– В какую сторону! – опять захлопотал лицом Голубков. – Ты в президиуме должен сидеть!
Это меняло дело. Мне совсем не улыбалось попадать в какую-нибудь историю под самый дембель. Да еще и в Тбилиси, так сказать, на выезде. Пришлось срочно выкурить пару сигарет и воспользоваться голубковской жвачкой, оказавшейся у него в кармане весьма кстати.
Мы вошли в зал, и Голубков усадил меня у прохода. Так было удобнее перебираться в президиум.
Ребята и сам старший лейтенант отправились куда-то на задние ряды, а я остался ждать того, как повернется моя судьба.
Начало задерживалось, потом по залу вдруг пронеслось какое-то шевеление, и я почувствовал, как кто-то сзади хватает меня за волосы. Стрижка моя, с учетом дембельского статуса, явно превышала все разрешенные уставом нормы. И по длине, и по густоте волос.
– Ух, ты, какой волосатенький! – ласково произнес этот «кто-то», теребивший меня по загривку. Я обернулся и увидел командующего округом генерала Родионова, собственной персоной. Генерал с благодушной улыбкой на лице прошествовал мимо меня, зато тут же подлетел какой-то майор. Вроде адъютанта.
– Товарищ сержант! – прошипел он. – Вы откуда?
Я подумал, что лучше говорить поменьше. Вдруг жвачка не подействовала.
– Из Кутаиси, – ответил я настолько лаконично, как только было можно. Расчет оказался верным.
– Фууу, – выдохнул майор. – Я уж думал ты из наших, из тбилисских. Думал, разбираться придется!
И убежал, обрадованный, что одной гипотетической проблемой стало меньше.
Саму конференцию, я, разумеется, не помню. Когда стали объявлять состав президиума, я, со своей новенькой медалью, занял место на сцене, где и провел вполне благополучно следующие часа полтора. Судьба ко мне, как всегда, благоволила!
Иногда это меня даже пугало. Я думал: как же так, про армию мне рассказывали какие-то страшные, ужасные вещи, а у меня не служба, а какой-то санаторий с развлечениями. Но размышления эти никогда не занимали слишком много времени. «Все хорошо?» – спрашивал я сам себя. «Вот и хорошо!» – отвечал я самому себе. И выбрасывал мысли из головы.
Миновали ноябрьские праздники. Мы отыграли прощальный концерт в городке. Приближалась пора «дембельских аккордов». Так называлось некое в каком-то смысле ритуальное задание, которое поручалось командованием уходящему на дембель военнослужащему. Подавляющее большинство «дембельских аккордов» относилось к ремонтно-строительным работам. Занимал «аккорд» недели две, и предполагалось, что по его окончании призывник мог со спокойной совестью отправляться домой. Но в тот год это неписаное правило было нарушено. «Аккорды» давали очередями. Думаю, просто потому, что командование округа не очень понимало степень напряженности в регионе и на всякий случай придерживало личный состав на местах.
В это же время шла активная работа над дембельскими альбомами. Я делал альбом для Олега. Без ложной скромности могу сказать, что получилось у меня настоящее произведение искусства! Если обычный альбом представлял собой набор фотографий и калек, с одинаковыми всегда и у всех сюжетами, то я сочинил для Мороза настоящий комикс. Назывался он «Кинг Конг в Кутаиси». Сюжет был простой. Кинг Конг, вырвавшийся со своего затерянного в океанских широтах острова, нападает на мирный городок в западной части Грузии. Но на помощь его жителям приходит доблестный «полковник Мороз», который с гитарой наперевес дает чудовищу самый решительный отпор. В роли гигантской обезьяны выступал, естественно, Ярмолюк. Поскольку у нас был свой фотоувеличитель и набор химикатов, фотографии мы делали сами. Я снял с Игорем несколько постановочных фото. Например: обнаженный по пояс Ярмолюк лупит себя кулаками в мохнатую грудь и корчит страшные рожи. Эффект гигантизма достигался очень просто, в процессе печатания фотографий. Что нужно – я делал побольше, что нужно – поменьше. Потом все это склеивалось, накладывалось друг на друга, так что получилась полноценная история в картинках. Думаю, что никогда в Советской армии не было такого дембельского альбома. Ни до, ни после нас.
С оформительской точки зрения мне тоже было чем гордиться. Все полученные за годы писарской работы в штабе навыки я щедро применил в этом альбоме. Страницы его окрашивались тушью, заливались лаком, все блестело и сверкало. Сверкание, кстати, достигалось следующим образом. Нужно было взять необходимую краску, довести ее до строго определенной консистенции, потом обмакнуть в нее зубную щетку и, чуть нажимая на ее ворсинки пальцем, «стрелять» в нужном направлении. Получался такой микропульверизатор!
Мы с Олегом закончили альбом перед самым его отъездом. Ему, так же как и несколькими месяцами раньше Траповскому, пришлось ехать на похороны. Вообще-то мы рассчитывали уволиться все вместе, но из-за Олега планы пришлось пересмотреть. Ребята предложили мне сначала заехать к ним в гости, в Житомир. Я, как самый распоследний эгоист, разумеется, согласился. Про родителей в Москве я думал в последнюю очередь. Я боялся перед ребятами не должным образом выглядеть. Логика была такая: я ведь по своему положению, по штату, нахожусь в гораздо более выгодном состоянии относительно увольнения, но если я уеду раньше других, то мне будет неудобно и стыдно. В письме домой я написал: «Думаю, вы меня поймете и обижаться не будете!» Конечно, мои родители меня поняли и не обижались, хотя вряд ли остались рады такому повороту событий.
Олег уехал. Я договорился с майором Кашиным, что меня не будут отправлять без ребят. По всем расчетам выходило, что в Москве я окажусь самое позднее 15 декабря. Но недаром говорят, что если ты хочешь рассмешить Бога, сообщи ему о своих планах. Как это уже неоднократно бывало, нашим планам не суждено было сбыться в точности.
«Болото вдруг забурлило. И не только в Карабахе, но и в Нахичевани, Кировабаде, Баку, Ереване, а теперь и у нас, в Грузии. Из-за обстановки, сложившейся сейчас, увольнять будут только группами, не меньше 5–6 человек, и так, чтобы они ехали желательно в одном направлении. Сегодня в городе будет большая демонстрация. Одно из наших подразделений даже вооружили по этому случаю. В полк прибыл мотострелковый батальон на БТР-ах, сейчас живут в наших казармах – на всякий случай. Сегодняшний митинг готовится уже давно, народу, наверно, будет тьма. Школьников сегодня будут держать в школах до 6 вечера. Не во всех школах, конечно, а только в русских. В общем, влипли мы под дембель. У грузин – каждый день по телевизору успокоительные выступления. В Тбилиси 800 человек объявили голодовку, сидят напротив Верховного Совета Грузии, 122 человека уже в госпитале. Похоже, что в Тбилиси также ввели комендантский час, только не на каждый день. А в Ереване, Кировабаде и Баку улицы патрулируют самые настоящие танки! Интересно, как долго об этом ничего не будут писать в газетах? 03.12.1988 г.»
То, что обстановка вокруг накаляется, ощущалось в буквальном смысле физически. Мне, в первый и в последний раз в армии, «дали в морду». Совсем чуть-чуть, но – дали!
В полк начало поступать очередное молодое поколение. Очень много приехало грузин, в том числе из Тбилиси. И они разительно отличались от тех, с кем мы служили все это время. Новобранцы, так сказать, «сформировались» в крайне политизированной обстановке тех дней. Армейские уставы, как и наши доморощенные правила, на них не действовали. Они просто не собирались их выполнять, справедливо рассуждая, что если еще пару недель назад, у себя дома, они выходили на улицу и требовали независимости, то и сейчас, оказавшись опять же у себя дома, но под началом русских офицеров и сержантов, от своих убеждений они отказываться не должны. Ну, они и не отказывались.
Драки происходили почти ежедневно, поэтому даже мы, дембеля, старались не перемещаться по полку поодиночке. Хотя все это оказалось «цветочками». «Ягодки» пошли к лету восемьдесят девятого. Наши коростеньские «молодые» спали тогда с топорами под подушкой, а в конце концов взяли и всем шалманом сбежали в Москву. Ко мне.
Они заявились под утро, перебудив вех моих домашних. Две недели ребята жили у нас дома, пока в Министерстве обороны разбирались с тем, что с ними делать. Всех отправили дослуживать в другие части.
Ну, а на рубеже ноября – декабря 1988 года до топоров еще не дошло. Тем не менее когда я имел неосторожность обозвать кого-то из молодых грузин «бараном» – они слишком медленно раздавали автоматы из оружейной комнаты перед очередной тревогой, – мне это с рук не сошло.
Вечером я отправился в клуб. Уже темнело, но света хватало для того, чтобы увидеть, как из кустов ко мне выскакивают человек пять. Решив хоть как-то минимизировать возможный ущерб для здоровья, я снял очки и приготовился размахивать кулаками. На мое счастье, происходившее не осталось без внимания союзников.
Молдаван, которые служили в нашем взводе, мы называли «шарануцами». Просто такую фамилию носил один из мальчишек. А с учетом того, что Витька Сыргу играл в нашей группе, отношения с молдавской диаспорой были очень хорошими. (Приднестровье тоже еще не наступило!) Один из «шарануц» увидел, как группа грузин кучкуется в кустах по дороге в клуб, и сделал очень правильный вывод: будут кого-то мочить. А когда он увидел меня, то сразу понял, кого именно.
