Билл внутренне застонал. Лучше изливать душу диктофону, чем тратить слова на это бессмысленное существо.
– Будь ты вдвое сообразительнее, все равно бы остался болваном, – в сердцах произнес он. – Неужели до тебя не дошло, что я с самого начала толкую о Флик?
– То есть девушка, в которую ты влюбился – Флик? – изумленно произнес Джадсон. – Не вторая, в смысле не третья?
– Нет никакой третьей девушки, – сквозь зубы процедил Билл.
– Ты сказал, что есть.
– Ничего я не говорил. Я считал, всякий, у кого есть хоть капля мозгов, поймет. Я внезапно понял, что всегда любил только Флик.
– А! Теперь ясно. Ты всегда любил только Флик? Жаль, ты не понял этого раньше, когда она не уехала в Америку.
– Если б она не уехала в Америку, я бы этого не понял.
– И что ты будешь делать? Пошлешь телеграмму?
– Она вернулась.
– Неужели?
– Да. В субботу я встречал дядю и увидел ее, – голос Билла дрогнул. – Джадди, я сказал, что люблю ее, и она ответила, что любит меня.
– Обалдеть.
– Что она во мне нашла? Ума не приложу.
– Я тоже, – согласился Джадсон.
– Но тут есть одна загвоздка. Понимаешь, она вернулась, чтобы выйти за Пайка.
Джадсон содрогнулся.
– За того, который написал, что Тодди ван Риттер основал Шелковый клуб? Слушай, Билл, ты должен вмешаться. Это же ни в какие ворота. Я ничего не имею против Тодди. Тодди, доложу тебе, повел себя крайне благородно -сегодня я получил от него письмо – но вот Пайк… Ты должен любой ценой остановить Флик, чтоб она не вышла за Пайка.
– Она и не выйдет, – твердо сказал Билл. – Но пойми. Она осталась на мели, струсила и послала своим телеграмму, что хочет домой. Они все устроили, но теперь считают, что она выйдет за Пайка…
– За эту скотину, – сказал Джадсон. – За последнего подонка. Это невозможно.
– Этого не будет, – нетерпеливо произнес Билл. – Но пойми. Она не может снова сбежать из дома, пока не уверена, что я смогу о ней позаботиться. А загвоздка в том, что я не могу о ней позаботиться, пока не докажу дяде, что способен работать.
– Разоблачишь проходимца Слинсби, и дело в шляпе.
– Откуда я знаю, что он – проходимец?
– Проходимец, – с жаром произнес Джадсон. – Я не говорил тебе раньше, но я попросил у него выпить, а он дал мне чашку какао и сказал, что оно содержит питательные жиры.
– А теперь Флик пишет, что ее торопят со свадьбой, – продолжал Билл. – Я каждый день даю объявление в «Крик души», а сегодня получил письмо, что свадьба через неделю. Такое впечатление, что я сам их на это толкаю! -простонал Билл. – Пусть только попробуют! Я выкраду Флик, женюсь и устроюсь на любую работу. На любую. Только чтоб продержаться какое-то время, пока я стану на ноги.
– Мда, – с сомнением произнес Джадсон. – По-моему, это дохлый номер.
– В каком смысле?
– Знаешь, у некоторых слишком мало мозгов, чтоб владеть улицами, но слишком много, чтобы их мести.
– Буду мести, если до этого дойдет! Ты не знаешь, что такое любовь, не то понял бы, что ради любимой можно пойти на все.
Беззаботная холостая жизнь настолько устраивала Джадсона, что он не мог как следует посочувствовать.
– Не скажу, чтобы мне самому хотелось жениться, – задумчиво произнес он, – но, похоже, что-то в этом все-таки есть. Приятно, наверное, встать и сказать: «Баста, ребята! Мне больше не наливать! Я – домой. Женушка заждалась.»
– Вот именно, – согласился Билл, приятно удивленный, что чурбан способен на такие возвышенные чувства.
– И все-таки, – в раздумье продолжал Джадсон, – есть другая сторона. В три утра ты проскальзываешь в дом, на цыпочках поднимаешься по лестнице, вставляешь ключ в замочную скважину, которую накануне заботливо смазал маслом – и обнаруживаешь, что жена закрылась на цепочку. Нужно посмотреть со всех точек зрения.
Билл подозвал официанта, который снова возник и многозначительно мялся рядом. От возмущения он просто не мог говорить. Еще раз пожалев, что вынужден поверять свои тайны бесчувственному животному, он молча расплатился и вышел.
– Вот что я подумал, – сказал Джадсон, устремляясь за ним к дверям. – Тебе надо взять специальное разрешение. Вдруг надо будет расписываться сей момент. Без разрешения никак.
– Я взял, – холодно произнес Билл. После этого он молчал, пока они не заняли места в «Альгамбре», да и здесь открыл рот лишь однажды: чтобы сказать «Заткнись!» спутнику, которого программка привела в неимоверный восторг.
– Но это наверняка она, – с жаром возразил Джадсон, тыча ему в лицо программку и указывая на имя одной из исполнительниц. – Лилия Бум – редкое сочетание. Говорю, это она. Мы познакомились в Нью-Йорке, она танцевала в «Фолли». Скажу точно, как только выйдет кордебалет… Да! Она! Вторая с краю. Провалиться мне! Кто бы подумал, что она здесь!
Он на мгновение смолк, но тут же возбужденно залопотал, как однажды вечером они с Джимми Булем, Фредди Осгудом, мисс Бум и приятелем мисс Бум, имя на языке вертится, вроде бисквит, но не бисквит, закатились в Гринвич-виллидж отмечать день рождения Джимми, а Фредди так накачался, что полез играть на барабане, хотя трезвый Фредди сам бы первый сказал, что смыслит в барабанах, как…
– Заткнись! – сказал Билл.
– Ладно, – огорчился Джадсон, – но это все равно она.
В современном ревю есть некоторая лихорадочность, которая веселит человека беспечного, но раздражает тех, кто снедаем тяжкой заботой. Вскоре Билл, которого не отпускали мысли о Флик и ее письме, пожалел о своей идее. Грохот музыки и бессмысленное мельтешение кордебалета действовали ему на нервы. К концу первого отделения он понял, что сыт по горло. Ему хотелось на воздух.
– Я еду домой, – объявил он.
– Домой? – изумился Джадсон. – Да ты что?
– Хочешь досидеть до конца, оставайся. А мне надо пройтись и подумать.
– Ах, подумать! Тогда ясно. До скорого.
Билл вышел из «Альгамбры» и, перейдя Лестер-сквер, бессмысленно побрел в сторону Пикадилли. После жаркого и шумного театра прохладный ночной воздух действовал успокаивающе. В загадочной небесной сини проступили звезды, они подмигивали Биллу, словно сочувствовали ему и жалели, что не могут помочь. В такую ночь положено стоять под окном у любимой и…
Билл остановился так резко, что его чуть не сбило такси. Как же он не додумался раньше! Ясно, что в такую ночь для него есть лишь одно место в мире. Он замахал таксисту, который, высказав, что думает по его поводу, собрался уже ехать дальше.
– Уимблдонский луг, – сказал Билл.
Глава XVI
Свидание для Билла
Когда Билл свернул на улицу принца Уэльского, Лондон был пуст и безжизнен. Даже кофейня в конце улицы стихла, покинутая завсегдатаями. Он не знал, что уже давно заполночь, часы его встали, как и само Время. Он смутно ощущал приятную усталость, поскольку, как перед тем Джадсон, пришел из Уимблдона пешком – но не по необходимости, как тот, а потому, что в теперешнем возбужденном состоянии не мог передвигаться иначе.
Влюбленные – странный и непредсказуемый народ. Если б Билла спросили, чего он добился, проторчав три часа под окнами Холли-хауза, он бы не ответил, однако чувствовал, что потратил время не зря. Его рвение не угасил даже тот факт, что он, не зная расположения комнат, не мог определить, какое из гаснущих одно за другим окон принадлежит Флик. Очень может быть, что он обращал свой душевный пыл к окошку дяди Кули или даже миссис Хэммонд; его это не огорчало. Он сделал единственно возможное и теперь готов был рухнуть в постель, чтобы увидеть во сне внезапное богатство и время, в котором они с Флик будут жить долго и счастливо.
Он поднялся на пять лестничных маршей к номеру девять доходного дома Мармонт и, ступая тихо, чтобы не разбудить Джадсона, прошел в спальню. Через десять минут он уже спал.
Невозможно сказать, когда именно Билла разбудил шум – ему показалось, что рушится потолок. Вероятно, он проспал несколько часов, поскольку прямоугольник окна из черного превратился в серый. Он уже решил было, что грохот ему приснился, когда веселое похохатывание за дверью вернуло его к реальности. Кто-то колобродил в доме, и, как ни мало ему хотелось вылезать из постели, надо было пойти и разобраться. Только помешанный станет орудовать с таким хохотом, но серьезный жилец обязан вышвырнуть и помешанного грабителя. Билл сунул ноги в шлепанцы, вооружился стулом и ринулся вперед.
Шум, очевидно, произвела упавшая вешалка, а уронил ее Джадсон Кокер в попытке повесить шляпу. Теперь он стоял, удобно прислонившись к входной двери, и радостно обернулся в сторону Билла. Он по-прежнему был в вечернем костюме, но уже без белого галстука – его место заняла голубая лента, какую девушки обычно вплетают в косу; она шла наискосок поверх рубашки и придавала Джадсону смутное сходство с послом. Волосы его были всклокочены, лицо светилось дружеским расположением. Во всем Баттерси не было сейчас человека счастливее Джадсона Кокера.
