«Тридцать лет тому назад я был молодым человеком, у меня была здоровая вера в собственные силы и желание делать добро другим. Я отнюдь не воображал себя гением и даже не считал себя блестяще одаренным. Но мне казалось — и чем больше я наблюдал поступки окружающих, тем больше я убеждался в этом, — что я в незаурядной степени наделен простым практическим здравым смыслом. Осознав это, я написал небольшую книжку, озаглавленную „Как стать здоровым, богатым и мудрым“, и напечатал ее на собственный счет. Я не стремился к выгоде. Я просто желал быть полезным людям.
Книга не произвела того впечатления, на какое я рассчитывал. После того как было продано две или три сотни экземпляров, ее перестали покупать.
Признаюсь, я сначала огорчился, но немного погодя решил, что, если люди не желают принимать моих советов, в убытке будут только они, а не я, и перестал об этом думать.
Прошло около года, и как-то утром ко мне в кабинет вошла служанка и доложила, что меня желают видеть. Я приказал ввести посетителя, что и было выполнено. Это был простой человек с открытым, умным лицом и весьма почтительными манерами. Я предложил ему кресло, Он предпочел стул и уселся на краешек.
«Надеюсь, вы простите мое вторжение, сэр, — начал он, старательно подбирая слова и теребя свою шляпу, — но — я проехал больше двухсот миль, чтобы повидать вас, сэр!» Я сказал, что мне это приятно слышать, и он продолжал:
«Мне сообщили, сэр, что вы тот самый джентльмен, который написал книжку „Как стать здоровым, богатым и мудрым“. — Он произнес все три слова медленно, любовно задерживаясь на каждом из них.
Я подтвердил, что это действительно так. «О, это замечательная книга, сэр! — продолжал он. — Я не из тех, у кого много своего ума, сэр, но у меня его достаточно, чтобы понять, у кого он имеется, и когда я прочел эту книжечку, я сказал себе: „Джосайя Хэкетт (так зовут меня, сэр), если ты сомневаешься в чем-нибудь, не полагайся на свою тупую башку, она не подскажет тебе ничего хорошего, отправляйся к джентльмену, который написал эту книжку, и попроси у него совета. Он добрый джентльмен — это видно по всему — и не откажет тебе, а получив совет, двигайся полным ходом вперед без всяких остановок. Уж он-то знает, что для тебя лучше, да и не только для тебя, а для любого человека“. Вот так я сказал себе, сэр, и вот почему я здесь».
Он умолк и вытер лоб зеленым носовым платком. Я просил его продолжать.
Выяснилось, что этот достойный человек собирается жениться, но не может решить, на ком остановить свой выбор. Он нацелился — так он выразился — на двух девушек, и имеет основания полагать, что обе отвечают ему более чем обычной, благосклонностью. Его затруднял выбор: обе были превосходными и достойными девицами, но как знать, которая из двух окажется для него лучшей женой. Одна из них — Джулиана, единственная дочь капитана дальнего плавания в отставке, — была, по его словам, прелестной девушкой. Другая, Ганна, казалась более домовитой и была старшей дочерью в большой семье. Ее отец — сказал он — богобоязненный человек, преуспевающий лесоторговец. В заключение Хэкетт попросил меня помочь ему выбрать жену.
Я чувствовал себя польщенным. Кто в моем положении не был бы польщен? Этот Джосайя Хэкетт приехал издалека, чтобы внимать моей мудрости. Он намеревался — нет, он жаждал — доверить моему выбору счастье всей жизни. Я нисколько не сомневался, что он поступил мудро. Выбор жены я всегда почитал делом, требующим спокойного, твердого суждения, на которое влюбленный не способен. В подобном случае я без колебаний готов был дать совет даже мудрейшему из людей. А отказать в совете этому бедному, простодушному человеку я счел бы просто жестокостью.
Джосайя вручил мне фотографии обеих молодых особ. На обороте каждой из фотографий я записал сведения, способные, на мой взгляд, помочь при определении их соотносительной пригодности для занятия того вакантного места, о коем шла речь, и пообещал, внимательно изучив вопрос, написать Джосайе через день или два.
Он трогательно поблагодарил меня.
«Не утруждайте себя писаньем писем, сэр, — заявил он, — а просто черкните на листке бумаги „Джулиана“ или „Ганна“ и суньте его в конверт. Я буду знать, что это означает, и женюсь согласно вашему выбору».
Крепко пожав мне руку, он ушел.
Я долго раздумывал над выбором жены для Джосайи. Я искренне желал ему счастья.
Джулиана, несомненно, была прехорошенькая. В уголках ее рта таился игривый задор; казалось, еще секунда — и она звонко рассмеется. Если бы я действовал по первому впечатлению, я толкнул бы Джулиану в объятия Джосайи.
«Но, — размышлял я, — в жене ищут более высокие качества, нежели игривость и миловидность. Хотя Ганна и не столь прелестна, она, по-видимому, обладает энергией и здравым смыслом — качествами, весьма необходимыми для супруги бедного человека. Отец Ганны человек набожный и „преуспевающий“, — он, наверно, бережлив и расчетлив. Он, несомненно, воспитал дочь экономной и добродетельной, а позднее она, возможно, получит кое-что в наследство. Она — старшая в большой семье. Ей, наверно, приходится немало помогать матери. У нее должен быть опыт и в ведении хозяйства и в воспитании детей».
С другой стороны, отец Джулианы — капитан дальнего плавания в отставке. Моряки — народ распущенный. Он, весьма вероятно, расхаживает по дому, непристойно выражаясь и высказывая взгляды, которые могли отрицательно повлиять на формирование характера подрастающей девочки. Джулиана — его единственный ребенок. Единственные дети обычно бывают плохими мужьями и женами. Их слишком балуют. Хорошенькая дочка капитана дальнего плавания в отставке, вероятно, очень испорчена.
Джосайя — и это нельзя забывать — явно слабохарактерен. Он нуждается в том, чтобы им руководили. А глаза Ганны красноречиво говорят о том, что она в состоянии руководить.
По истечении двух дней я принял решение. На листке бумаги я написал «Ганна» и отослал письмо.
Спустя две недели я получил ответ от Джосайи. Он благодарил за совет, хотя мимоходом выражал сожаление, что я не счел возможным выбрать Джулиану. Однако, по его словам, он чувствует, что мне виднее. К тому времени, когда я получу это письмо, они с Ганной уже соединятся.
Письмо встревожило меня. Я стал сомневаться, правилен ли мой выбор. А вдруг Ганна совсем не такова, как я воображал! До чего это ужасно для Джосайи! Разве у меня было достаточно сведений, чтобы строить умозаключения? Как знать, а вдруг Ганна ленива и сварлива? А вдруг она торчит, подобно занозе, в боку своей бедной, изможденной трудами матери и докучает, как чирей, своим младшим братьям и сестрам? Откуда мне известно, что она хорошо воспитана? Ее отец, быть может, ловкий старый мошенник, таковые все те, кто особенно старается казаться набожным. От него она могла унаследовать только ханжество.
И откуда я мог знать, что ребячливая игривость Джулианы не превратится с годами в нежную и жизнерадостную женственность? Возможно, ее отец, в противоположность всему, что я знал, примерный капитан дальнего плавания в отставке; может быть, у него имеется надежно помещенный кругленький капиталец, а Джулиана — его единственная наследница. Какие же у меня были основания отвергать любовь этого прелестного юного создания к Джосайе?
Я достал из письменного стола фотографию Джулианы. Ее большие глаза смотрели на меня с укоризной. Я представил себе, что произошло в маленьком далеком домике, когда первые жестокие слухи о женитьбе Джосайи, подобно булыжнику, упали в мирную заводь ее жизни. Я уже видел, как она стоит на коленях возле кресла своего отца, а седовласый старик с обветренным суровым лицом нежно гладит ее золотистую головку, как молчаливые рыданья сотрясают ее и она прижимается к его груди. Совесть мучила меня нестерпимо.
Отложив эту карточку, я взял фотографию Ганны — моей избранницы. Мне показалось, что она смотрит на меня с бессердечной торжествующей улыбкой. Мною постепенно начало овладевать отвращение к Ганне.
Я гнал это чувство. Я твердил себе, что это предубеждение. Но чем больше я боролся против этого чувства, тем сильнее оно становилось. Можно сказать, по мере того как шли дни, антипатия превращалась во враждебность, враждебность — в ненависть. И такую женщину я сознательно выбрал для Джосайи спутницей жизни!
Несколько дней я не знал покоя. Я страшился вскрыть любое письмо, опасаясь, что оно от Джосайи. При каждом стуке в дверь я вскакивал, ища, где бы спрятаться. Всякий раз, когда мне попадался в газетах заголовок «Семейная драма», я покрывался холодным потом: я страшился прочесть, что Джосайя и Ганна убили друг друга и умерли, проклиная меня.
Однако время шло, а я не получал никаких известий. Мои страхи начали утихать, и вера в правильность моего интуитивного решения возрождалась. Быть может, я сделал доброе дело для Джосайи и Ганны и они благословляют меня. Мирно протекли три года, и я начал забывать о существовании Хэкетта.
