Чтобы не возникало трудностей с возвращением газеты издателю, в нашей батарее ее выкладывали на тумбочку дежурного, который следил за теми, кто ее брал и требовал возврата.
Но однажды пачка, которую утром почтальон выложил на тумбочку, мгновенно растаяла и вернуть ни одного экземпляра газеты не удалось. Секрет такой популярности дивизионного издания объяснился довольно быстро и просто. Поверху на первой странице, набранный крупным шрифтом, был набран пламенный призыв:
«ОТЛИЧНОЙ УЕБОЙ ВСТРЕТИМ ВЫБОРЫ В ВЕРХОВНЫЙ СОВЕТ!»
Ошибку заметили, когда газету разнесли по полкам. Тут же последовал приказ: «Собрать и срочно вернуть!»
Только кто вернет газету, ставшую вдруг такой популярной?
СЕКС ПОД ЗОЛОТЫМИ ПОГОНАМИ
В офицерской компании лейтенант читает газету.
— Послушайте, что о нас пишут. Оказывается, больше всех на стороне крутят любовь женатые журналисты, а офицеры — на втором.
— Ерунда, — возражает седой подполковник. — Лично я двадцать пять лет женат и налево не шастал ни разу.
— Вот, — возмущается лейтенант. — Из-за таких как вы, товарищ полковник, армия и оказалась на втором месте.
Где— то в начале пятидесятых годов прошлого века в Даурии ремонтировали одну из казарм, постройки времен русско-японской войны. Сорвали старые истертые половицы и в подпольном пространстве обнаружили груды мусора -старые газеты, пачки бумажных денег времен русской смуты. Нашли и свернутые в тяжелый рулон стенные газеты и «Боевые листки» Даурского погранотряда за двадцатые годы. Общий интерес привлек номер рукописной стенгазеты «Красный пограничник», на которой под заголовком был выведен пламенный призыв:
«НАПРАВИМ ПОЛОВУЮ ЭНЕРГИЮ СОЗНАТЕЛЬНЫХ БОЙЦОВ НА ОХРАНУ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ГРАНИЦЫ»
За внешней игривостью призыва скрывалась серьезная проблема, искренне волновавшая наших предшественников. Автор (видимо кто-то из командиров) подсчитал число самовольных отлучек, совершенных красноармейцами-погранцами за полугодие, и сделал тревожный вывод: огромные силы половой энергии израсходованные несознательными воинами, не приносят должной пользы укреплению границы. Вот, если бы направить на охрану советско-маньчжурской границы все время, растраченное погранцами на девчат, то граница стала бы воистину непроницаемой для контрабандистов, шпионов и диверсантов.
Можно иронизировать над советской эпохой, рассуждать о том, «был ли в те времена секс», но против фактов, как говорят, не попрешь.
И секс был, и любовь, и страдания, связанные с ней. И песни о любви пели, и клялись в вечной верности.
И сколько судеб, сколько карьер сломала людям она, проклятая любовь — трудно даже представить. Чтобы ни говорили сегодня злые языки о временах прошлых, почти забытых, секс стоял в армейских рядах плечом к плечу с выпивкой и разрушить их союза не могли самые строгие нормы морали.
— Товарищи военные, сверим часы. Сейчас по моим 20.00. Для политработников объясняю — это 8 часов вечера. Для прапорщиков и младших офицеров — большая стрелка на 12-ти, маленькая — на 8-ми. Для старших офицеров — 8 имеет форму женщины…
СЕКС, КАК ОРУЖИЕ БОРЬБЫ ЗА ЧЕСТЬ И ДОСТОИНСТВО
«Аморалка» — сегодня этот термин из лексикона партийных функционеров КПСС уже почти забыт. Ссора коммуниста с женой, попытка оформить развод, неожиданно возникшая любовь к другой женщине — все это на партийном языке охватывалось понятием «аморалка» и позволяло вершить над проштрафившимся коммунистом суд скорый, чаще всего неправый. Нередко обвинение в «аморалке» в руках интриганов становилось удобным средством для того, чтобы убрать с пути соперника или конкурента. Многие из крупных политических дел против тех, кого относили к «врагам народа» не обходилось без того, чтобы туда не попал тезис об «аморалке». И не было у человека средства спасти себя, если «товарищи по партии» решали его утопить. Любитель женской ласки основоположник марксизма Фридрих Энгельс наверняка вылетел бы из Коммунистической партии Советского Союза, как пробка из бутылки шампанского: не любись!
Лишь немногим удавалось избежать строгой партийной кары, как это удалось моему старому и доброму знакомому Рыжову. А дело обстояло так.
В сорок пятом году Василий Васильевич Рыжов, лейтенант войск связи, потерявший под Берлином левую руку, попал в Сарайск в госпиталь на полное излечение. После выписки он решил оттуда не уезжать, тем более, что родные места, побывавшие под оккупацией немцев, были разрушены и выжжены дотла.
Работу Рыжову — коммунисту, фронтовику-инвалиду подобрал райком партии. Василию Васильевичу предложили занять должность начальника районного узла связи, и он предложение принял. Найти жилье в городке оказалось не так уж трудно, тем более что речь шла всего-навсего об «уголке».
Слово «угол» в русском языке в одном из многих своих смыслов обозначает «жилище, пристанище». Выражения «сниму угол» или «снял угол» показывают, что человек ищет или уже нашел себе место для проживания или ночевки, в доме, принадлежащем другому. Угол в разных случаях может быть отдельной квартирой, комнатой в коммунальном жилище или просто раскладушкой, которая ставится в той же комнате, где спит сам ее хозяин.
Рыжову угол достался «с прицепом», хотя он и сам не сразу оценил все плюсы и минусы этого.
Хозяйка, к которой Рыжова привела госпитальная медсестра Вера, была мясистой бабой, живым весом тянувшая килограммов на девяносто шесть — девяносто восемь. Она встретила пришедших, стоя на крыльце одноэтажного частного дома, сунув руки в карманы желтого передника, сшитого из крашеной акрихином бязи.
— Теть Даш, — сказала Вера довольно робко. — Вы вроде жильца искали. Вот лейтенант. Из госпиталя. Будет работать у нас в Сарайске. Может, сдадите ему угол?
Услыхав обращение «тетя Даш» Рыжов сразу вспомнил солдатскую шуточку, которую так любили повторять ротные охальники: «Даша, дашь, а? Да. Ша!». И расплылся в глупой улыбке.
Хозяйка с высоты крыльца оглядела лейтенанта, оценила его, заметила пустой рукав, заправленный под пояс гимнастерки. Кивнула, давая согласие.
— Не будет буянить, угол сдам. Пущай живет.
— Василий Васильевич, — обрадовалась Верочка, — я же говорила. Можете поселяться.
Рыжов, подправил лямку не тяжелой солдатской котомки, переброшенной через здоровое плечо, и вошел в дом.
Жилая комната была сухой, светлой. Сквозь окна, промытые до блеска, внутрь падали золотистые лучи солнца. Полы, выскобленные ножом, покрывали тряпичные половички. Середину комнаты занимал стол, застеленный цветной клеенкой и с четырех его сторон стояли «венские» черные стулья с гнутыми спинками. На комоде, покрытом белой вязаной скатертью, выстроились в шеренгу обычные для провинциального быта украшения — семь фарфоровых слоников разных размеров, гипсовая копилка в виде мордастого кота и граненый графин с водой.
В темном углу возвышалась железная кровать с никелированными набалдашниками на стойках спинок. Кровать была высокой и широкой. На ней лежала перина, прикрытая розовым тканевым одеялом. В изголовье высилась гора белых подушек, лежавших одна на другой — две больших, еще две поменьше и на самом верху маленькая, размерами в два мужских кулака — «думка».
Верка, не входя в дом, распрощалась с хозяйкой и ушла.
— Вот ваш угол, — хозяйка указала Рыжову на большую кровать и поджала губы. — Такое устроит?
Мысль о том, где будет жить сама хозяйка поначалу в голову лейтенанту не пришла. Его просто окатила волна жаркой радости. После окопных неудобств, после железной госпитальной койки, на которой лежал ватный, сбившийся в комки, перепачканный йодом и кровью матрас, получить право возлечь на пуховики, входить в светлицу, пусть на правах жильца, снимающего угол — это было счастье, ради которого стоило жить.
— Тебе сколько лет? — спросила хозяйка Рыжова и осмотрела жильца внимательно.
— Двадцать два.
— А мне тридцать. — Она сказала это, как бы между прочим, и тут же деловито предложила. — Тебе надо помыться. Я сейчас баньку истоплю.
Рыжов обессилено присел на большой сундук, окованный железными полосами и окрашенный в зеленый цвет. Опустил руки на колени. И сидел. Не веря, что жив и что наконец-то сможет жить мирной жизнью.
Банька была готова через час.
— Иди, мойся, — предложила хозяйка. — Чистое белье есть?
Чистое белье, полотенце и даже мыло у Рыжова имелись. Он пересек двор, миновал огород, и на задах усадьбы у овражка нашел крохотную баньку. В ней пахло сосновой смолой, терпким дымком, нагретыми в каменке булыжниками и распаренным березовым веником.
Рыжов разделся, прошел внутрь парной, поддал водичку на раскаленные камни, сел на лавку и стал растирать рукой тело, сгоняя в катышки жир и грязь, въевшиеся в поры за многие месяцы. Хотя в госпитале помывки устраивались регулярно, такого удовольствия как парная «калекам» (а именно так в Отечественную войну называли себя и своих товарищей инвалиды и раненые) не выпадало.
