— Не прелюбодействуй!
— А? А! Это таки да очень хорошая рекомендация и вы знаете, с каким уважением я отношусь к вашим советам, но посудите сами — как еще отдохнуть бедному скитальцу, у которого на руках две жены, шестьсот тысяч голодных ртов и почти миллион единственно правильных собственных мнений?
— Моисей, это не рекомендация! Это тоже заповедь!
— Шо, опять? Шо ж все время ничего нельзя и куда это годится?! Таки пожалейте себя, вы ж уже не можете остановиться. Нет, если вы обратно настаиваете…
— Нет, ты не угомонишься, так? Получи восьмую заповедь: не кради!
— Ой-вэй… Я таки, на минуточку, не очень хорошо себе представляю, шо, интересно, мог наплести вам этот неблагодарный поц Рагуил, шоб он так мучился бессонницей, как я пальцем не тронул даже самого задрипанного барашка из его стада…
— Девятая заповедь: Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего!
— Мать моя женщина. Таки я теперь молчу, как рыба об лёд. Шо такое, послушайте сюда? Вам слово, вы в ответ десять! Ой… Я не это имел в виду, клянусь здоровьем, от которого вы совсем хочете не оставить камня на камне везде, кроме почек!
— Поздно! И десятая: Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ничего, что у ближнего твоего!
— А зачем два раза? Или я плохо помню, шо вряд ли, или всё это вы нам уже запретили до того, как я стал рыбой.
— А это, шлимазл, шобы тебе жизнь, на минуточку, мёдом не казалась. Таки повтори скоренько, шо я только шо…
— Ай, не прошло и полчаса, а вы уже заговорили, как человек.
— Тьфу ты, привязалось! Моисей!! Еще одно слово — и казни египетские покажутся тебе детским лепетом! Повтори мои заповеди!
— Ой-вэй… Вы таки меня простите, но вы сами не очень сильно знаете, шо хочете. Так мне молчать, или повторять, или обе сразу? Нет, вы хоть сами представляете, шо за народ вы только шо придумали? Они будут всю жизнь жаловаться, шо им слова не дают сказать, шо им всё нельзя, разрываться между жёнами и мамами, удивляться, шо их совсем никто не любит, но свято верить в свою избранность и считать жизнь вечным праздником с частыми перерывами на опять же праздники, от которых надо отдыхать каждую субботу, потому шо ж это главный праздник. Нет, за жизнь не сахар вы очень правильно подметили, но с вами таки некому будет согласиться, вам надоест и вы передумаете. Шо ж, воля ваша или как будто у меня есть выбор. Так я понёс людям?
— Или!
Сгибаясь под тяжестью скрижалей, Моисей стал медленно спускаться с горы Синай. В ушах шумело. То ли от усталости, то ли от хамсина. То ли… просто удаляющийся шёпот?
— Ой таки вэй… Ну и народ… Нет, они, конечно, умные, весёлые, неунывающие. Но… Шо-то мне где-то начинает казаться, шо заповедь "не спорь" таки основная и в таком разе я еще очень сильно пожалею за свою лаконичность..
— Таки здравствуйте, пан Яша. Как ваш гастрит?
— Мадам Роза, или мы с ним рады вас видеть! Это такое счастье, что моё сердце хочет вырваться из груди и порхать под потолком, как пришибленная птица.
— Пан Яша, держите ваше сердце в его отведённом помещении, зачем мне птица над головой, у меня новая шляпка. Если вы хотите порадовать опытную женщину, так отставьте в покое распускать внутренние органы и предложите что-то неожиданного.
— Мадам Роза! Таки у меня есть показать вам такое предложение, что отказаться от посмотреть и потрогать будет сумасшествием.
— Ах, пан Яша, порядочная женщина разве может позволить себе такое удовольствие?
— Об чем вы говорите, мадам Роза? Выбросьте из головы переживать за моральный облик и дайте волю своему желанию.
— Пан Яша, я таки с интересом взгляну на ваше предложение и даже охотно его пощупаю, но что я скажу мужу, когда он расстроится?
— Почему он должен расстроиться, мадам Роза? Или пан Додик не видит этих шикарных форм лучше всех нас? Весь город спит и видит, а он не видит?
— Вы таки думаете, что он не будет против? И что если он таки да будет против, то мне отыщется что сказать ему за его скандальный характер?
— Мадам Роза, я таки уверен, что на этом характере не останется живого места, если он только подумает против.
— А мне потом не будет жалко за мою доверчивость и безотказность, пан Яша?
— Вы таки меня обижаете. Или я хоть раз обманул ожидания женщины?!
— Боже мой, пан Яша, моё сердце уже бьется так сильно, что слышит весь город. Не томите, показывайте ваше предложение.
— Ах, мадам Роза, не дышите так часто, уже совсем не надо меня больше уговаривать. Я же иду вам навстречу всем моим целиком и полностью, не взирая на ваши…
— …целлюлит и полноту.
— Боже упаси! Или я не понимаю за роскошных..
— Пан Яша, таки хватит слов.
— Смотрите сюда, мадам Роза, и начинайте широко улыбаться. Прочь покровы. Внимание! Сейчас…
— Пан Яша, если у вас и там птичка, то я уже не сильно удивлюсь, но моё горе не будет иметь границ, так себе и знайте.
— Вуаля!
— Ой, мне плохо!
— Что мы имеем сказать за форму?
— Ой, я сейчас умру! Что можно сказать за такую форму? Это ж таки форма!
— А что мы имеете сказать за размер?
— Ой, я больше не могу! Что можно сказать за этот размер? Это ж таки размер!
— Так у этого скромного пана есть, что хочет женщина и вам совсем нечего сказать за наоборот?
— Пан Яша, что ж вам не стыдно доводить больную женщину до приступа!
— Слушайте сюда, мадам Роза, и не брешите себе — или это можно не хотеть?
— Ах, пан Яша, вы заставляете меня забыть за здоровый цвет лица. Эта багровая бледность таки вся на вашей совести.
— Нет, конечно, мадам Роза, вы можете заставить себя отказаться от счастья, которое само стоит на вашем горизонте..
— Вы способны уговорить камень, пан Яша, что уже сказать за слабую женщину. Пускай это аморально, но я не имею сил не пойти у вас на поводу. Давайте же скорее где раздеться!
— Святые слова, мадам Роза, и пускай ребе Изя гонит меня из синагоги, если вы хоть на секундочку пожалеете о содеянном.
И галантерейщик Яков повернулся к помощнице:
— Дина, золотце, помогите мадам Розе примерить этот французский пеньюар и нехай пан Додик бросит в меня камень, если каждый мужчина в нашем городе не мечтал бы видеть свою цыпочку в таком кляре!
— Сегодня ты иди говорить сказку, — сообщил Моня непререкаемым тоном, — У меня совсем не осталось никаких сил после этой прогулки! Видит бог, Мойшу так не утомил шпацир по пустыне, как этот чудесный ребёнок имеет шило в самом неподходящем месте, шо довольно таки странно. Где оно там помещается, когда все, положенное нашей семье, неподходящее место досталось твоей сестре Циле?
— Это у тебя язык в самом неподходящем месте, — возмущённо сообщила Бася, — Он там болтается без дела вместо того шобы приносить хоть капельку пользы. И если тебе так не нравится то самое место Цили, так шо ты на него пялишься все эти годы?
— Мейделе, я тебя умоляю! — Моня усмехнулся, — Уже так, как я стараюсь не смотреть, ну так оно же заслоняет весь мир, плотоядно виляет и назло мне таскает за собой всю остальную Цилю. Или ещё знаешь шо?
— Не знаю и не хочу знать, — отрезала Бася, — У меня вся голова беременная через твоих глупостей! Или ты идёшь говорить Риточке сказку, или говоришь сказку мне. За таинственный выезд на зимнюю рыбалку прошлым годом и феномен крепкого загара в карельскую стужу. Я ещё не довыяснила кое-каких моментов. Ну? Или шо мы будем делать?
— Ша, Бася! — деланно испугался Моня, — Таки почему одно из двух всю дорогу выходит по-твоему? Я иду говорить сказку Риточке, потому шо она видит в дедушке человека, а через твоих подозрений чувствуешь себя шерстяным носком в когтях голодной моли.
Моня поднялся из кресла и направился к туалету.
— Где ты пошёл, шлимазл? — окликнула его жена, — Риточка в спальне.
— Так шо мне теперь, лопнуть? — спокойно спросил Моня, оборачиваясь, — Организм просится на воздух, мейделе, а это сильнее страха. Я только туда и уже сразу обратно.
— Шо значит сразу обратно? Во вторую очередь сходи до ванной! — тут же рассердилась Бася, — Или ты собрался этими руками говорить моей внучке сказку, я таки извиняюсь?!
— Я буду говорить ротом, — с достоинством успокоил жену Моня, — Но с чистой совестью и легким сердцем. Так мне ходить или ребёнок должен заснуть обиженный, потому шо её бабушка разводит мне фанаберии?
— Сделай уже так, шоб я тебя искала, — милостиво разрешила Бася.
Вымыв руки и демонстративно хлопнув дверью ванной, Моня прошёл в комнату внучки, поправил одеяло и присел на край кровати.
— Так за кого мы поговорим сегодня, мамочка? — поинтересовался он.
