«Конец света астрологи назначили на 1666 год. Три шестерки – число Зверя, куда от него денешься. Если пропустить эту дату, то следующая – только в 2666 году. Но это так немыслимо далеко, что лучше все-таки остановиться на родном XVII столетии. Привычней, да и поучаствовать хочется, хотя и страшно. В общем, решили. Одна закавыка – где взять, как положено по Апокалипсису, Зверя, в точности соответствующего числу 666. Никто из здравствующих правителей на эту роль не тянул. Были, конечно, среди них мерзавцы, а с другой стороны, какой правитель не мерзавец. Были и пакостники, и интриганы, и пьяницы, но до страшного Зверя, который неминуемо должен появиться, чтобы даже заядлым скептикам стало понятно: вот он, конец света, и ничего, кроме этого конца, уже не будет – такого ни в одной стране, ни на одном континенте найти не удалось.
Астрологи совсем уже было приуныли, но тут сжалились над ними Небеса и, чтобы хоть как-то поддержать их авторитет, послали все-таки на Землю того самого Зверя, который «666». Зверь действительно оказался страшным. У него была ярко-красная голова и длинный светящийся хвост. Возник он на небе, как и подобает апокалиптическим персонажам, неожиданно в одну из декабрьских ночей 1664 года и сразу посеял панику среди всех, кто его увидел.
Ученые, правда, пытались робко пояснить, что, мол, это никакой не зверь, а всего лишь одна из комет, которая периодически возвращается на земную орбиту, но кто же этих зануд, погрязших в непонятных формулах и теряющих зрение, глядя в свои телескопы, станет воспринимать всерьез? Все и так ясно: вот он – огненный Зверь, вот он – через тринадцать месяцев – 1666 год. И вообще, сказано: конец света, значит, конец света.
Французский король Людовик XVI собрал у себя во дворце конференцию из астрологов и людей духовного звания, чтобы обсудить список неотложных дел, которыми, пока еще не поздно, следовало ублажить небесную посланницу.
Бургонского и анжуйского на этом сходе было выпито немало, но к общему знаменателю прийти так и не удалось. Люди духовные тянули одеяло на себя, утверждая, что спастись можно, если все накопленные богатства, включая, естественно, и земельные наделы, срочно передать во владение монастырям. Астрологи же, напротив, утверждали, что все самое ценное должно перейти к ним, ибо Марс находится в созвездии Тельца, и одно только это, не говоря уже о Луне и созвездии Альдебаран, подтверждает законность их притязаний.
Король Людовик затосковал и объявил конференцию закрытой. Зато другой его коллега, который, как раб на галерах, трудился в должности короля Португалии и был известен под именем Альфонс XVI, повел себя и вовсе безобразно. Он ругал ниспосланное небом страшилище бранными словами, брызгал слюной, грозил всяческими карами, а потом велел принести аркебузу и несколько раз выстрелил в комету свинцовыми пулями. Правда, промахнулся».
Эти несколько абзацев Моня пишет с легкостью необыкновенной, но потом сам себя одергивает, потому что понимает: Ньютону в тот период было не до смеха. И он продолжает именно с этой фразы.
«Ньютону в тот период было не до смеха. В 1666 ему исполнится всего 24 года. Конец света в этом возрасте?! Ну уж нет! Каждую ночь кембриджский студиоз распахивал створки окна и направлял самодельный телескоп в сторону возмутительницы спокойствия. Ньютон практически не сомневался, что шифр, способный выявить тайный замысел появления кометы, был скрыт в числовых значениях ее орбиты, вот только получить нужные цифры никак не удавалось.
Напряжение, в котором он пребывал, вылилось в головные боли, тошноту и бессонницу. Ньютон не мог есть – пища, приготовленная в столовой Тринити-колледжа, стала вызывать у него чувство отвращения, практически не спал, страшился пропустить какие-то детали, которые вслед за кометой могли проявиться на ночном небосводе.
Впалые щеки и лихорадочно блестящие глаза – вот что каждый день он теперь видел в небольшом зеркале, помещенном над колченогим столом с тазом и кувшином для умывания. Дошло до того, что он стал отводить взгляд в сторону, чтобы не сталкиваться с собственным отражением. Ему грозил нервный срыв, и, возможно, именно этим бы все и закончилось, но… Но произошло нечто из ряда вон выходящее.
Если быть совсем честным, то уже почти месяц ему казалось, что за ним кто-то наблюдает. Несколько раз, едва наступала ночь, Ньютон слышал невнятные стуки в дверь, он приоткрывал ее и осторожно выглядывал наружу. И всякий раз фонарь на вкопанном неподалеку столбе освещал пустующее крыльцо и такое же пустующее пространство перед ним.
Нельзя сказать, что тем вечером, когда произошла странная встреча, Ньютоном двигало предчувствие чего-то необычного. Просто вдруг выяснилось, что в комнате стало нечем дышать, потянуло выйти за ее пределы, да так стремительно, что он не успел даже накинуть поверх рубашки камзол, висевший на крюке у самого входа.
Он стоял на крыльце, жадно вдыхал февральский воздух и в то же время не переставал вглядываться в темнеющее небо. Взгляд привычно фиксировал хвостатую звезду, перемещавшуюся над постройками Тринити-колледжа, красные блики на редких облаках, белесый, еще не проявленный в полную силу свет Луны, идущий с востока. И вдруг (словно кто-то притянул его взгляд книзу) он обнаружил силуэт человека, возникший подле столба, на котором скрипел, покачиваясь, масляный фонарь.
Человек был небольшого роста, худой, в длинном до пят черном пальто и плоской круглой шапочке, невесть каким образом державшейся на обритой наголо голове. Руки он прятал в карманах, а его лицо, заросшее густой бородой, черные зрачки больших, чуть навыкате глаз да еще острый с горбинкой нос выдавали человека, чьи корни скорее произрастали из каких-то южных стран, нежели были связаны с Туманным Альбионом.
Вначале они молча рассматривали друг друга, потом человек произнес загадочное имя: «Маргарет Портеус», сделал паузу и добавил: «Двенадцатое апреля». Ньютон хотел переспросить, зачем ему какая-то Маргарет Портеус, но незнакомец приложил палец к губам, шагнул за пределы светового пятна и растворился в густеющих сумерках.
Ньютон бросился за ним, пробежал с десяток метров, поскользнулся, едва не упав на подмерзшем насте, остановился и стал размышлять. Вряд ли все произошедшее сводилось к шутке, подстроенной студентами из числа его недоброжелателей. Отыскать в Кембридже диковинного на вид человека только лишь для того, чтобы он назвал Ньютону женское имя, соединенное с какой-то отдаленной по времени датой, было достаточно сложно. Да и зачем? Какой смысл в подобном розыгрыше? И тогда другая мысль обожгла Ньютона. Не получалось ли так, что Господь услышал его молитвы и подал наконец знак, от кого и когда он получит ответы на вопросы, терзавшие его по поводу загадочной кометы.
Несколько минут он еще постоял, словно хотел убедиться, что странный человек исчез и появляться более не намерен, потом почувствовал, что продрог, вспомнил о забытом камзоле и повернул по направлению к дому.
Теперь оставалось терпеливо ждать. Ждать и надеяться, что незнакомец в длинном пальто и круглой шапочке, внезапно возникший и так же внезапно исчезнувший, сказал нечто действительно важное. А если совсем честно, то обозначенная им дата, связанная с некой Маргарет Портеус, была важна прежде всего для того, чтобы определить, существовал ли этот человек вообще или он только почудился Исааку Ньютону, доведенному бессонницей до странных галлюцинаций».
Лицо человека, который февральским вечером неожиданно появился перед Ньютоном, кажется Моне знакомым. В Бобруйске есть один – очень на него похожий. Живет он в сторожке в самом дальнем углу еврейского кладбища и отличается тем, что зимой и летом неизменно носит длинное черное пальто и такую же черную шапочку на бритой голове. Его почему-то боятся, хотя Моня ни разу не слышал, чтобы он произносил что-либо, кроме притчи царя Соломона про душу человека, которая целиком вмещает в себя свет Всевышнего.
В домах горожан кладбищенский сторож появлялся странным образом: всякий раз казалось, что, каким-то чудом миновав закрытые двери, он неожиданно возникал посреди комнаты. Пробормотав слова соломоновой притчи, сторож доставал из кармана пальто сложенный вчетверо листок, вырванный из обычной школьной тетради. На листке корявым почерком были написаны даты, в которые следовало читать молитвы по умершим родственникам и в течение суток жечь поминальные свечи. В Бобруйске, правда, для этих целей использовались керосиновые лампы. Если их фитилек, накрытый стеклянным колпаком, весь день и всю ночь горел на одном из подоконников, значит, накануне этот дом посетил человек в длинном до пят пальто и черной круглой шапочке. Никто не помнил настоящего имени сторожа, а потому называли его просто – реб Йорцайт. Йорцайт означает «годовщина смерти».
