Глава 6
Приплыла — ставь, остальное не волнует*
6-я заповедь "козла"
Муравьев прилетел к зам по розыску как на крыльях. Вопреки ожиданиям, тот выслушал доклад об установленном убийце не слишком внимательно и даже как-то равнодушно. Заглянув в объяснение киношника, он кивнул и принялся подшивать бумажки.
— Его надо брать! — стал горячиться Муравьев.
— Зачем? — меланхолично отозвался Хусаинов. — Никуда он уже не денется.
— Ну, как же… Допросить, обыск…
— Обыск в комнате мы уже проводили. А обвинение ему предъявит следователь. Он же решает насчет меры пресечения. Отправим материалы ему.
Муравьев сообразил, что осторожный зам не хочет принимать ответственных решений по такому скользкому делу, и сбавил тон.
— Но ведь теперь ясно, что убийца — Гринберг? Липовое алиби…
— Липовое алиби еще ни о чем не говорит. Человек мог испугаться, что его заподозрят и сочинить алиби, хотя к преступлению и не причастен.
— Но ведь другие версии отпали…
— Да ладно… — решил не валять дурака Хусаинов. — Ясно, что Гринберг. Мне тут поступила информация: его видели в тот вечер на этажах. Бегал, как дикий бабуин, и все время руки вытирал — то об стену, то об штаны!
— Так вы все знали?!
— Ну, во-первых, узнал только вчера вечером. А во-вторых, ты-то сам где был? Почему не допросил киношников сразу?
Муравьев взял паузу.
— Но все-таки, — продолжил он минуту спустя. — Гринберга брать будем или как?
— Или как. Сначала надо собрать доказательства. А у нас пока кроме фальшивого алиби — ничего.
— А он не скроется?
— Если скроется, это будет нам большой плюс. Срок следствия приостановим.
— Так, ладно. Какие будем искать доказательства?
— В первую очередь — очевидцев. Поскольку теперь точно известно, что Гринберг был с 22:30 до 24:00 на этаже, мы знаем, кого и о чем именно спрашивать.
— Боюсь, что так просто не получится. Студенты не склонны закладывать своих. Если кто Гринберга и видел, думаю, смолчит.
— Правильно. Закладывать не будут, но и свою задницу подставлять охотников нет. Спрашивай у каждого, где он САМ был в тот период, и кто может это подтвердить. Встречавшие Гринберга назовут его.
— И все равно, раз убийца, то должен сидеть…
Но тут совещание было прервано. В кабинет постучал дежурный и извиняющимся тоном заметил:
— Марат Ахметович, тут вот заявительница пришла. Требует самого главного начальника. Вы примете?
— А Семен что, сплавить ее не смог? — недовольно поинтересовался Хусаинов.
Помощник дежурного по отделению Семен, невзирая на свои лычки, виртуозно расправлялся с дерзнувшими потревожить покой милиции гражданами. Он надувал щеки и гордо изрекал: "Вам что, гражданин?" — таким тоном, какой не у всякого генерала получается. Многие посетители не рисковали тревожить далее столь значительных персон, и до дежурного добиралось не более половины страждущих. К оперу же прорывались только самые настойчивые. Искусством ликвидации таких прорывов владел каждый опер.
Об этом следовало бы рассказать чуть подробнее.
Бандиты нынче уже не заботятся о сокрытии следов преступлений. Эта задача официально возложена на милицию. Все оперативные работники, находясь перманентно в позиции "снизу" по поводу процента раскрываемости, только и думают, как бы не зарегистрировать лишнее преступление. В связи с этим искусство работы с заявителями считается одним из главных для любого сыщика. У каждого из них есть свои излюбленные методы.
Ленивый Ветров, например, приняв заявление от потерпевшего, о чем бы оно ни было, дописывал внизу волшебную фразу: "Ущерб для себя считаю незначительным", после чего с чистой совестью выносил отказной1.
Кулинич обычно действовал тоньше. Он сообщал заявителям, что введена новая форма заявления, которой всем обязательно следует придерживаться. Начинать следует так: "Довожу до вашего сведения следующую информацию" Получив такую писульку, он регистрировал ее не как заявление, а в виде сообщения "доверенного лица" и подшивал в оперативные дела.
Муравьев же как-то, в период обострения борьбы за раскрываемость, когда в его дежурство заявился настырный потерпевший, дело которого безнадежно испортило бы квартальные показатели, пошел нетрадиционым путем. Он долго сочувственно беседовал с бывшим владельцем автомашины, потом ненавязчиво извлек из загашника бутылку "агентурного" коньяка и выразил готовность разделить с гражданином его горе. Позже появилась еще одна бутылка… В итоге заявитель уполз из отделения на четвереньках и долго еще не решался там появиться.
В этот раз самому Хусаинову предстояло продемонстрировать свою отражательную способность, отослав заявительницу как можно более убедительно и как можно более далеко, и желательно без рецидивов. Он жестом изобразил Муравьеву, чтобы тот не уходил, он, дескать, сейчас быстренько разберется, и они продолжат разговор.
Пожилая дама весьма благообразной внешности тихо постучала, вошла и скромно присела на стул. Она явилась с заявлением об избиении. Правда, не ее самой, а ее сына. Сын, как выяснилось, сейчас отсутствует, но мама вызвалась написать и сделать все, что потребуется от его имени. Удивленный Муравьев хотел что-то вставить, но привычный к подобным выходкам зампорозыску строго на него взглянул и пригвоздил к стулу.
Итак, маменькина сыночка избили неизвестные бандиты по дороге в Университет. За что?
Сыщик попросил уточнить подробности. Дама неохотно начала рассказывать. Была у мальчика подруга. Затем они расстались. Но ее родители, такие нехорошие люди, натравливают на мальчика разную шпану. Вдохновенно наговорив массу гадостей про бывшую подругу, ее семейку и ее компанию, заявительница все же вернулась к теме. Так вот, эта шпана сегодня побила сыночка и разбила ему очки. Бедный мальчик из-за этого не сдал зачет!
— Что, просто беспричинно избили? Ничего не сказали? — проницательно спросил Хусаинов.
Дама помялась и сообщила, что сказали. От ее мальчика потребовали, чтобы он подругу не бросал, "а не то еще хуже будет".
— А свидетели при этом были?
Дама снова помялась и рассказала, что мальчик был со своей новой подружкой, которую можно найти там-то и там-то.
Затем выяснилось, что бывшая подружка беременна. От кого, опер даже уточнять не стал. "Повезло вам с сынком, — подумал Муравьев, — что у нее только дружки-хулиганы с классическим понятием о благородстве и чести дамы. У некоторых обманутых девушек встречаются братья-диверсанты. Тут можно разбитыми очками не отделаться."
Из дальнейшего изложения выяснилось, что "мальчик" не просто бросил свою подругу, но и отказался алименты платить. Даже разговаривать с ней не хотел. И вот, кто-то из общих знакомых решил, видимо, объяснить ему, что джентльмены себя так не ведут. И, подкараулив сыночка возле Университета (черт, не могли возле дома разборку устроить!), когда он шел со своей новой подругой, "потолковали по-мужски". Ну, не то, чтоб искалечили, следов-то, как выяснилось, не осталось, а так — очки разбили.
Чем больше подобных сведений выяснялось, тем раздраженнее становилась дама. Под конец, когда оказалось, что девушка еще и несовершеннолетняя, мама и вовсе сорвалась на крик:
— Я согласна не писать заявление, если вы только избавите нас от преследования этой бандой, этой шпаной из Марьиной рощи! Да, МЫ не хотим на ней жениться! Это же уроды какие-то!
Впрочем, на этом условии и согласились. Хусаинов пообещал унять распоясавшихся марьинорощинских бандитов.
Благополучно сплавив заявительницу, он вернулся к прерванной беседе.
— Короче, — решительно заявил Хусаинов, — без Жбана задерживать Гринберга я не буду. Если он возьмет на себя ответственность, тогда — с дорогой душой! Иначе — извини! Мне всего три года до пенсии осталось!
Пенсия Хусаинова, служившая (как и у любого сотрудника милиции) критерием допустимого авантюризма, была чем-то загадочным. В прошлом году до нее оставалось два года. В позапрошлом — Хусаинов как раз собирался уйти на пенсию. Впрочем, это были не самые большие странности вокруг начальника розыска.
Безутешному Муравьеву вместо розысков Гринберга пришлось заняться розысками Жбана, что было гораздо труднее.
В прокуратуре телефон упорно не отвечал, дверь кабинета Жбана оказалась заперта. Поразмыслив, Муравьев вышел на улицу и занял позицию напротив здания военной прокуратуры за "Фрунзенской". Это заведение охраняли бдительные солдаты, не обремененные к тому же знанием русского языка, и никто посторонний не мог преодолеть границу и добраться до мало кому интересных кабинетов военных юристов и до притягательно дешевой прокурорской столовой. Облизывавшиеся на столовую менты со всего района много раз пытались подобрать ключик к заветной кормушке, но военные оборонялись насмерть. Не помогло ни официальное письмо, в минуту пьяной расслабленности подписанное в бане командующим военным округом, ни "воронок" из медвытрезывителя, регулярно по вечерам дежуривший у выхода. Прокурорские держались стойко, оплакивая павших (на койки в вытрезвителе) бойцов, но столовую не сдавали.
