под козырька. И козырек обвалился на то место, где только что стоял агент «Минотавр».
Джон О’Богги икнул и выронил изо рта сигарету.
Диспетчер аэропорта «Внуково» поперхнулся кофе и выпучил глаза на экран.
– Эй! – сказал он. – Это чей самолет?
– Где? – спросил сосед.
– Да вот.
Сосед посмотрел на экран и ответил:
– А черт его знает.
– Слюшай, аэропорт, – с акцентом раздалось в динамике. – Дай полосу, да?
– Вы кто? – возмутился диспетчер. – Какой борт?
– Какой борт? – в свою очередь возмутился голос. – Это не шлюпка. Это – самолет!
– Какой рейс? – закричал диспетчер.
Коллеги утирали холодный пот, кто-то потихоньку доставал валидол, кто-то смотрел в небо, пытаясь разглядеть нарушителя.
– Ответьте: откуда рейс? – кричал диспетчер. – Откуда?
– От верблюда, – отозвался голос. – Слюшай, надоел, давай полосу, да?
Диспетчер обреченно посмотрел на собравшихся.
– Давай четвертую, – сказал начальник смены.
Самолет пробежал по полосе и остановился. Из него навстречу остолбеневшему наряду милиции начали один за другим спускаться по трапу грузины – в одинаковых свитерах и кепках. Под свитерами, помимо хорошей мускулатуры, легко угадывались очертания бронежилетов; в руках сверкали лучшие образцы автоматического оружия. Шедший последним бережно нес на плече маленький зенитный комплекс.
– Дорогой, – сказал он, обращаясь к капитану милиции, – где тут у вас такси?
Капитана милиции чуть не хватил удар.
– Следуйте за мной, – осипшим голосом сказал он.
– Нет, – ответил прилетевший и, вынув пару долларовых бумажек, засунул их в карман кителя. – Лучше ты за мной…
Тут на открывшего рот капитана чуть не наехал автобус «Интурист», но водитель проиграл на клаксоне «Сулико» – и капитан успел отскочить в сторону. Из автобуса высунулась довольная физиономия торговца сливами:
– Заходи скорей, генацвале! Вахтанг ждет.
Через минуту клаксон еще раз исполнил «Сулико», и автобус тронулся. За ним ехала машина милицейского сопровождения.
На стоянке аэропорта, глядя на все это, стоял, покрываясь испариной, сивоусый таксист.
Сидор Петрович, профорг Иваныч и парторг Козлов предсмертной трусцой бежали по тротуару. В десяти шагах позади, тяжело волоча стояк и обливаясь потом, двигался Артюхин.
– Брось железку! – хрипел Вовчиков папаня.
Артюхин напрягся и молча прибавил шагу.
– Брось, поговорим, как люди!
Артюхин не отвечал, экономя силы для решающего броска, но тут из-за поворота навстречу им вытекла красно-белая река спартаковских фанатов.
Захлестнув переулок, река отрезала убегавших от преследователя, и троица тут же влилась в спартаковские ряды. Профорг Иваныч, втянув голову в плечи, дрожащей рукой махал над головой красно-белым шарфиком; Вовчиков отец, натянув на лицо спартаковскую шапочку, не своим голосом орал «Спартак – чемпион!»; парторг Козлов шел на четвереньках.
Артюхин не ожидал от врагов такого коварства. Но замешательство было секундным: гегемон шумно выдохнул и, размахивая железякой, врезался в спартаковские ряды.
Из них тут же в панике вылетела искомая троица, и Артюхин, засветив на ходу паре фанатов, погнал ее дальше. Но пришедшие в себя спартаковцы успели рассмотреть его синий с красным тренировочный костюм и взвыли:
– ЦСКА-а-а! Кони!..
И красно-белая лавина понеслась на поиски врагов.
Милиционер, стоявший в дверях райкома КПСС, увидев бегущих прямо на него, от удивления забыв про рацию и пистолет, по-бабьи растопырил руки поперек входа.
– Свои-и! – на бегу кричал парторг Козлов. – Свои-и!
Не сбавляя скорости, они внесли милиционера внутрь.
Следом, круша железякой стекла, в райком ворвался беспартийный Артюхин.
Через минуту Козлов и К° стояли, прижавшись к бюсту Ленина. Между ними и Артюхиным метался милиционер.
– Уйди, – сказал милиционеру Артюхин. – Я сейчас буду их бить.
– Только не здесь, – попросил милиционер, выставив руки.
– Здесь, – сказал Артюхин и, прицелившись стояком, как битой, запустил им в троицу.
Иваныч с Петровичем брызнули в стороны, стоявший посередке Козлов успел лечь. И стояк вдребезги разнес бюст.
– Ах ты сука! – завопил милиционер и перетянул Артюхина «демократизатором» по спине.
– Что-о-о? – закричал Артюхин. – Ментя-ара! – Взяв милиционера в охапку, он посадил его на верхушку пальмы, у подножия которой, возле кадки с землей, среди обломков вождя мирового пролетариата, сидел обезумевший парторг.
Увидев у своего лица ноги неприятеля, парторг попросту укусил Артюхина за ногу и, судорожно зажав в руках кусок гипсовой лысой головы, рванул по лестнице наверх. Артюхин взвыл и, хромая, бросился в погоню.
На третьем этаже Козлов успел шмыгнуть в большую комнату, где под портретом одиноко сидел полноватый мужчина в строгом костюме.
– Вы по какому вопросу, товарищ? – спросил он.
– По личному, – честно ответил Козлов и протянул мужчине обломок головы.
– А-а-а! – закричал мужчина, как будто Козлов протянул ему голову его родной мамы.
Тут дверь в кабинет с треском распахнулась – и в проеме обнаружился довольный Артюхин.
– Я извиняюсь, – сказал Артюхин, засучивая рукава и шкодливо улыбаясь. – Я на минуточку.
Через минуту к зданию райкома, распугивая тишину сиренами, съезжались милицейские машины.
Джон О’Богги услышал вой милицейских сирен и понял, что район начали оцеплять. Мысль его работала четко, паники не было.
Он вошел в ближайший подъезд вслед за какой-то старухой. Прислушиваясь к вою сирен, зашел с нею в лифт. На стенке лифта было крупно написано «FUCK».
– Вот чего они написали? – спросила старуха. – А? Чего?
Агент тактично промолчал.
– Сталина на них нет, – сказала старуха.
– При нем порядок был, – согласился О’Богги и, подумав, добавил: – А сейчас жить негде.
– Как это? – не поняла старушка.
– Выгнали из дому, – прислушиваясь к вою сирен, сказал Джон и безошибочно добавил: – Демократы! Продают родину…
И вытер сухие глаза уголком носового платка.
Старуха молчала.
Лифт остановился. Снаружи выли милицейские сирены.
– Хоть бы комнатку какую, – сказал О’Богги в бабкину спину: выходить из дома ему было уже нельзя.
– Комнатка денег стоит, – с неожиданной сухостью парировала старуха.
– Конечно, конечно, – обрадовался О’Богги, с неветеранской скоростью придержав дверь лифта ногой.
– Пятьсот, – сказала старуха.
– Триста, – для порядка ответил О’Богги, которому печатали рубли на специальной фабрике Гознака под Вашингтоном.
Утром следующего дня Гиви Сандалия внимательно изучал номер такси, стоящего у табачного ларька.
– Это чья машина? – крикнул он наконец.
– Моя, – отозвался от ларька шофер.
– Едем? – весело спросил Гиви, показывая сторублевку.
– Момент, – улыбнулся шофер и крикнул в ларек: – «Ява» есть?
– У меня есть «Ява», – сказал Гиви.
– Покурим? – весело спросил шофер.
– Обязательно, – пообещал Гиви.
В живописном подмосковном пейзаже, у излучины реки, стояло такси. Неподалеку, привязанный к дереву, сидел шофер. Нос его был схвачен бельевой прищепкой, а изо рта торчал десяток сигарет. Рядом, скрестив ноги по-турецки, сидел Гиви Сандалия. Когда шофер, пытаясь сделать вдох, делал затяжку, Гиви снимал прищепку, и из шоферского носа валили клубы дыма.
