Ознакомительная версия.
– «…Но когда ты вырастешь, клянусь своей чалмой, своим бурнусом и своим станком – тебя будут ждать великие дела, и ты еще прославишь наше училище, как никто другой…» Он так сказал… поверите ли…
– И нисколечко не ошибся, – убежденно проговорил Иванушка. – Наверное, он был прорицателем?
– Нет, он был просто мастером-ковровщиком, и очень любил свое дело… и нас, несмышленышей… и своих учеников… у него их было трое, знаете ли… и свою супругу, конечно… и детей… хоть у тех не было ни малейшей искорки магического дара… ну и пропустить по чарочке-другой перед сном не брезговал… а кто не без греха?..
– Хороший он был человек, Масдай-ага, – кротко вымолвила Яфья. – Добрый и мудрый.
– Жаль, что нам не довелось с ним встретиться, – искренне проговорил Абуджалиль.
– Жаль, жаль, жаль… – вздохнул всем телом своим ковер. – Но что поделаешь… век человека, даже если он маг, куда короче века ковра, даже самого простого…
Масдай плавно перелетел через высокую зубчатую стену, окружающую училище, и мягко опустился на каменные плиты двора, истертые ногами сотен и тысяч поколений волшебников Сулеймании.
– Вот мы и дома… – тихо выдохнул он и чутко шевельнул кистями, словно погладил древние камни, горячие от дневной жары, уходящей за горизонт вместе с солнцем.
Студенты, пробегающие мимо по своим теоретически-практическим делам с книгами в руках и фигами в карманах,[42] с ретортами на головах и нитками в кулаках, со свитками подмышками и мышками под крышками, остановились вдруг все и разом, и с видом людей, позабывших на полгода, какие из себя бывают другие люди, не обитатели их тесного чародейского островка в пустыне, уставились на неожиданных гостей, бережно скатывающих самый огромный ковер-самолет, когда-либо виденный ими.
– Вы откуда? – завороженно спросил самый любопытный.
– Вы кто? – поинтересовался самый въедливый.
– Вы к кому? – задал вопрос самый рассудительный.
– Доброго вам вечера! – поздоровался самый вежливый.
– Кушать хотите? – предложил самый внимательный.
– Из Шатт-аль-Шейха, – ответила Сенька.
– Усталые путники, – сообщил Агафон.
– Мы прилетели, чтобы поговорить с вашим директором, – произнес Иванушка.
– Рады приветствовать надежду и опору нашего высшего магического образования! – заулыбался Селим.
– Да, очень! – выпалил Кириан.
И облизнулся.
И всем стало понятно, что его «да», и, особенно, «очень» относилось не к тираде Охотника, а к пробивающимся сквозь лабиринт надворных построек, классов, жилых задний и мастерских волшебным ароматам школярской кухни.
– Тогда мы вас проводим! – шагнули вперед одновременно самый рассудительный и самый внимательный, вежливо делая жесты руками в радикально противоположные стороны.
Иван с Сенькой, Олафом и Эссельте потянулись за рассудительным, остальные – за внимательным, кисти свернувшегося на плече конунга Масдая – совсем в третью сторону, где, по его воспоминаниям, когда-то располагалась та самая ткацкая мастерская…
Разыграть в лицах басню про лебедя, рака и щуку не позволил властный низкий голос, многозначительно откашлявшийся за спинами словно по волшебству разрастающейся и утолщающейся стены из учеников.
Оказалось, стена и впрямь была волшебная: едва неизвестный успел вдумчиво выговорить третье «кхе», как в ней образовался проход, пригодный для торжественного проезда королевской кавалькады. Если бы он выкрикнул во всё горло «Сим-сим, откройся!», результат вряд ли бы был более быстрым и впечатляющим.
– Это что тут за собрание? – строго проговорил он, и вежливый парнишка словно растворился в толпе таких же как он юных магов.
Рядом с повеселевшими наследниками и погрустневшими их спутниками остался стоять в позе героя всея Сулеймании лишь рассудительный.
– Господин директор премудрый Шихабуддин ибн Шариф, – почтительно склонил он бритую голову в сторону первого волшебника, потом попытался заглянуть за его спину и поклонился в адрес второго. – Господин заведующий хозяйственной частью премудрый Афдал ибн Вали… Это иноземные путники, они только что прибыли, и я собирался…
Рослый чародей в лиловой парчовой чалме, расшитой золотыми звездами, таком же балахоне, и со странной черно-белой курчавой бородой, вступивший в круг первым, сурово зыркнул из-под нависших бровей на рассудительного. Тот непроизвольно вжал голову в плечи и отступил на шаг.
Грозящий землетрясениями и самумами директорский взгляд медленно переполз с бедного школяра[43] на его робко попятившихся однокашников, потом на маленького сухонького завуча, угодливо следившего за каждым его взором и жестом.
– Кто разрешил их впустить? – грозно вопросил руководитель среднего специального учебного заведения для сулейманских волшебников своих стушевавшихся подопечных.
– Кто посмел открыть ворота после семи часов без моего ведома?! – тут же яро поддержал его завхоз.
И тут директорский взгляд упал на Олафа.
Орлиный взор старого мага мгновенно умягчился, морщины разгладились, губы раздвинулись в блаженной улыбке, а только что гневно сдвинутые брови умильно поползли вверх и едва не скрылись под чалмой.
– Не может быть… Невероятно… Кто к нам вернулся… Глазам своим не верю… Это сколько же тебе лет, милый ты наш?..
– Скоро восемнадцать… – недоуменно произнес отряг. – А что? И почему это вы решили, что я…
– Послушай, дорогой, тебе еще восемнадцати нет, а ты уже как большой лезешь не в своё дело! Я что, с тобой разговариваю? – директор сердито скрестил руки на груди и выпятил нижнюю губу. – Я у него спрашиваю!
И нежно протянул ладони к их транспортному средству, будто любящий родитель к блудному сыну, передумавшему блудить.
– Сколько тебе лет, дорогой мой? Отвечай, не робей, не обращай на них внимания, сами не знают, чего им надо, понаехали тут… Ну, маленький, скажи?..
– Мне семьсот семьдесят восемь, – гордо произнес ковер, и старший маг закачал роскошной, как само сулейманское звездное небо, чалмой, словно не мог отыскать больше слов, чтобы выразить охватившее его восхищение.
– Вах! Семьсот семьдесят восемь!.. Первый раз на моей памяти встречается такой почтенный экземпляр, а ведь мне через неделю будет триста!
– И мне – тоже! – вставил завхоз.
Не предоставляя гостям шанса выяснить, к чему относилось «тоже» его податливой тени, директор без запинки продолжил:
– Семьсот семьдесят восемь лет, подумать только!.. Как тебя зовут, дорогой? Не стесняйся, поведай старому Шихабуддину-аге…
– Саид Ибрагим Рахим Абдурахман Рахматулло Минахмет Амин Рашид Мустафа Масдай, – тщательно и гордо выговорил ковер каждое из своих имен.
– И кто из наших прославленных маготкачей древности имел удовольствие быть твоим отцом, Саид, голубчик? Ты меня понимаешь? Скажи нам.
Ковер, привыкший к последнему из своих имен как к единственному, смешался на пару секунд, едва не сообщив директору, что вовсе он не Саид, но вспомнил, что, вообще-то, в училище всегда было принято называть ковры по их первому имени, и смущенно переплел кисти.
– Премудрый Маариф ибн Садык, – наконец, с благоговением выговорил он.
– А-а-а, наслышан про такого, наслышан… – слегка улыбнувшись, директор закивал увенчанной звездной чалмой головой. – Мой дед рассказывал, что он был изрядный сумасброд… Дать столько имен простому ковру!.. Отбросив вековой обычай, как дырявый халат!..
– Кроме старого чудака Маарифа, такое в голову никому бы не пришло, клянусь Сулейманом… – услужливо поддакнул за его плечом Афдал ибн Вали.
– Он был самым лучшим маготкачом в истории нашего училища! – недовольный легкомысленным эпитетом, высказанным в адрес своего родителя, Масдай воинственно взъерошил ворс. – Ремесленником, до которого некоторым здесь присутствующим еще триста лет расти – и не вырасти!
– Что?.. – недоуменно заморгали и уставились на ковер главный маг училища и его хозяйственный помощник. – Что… ты сказал? Это ты сказал?
И вдруг директор с хищным прищуром бультерьера, пытающегося угадать, кто у него под ухом только что взорвал петарду, вперился в визитеров.
– Кто из вас это сказал?
– Это я сказал! – вызывающе прошуршал Масдай. – Потому что я так считаю. А еще, я полагаю, что достойнейший Афдал ибн Вали поднял бы свой авторитет на недосягаемую высоту, если бы перестал слушать всякие досужие россказни об уважаемых людях прошлого, и судил бы о них по их делам!
Спесивые до сих пор физиономии начальственных чародеев сейчас напоминали лица хирургов, узревших скелет печени.
– Саид?.. Саид?.. Саид?..
– Ты… так… говоришь?..
– Так?.. говоришь?..
– Да, я так говорю! – еще более сердито прошелестел ковер. – Почему бы мне так не говорить? Ведь мне знать лучше, каким он был, потому что он – мой отец!
Ознакомительная версия.
