Когда я зашел в купе, там находились двое: средних лет здоровяк с бычьей шеей и тщедушный гражданин предпенсионного возраста с оттопыренными ушами. На столике уже стояли бутылка шампанского и бутылка коньяка, а здоровяк и оттопыренноухий пассажир выгружали из своих портфелей разнообразную снедь, как-то: буханку черного хлеба и батон, баночку маринованных маслят, с десяток яиц, пирожки домашней выпечки, шпроты и еще какие-то консервы. В заключение извлечен был завернутый в промаслившуюся пергаментную бумагу внушительный сверток, судя по очертаниям, заключавший в себе курицу.
— Так-с, молодой человек, — обратился ко мне пожилой пассажир, — Вот готовимся к встрече Нового года. Если желаете, милости просим к нашей компании.
— Да у меня только колбаса, — смутился я.
— Профинтил, значит, командировочные, — пробасил здоровяк. — А еще небось и от жены заначку утаил, да и ту тоже профукал. Впрочем, ладно, гони свою колбасу! И колбаса сгодится. Давай-давай, глазами потом лупать будешь! Через пять минут — Новый год.
Не привыкший к столь бесцеремонному обращению, я хотел было возмутиться, но тут в купе протиснулся бочком еще один наш попутчик, которого как раз не хватало до полного комплекта. Видно, с ним что-то стряслось, потому что в его покрасневших глазах стояли слезы и он беспрерывно шмыгал своим острым, напоминающим птичий клюв, носом.
— Наконец-то все в сборе! — радостно воскликнул пассажир с оригинальными ушами, — Давайте по традиции сначала проводим старый год. Слава богу, прошел он без потрясений и ознаменован был надлежащими достижениями.
Пассажир, склонный к хамству, откупорил шампанское, разлил его по стаканам, мы чокнулись и выпили. Тут же было налито по второй, потому как по поездному радио раздался звон кремлевских курантов.
— С Новым годом, дорогие товарищи! — торжественно прогудел здоровяк.
— С новым счастьем! — добавил ушастый.
Когда немножко закусили (кстати, к моей тихой радости, вклад прибывшего последним пассажира в наш общий котел составил лишь небольшой кулек карамелей), по предложению все того же неугомонного пассажира тщедушной комплекции стали знакомиться.
— Товарищ Паромов, — отрекомендовался здоровяк. — Руководитель учреждения.
— Ну-с, а меня как старшего по возрасту зовите Михаилом Леонтьевичем, — лучезарно улыбнулся ушастый пассажир — Служу начальником отдела кадров.
— Поэт Анзор Кохинхин, — поднялся с сиденья взволнованный пассажир, поклонился по сторонам и всхлипнул.
Представился и я.
Естественно, выпили за знакомство. На сей раз коньячка. Завязалась беседа. Как водится, поговорили о переменчивой ленинградской погоде, о видах на урожай, об игре сборной по хоккею. Потом Михаил Леонтьевич посетовал, правда без надрыва, а, скорее, даже весело, на участившиеся покалывания в пояснице, что дало повод руководителю Паромову безапелляционно заявить:
— Служи вы в моем ведомстве, я бы вмиг вас на ноги поставил.
— Знаете какой-нибудь рецепт? — заинтересовался Михаил Леонтьевич. — Йога или средство народной медицины?
— Средство мое собственное! — гордо изрек товарищ Паромов. — Раз проявляете интерес, могу доложить. Только попрошу во время моего выступления не чавкать! — Он выразительно посмотрел на поэта, уминавшего грибки, и начал рассказ, который предварительно озаглавил как
ЦЕЛЕБНОЕ СРЕДСТВО
Нет, правильно утверждают ученые, что в наш динамичный век без стрессов, то есть крупных неприятностей, никак нельзя. Я эту научную истину и раньше стихийно чувствовал, а тут как-то в одном популярном журнальчике наткнулся на статью медицинского академика, который эти самые стрессы пропагандирует. Без них, мол, человечество очень даже скоро перемрет. И объясняет, в чем тут дело.
Оказывается, нашего первобытного прародителя стрессовые ситуации подстерегали буквально на каждом шагу. То, глядишь, мамонт на него чуть не наступил, то тигр над самым ухом рявкнул, то свой же соплеменник каменным молотком едва не огрел по башке, чтоб на облюбованную им соплеменницу не пялил глаза. И вот организм нашего далекого предка к этому приспособился. Начал в момент потрясения вырабатывать необходимые для нормальной жизнедеятельности вещества, как-то: инсулин, адреналин, пироксилин и прочие. И эту, прямо скажем, дурацкую привычку заложил питекантроп или там неандерталец в генетический код всего человечества, передал, стало быть, последующему потомству, в том числе и нам с вами. Так что у современного трудящегося адреналин, к примеру, вырабатывается, лишь когда он попсихует, а когда спокоен — подстерегают его всякие болячки. Потому как центральная нервная система демобилизована безмятежной жизнью, не на что ей, понимаете, реагировать.
А чтоб уж совсем не осталось сомневающихся в целебности стрессов, представители научного мира, сообщает академик, провели следующий эксперимент. Взяли две клетки и посадили в каждую по мыши. В одной клетке микроклимат устроили типа кисловодского, тамошнюю мышь кормили только «докторской» колбасой и швейцарским сыром, а по вечерам заводили ей музыку Вивальди. Другую же клетку то поставят на электроплиту, так что температура чуть ли не до ста градусов подскакивает, то в холодильник «Юрюзань» засунут на целый час, кормят же подопытную мышь исключительно «завтраком туриста», да еще вместо Вивальди заводят посреди ночи поп-музыку. И что вы думаете? В первой клетке мелкий грызун буквально через пару недель лапки откинул, не вынес испытания комфортом. А та мышь, что регулярно стрессовые потрясения получала, и по сей день бегает — энергичная, подтянутая.
Очень меня взволновала эта научно-популярная статья. В опасности, выходит, человечество. Мамонты ведь давно все повымерли, а чтоб с тигром встретиться в естественных условиях, так это ж в Уссурийскую тайгу надо лететь — в копеечку стресс обойдется. У академика никаких рекомендаций насчет того, как в создавшейся благодушной ситуации выкручиваться, нету, просто ограничился констатацией фактов, засунул читателям ежа под череп — и точка. Но я лично дотумкал, что следует делать. Если природа все меньше и меньше этих стрессов подбрасывает, то надо нам самим их организовывать, делать друг дружке, так сказать, крупные неприятности в моральном плане. Тогда всякие там инсулины будут вырабатываться не хуже, чем у питекантропов.
За все человечество я, конечно, не ответчик, а вот способствовать поднятию жизненного тонуса у членов вверенного мне коллектива готов с превеликим удовольствием, тем более выясняется, что дело это гуманное.
Прихожу, значит, с утра на работу и первым делом подчиненных зорким взглядом окидываю. Вижу, чего-то сегодня у Марьи Антоновны вид неважнецкий. Адреналин, видно, плохо вырабатывается. Вызываю ее, голубушку, к себе.
— Ты, Марья Антоновна, — говорю, — выглядишь — хоть отпевай. Белых тапочек только не хватает.
Тут, кстати, отмечу, что я в коллективе со всеми на «ты». Для демократичности обращения. И хоть эта Марья Антоновна на пятнадцать лет постарше меня, исключения ей не делаю, чтоб, не дай бог, не подумали, что у меня кто-то в любимчиках ходит.
— Действительно, голова немного побаливает, — простодушно отвечает Марья Антоновна, не реагируя на мою бестактность.
— Просто так, — продолжаю я, — голова болеть не будет. Может, разжижение мозгов у тебя? Оформляй, если успеешь, инвалидность. У нас здесь не богоугодное заведение.
— Ох! — вскрикивает Марья Антоновна и достает, естественно, платочек. А лицо у самой красными пятнами покрывается. Пошел адреналинчик!
— Нюни нечего распускать! Микробов здесь напустишь, а может, они у тебя заразные, — заключаю я разговор и указываю Марье Антоновне на дверь…
Так, одной стрессик устроил, здоровьишко подправил. Кто следующий?
Следующей оказывается Леночка Тихонравова. Давно я обратил внимание, что при встрече со мной она бледнеет и глаза в сторону отводит.
— Чего это ты, прекрасная Елена, — с сарказмом спрашиваю ее, — глаза прячешь? Пакость какую задумала?
— Что вы, — лепечет Леночка, — просто я хотела попросить вас отпуск мне предоставить как студентке-заочнице. Сессия у меня скоро.
— А стоит ли продолжать обучение? — иронизирую, — Что-то незаметно, чтоб у тебя ума прибавилось. В твои-то годы не на сессию надо брать отпуск, а декретный.
После этого моего замечания Леночка становится пунцовой, прямо как свекла в винегрете.
Ну, Леночке, сами понимаете, стресс создать было пару пустяков. А вот с Иваном Алексеевичем пришлось повозиться. Но и его пронял. Приносит он отчет. Закончил его точно в срок и составил, надо признать, отменно, ну, буквально не к чему придраться.
— Ни одной ошибки, — говорю Ивану Алексеевичу с улыбкой. А он, вот простота, не замечает, что улыбка-то у меня ехидная, и тоже улыбается. — Зря зубы скалишь, — осаживаю его. — Знаешь такую народную мудрость: не ошибается тот, кто ничего не делает?
